Вече – один из самых известных и в то же время один из самых загадочных институтов Древней Руси. Все знают, что это орган русского “народоправства”. Но что касается реального наполнения данного термина в древнерусских источниках, то исследователи расходятся по целому ряду принципиальных вопросов:
Когда возникло вече как политический институт?
Каков был социальный состав участников вечевого собрания?
Какие вопросы входили в сферу компетенции вече?
Каково географическое распределение вечевых понятий?
Естественно, для того чтобы найти ответы на эти вопросы, необходимо учитывать всю совокупность известий о нем. Соблюдение этого правила прежде всего заставляет согласиться с выводом В.Т.Пашуто о многозначности понятия “вече”, которое могло связываться с:
- совещаниями знати,
- собраниями городских “меньших” людей,
- заговорами,
- военными советами,
- восстаниями и т.д.
Кроме прямых упоминаний самого слова “вече”, видимо, следует учитывать и те сообщения, в которых речь идет о том, что горожане или князь и горожане “сдумаша” о чем-либо. Во всяком случае у И.Я. Фроянова были достаточные основания для привлечения подобных известий при изучении “вечевых” вопросов. Одним из наиболее веских аргументов при этом служит классическое упоминание в статье 6684 (1176) г. о вечевом собрании во Владимире, решавшем вопрос о князе, который должен был занять престол после убийства Андрея Боголюбского.
“В лето 6684 [1176 г.] Новгородци во изначала, и смоляне, и кыяне, и полочане, и вся власти, Якож на думу; на вече сходятся; на что же старейшин сдумають, на том же пригороди стануть”.
Мы еще раз вернемся к этой фразе, а пока лишь отметим, что она действительно допускает толкование И.Я.Фроянова, согласно которому “собраться на вече – все равно что сойтись на думу, думать, а принять вечевое решение, значит “сдумать”".
В то же время такой подход к определению объема материала, который можно использовать для изучения вече, встречает и довольно серьезные возражения. В частности М.Б. Свердлов полагает, что:
“Повесть временных лет” сообщает о коллективных решения племен: “съдумавше поляне”, “и реша сами в собе”, “сдумавше [древляне] со князем своим Маломъ”. На этом основании делались предположения о существовании племенных вечевых собраний. Однако эти сведения слишком общи, чтобы определить, как решались вопросы – на племенных собраниях или избранными лицами-князьями и знатью. В летописи в аналогичной форме сообщается “реша козари”, “почаша греци мира просити”, хотя в IX-X вв. хазарский каганат и византийская империя были государствами, где политические вопросы решались не народным собранием, а монархами и их приближенными. Следовательно, известия летописи еще не свидетельствуют о племенных собраниях в племенных княжениях и тем более племенных союзах, территориальные размеры которых делали такие собрания невозможными, ограничивая число участников лишь отдельными представителями, вероятно племенной знатью”.
Впрочем, данное замечание относится скорее не к тому, связаны ли коллективные решения с вечевыми собраниями, а к самому характеру этих собраний, к их составу. Что же касается возможности косвенных упоминаний “Повестью временных лет” хазарских и византийских “вечевых собраний”, то не стоит забывать, что перед нами – не только научное описание строя сопредельных с Русью государств, а его переосмысление в “своих” понятиях, привычных и ясных как летописцу, так и потенциальному читателю. Следовательно, подобные формулировки можно рассматривать в качестве опосредованного свидетельства распространенности вечевых порядков на Руси. Если, конечно, исходная гипотеза И.Я.Фроянова верна.
Вернемся, однако, к приведенной выдержке из Лаврентьевской летописи. Она довольно сложна и вызывает определенные расхождения в понимании. Вообще, надо сказать, сравнительно немногочисленные прямые упоминания о вечевых собраниях настолько неясны и неоднозначны, что позволяют высказывать самые разные предположения, вплоть до прямо противоположных. Так, скажем, по мнению С.В. Юшкова, в данном случае идет речь о том, что:
“изначала власти Новгорода, Смоленска, Киева, Полоцка и власти всех других городов собираются на думу, на совещания (вече): на чем порешат власти старших городов, то должны выполнить и пригороды”.
Б.Д.Греков ж считал, что логическое ударение в приведенном отрывке сделано совсем на другом моменте, который:
“относится не только к существованию вечевого строя (о хронологии вечевых собраний летописец едва ли здесь думал), сколько к обычной обязанности пригородов подчиняться городам…”
Отмеченный момент никем не оспаривается. Действительно, пригороды не собирали свои вече и должны были подчиняться решению вечевых собраний “городов”. Это для нас также представляет несомненный интерес. Однако вопрос о том, как понимать летописное “изначала” все же остается открытым. Вообще Б.Д. Греков занимал в вопросе о времени существования вече довольно любопытную позицию. Не отрицая того, что вече – явление, относящееся к весьма древнему периоду (что, впрочем, следует лишь из косвенных замечаний), он в то же время писал о “молчании” вече с X по XII века:
“В этой книге, посвященной Киевскому государству, писать о вече можно только с оговоркой, по той простой причине, что в Киевском государстве, как таковом, вече, строго говоря, не функционировало. Рассвет вечевой деятельности падает уже на время феодальной раздробленности. Только в конце периода Киевского государства можно наблюдать в некоторых городах вечевые собрания, свидетельствующие о росте городов, готовых выйти из-под власти киевского великого князя.
Оправданием этой главы “Несколько замечаний о древнерусском вече” служит лишь тот факт, что в литературе по вопросу о вече далеко не всегда различаются два периода в истории нашей страны: период Киевского государства, когда вече молчит, и период феодальной раздробленности, когда оно говорит, и даже достаточно громко”.
Как бы то ни было, судя по всему, нет никаких оснований полагать, что вече – продукт развития государственного аппарата. Скорее напротив, оно – предшественник и исток (или один из истоков) древнерусской государственности. В то же время, видимо, следует прислушаться к мнению Б.Д.Грекова, который, в частности, считал: “отнюдь не все, что называлось или могло (как полагают историки) называться вечем, – явления тождественные. Такое ограничение относится не только к различным периодам истории, но и к одновременно сосуществующим институтам”. Вот что писал ученый:
“…народные собрания древлян надо отличать от совещаний киевского князя с боярами. Первые – это еще не изжитые остатки родового строя с периода высшей ступени варварства, вторые – следствие укрепления княжеской власти, отделения власти от народных масс, уже успевших выйти из рамок родового общества. Нас не должно смущать то обстоятельство, что оба явления наблюдаются параллельно в одно и то же время. Наша страна и в этот перепад времени была огромна в смысле стадиального развития в отдельных своих частях пестра. Было бы ошибкой не считаться с этими фактами и рассматривать все части громадной территории России как стадиально однородные”.
И все-таки, как определяется время появления вечевых порядков и может ли оно вообще быть установлено сколько-нибудь точно?
Как считал В.И. Сергеевич, опиравшийся на уже цитировавшийся текст Лаврентьевской летописи: “по мнению начального летописца и позднейшего, жившего в конце XII века, вече было всегда”.
И продолжал, ссылаясь на легендарные известия начальной русской летописи (о хазарской дани, о переговорах древлян с Ольгой, о белгородском киселе и др.): “Вече как явление обычного права существует с незапамятных времен… Событием первостепенной важности, проложившим путь к новому порядку вещей, является татарское завоевание… Нашествие татар впервые познакомило русские княжения с властью, которой надо подчиняться безусловно. Почва для развития вечевой деятельности была уничтожена сразу”.
Исследователи, говорящие о древности вече, чаще всего приводят свидетельство Прокопия Кесарийского: “Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и потому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом”.
Именно из этого следует вывод, что: “племенные вече – детище старины глубокой, palladium демократии восточных славян”. Во всяком случае подавляющее большинство историков придерживается мнения, что: “по своему происхождению вече – архаический институт, уходящий корнями в недра первичной формации”.
С переменами, происходившими в социальной структуре восточнославянского общества, менялась и сущность самого учреждения коллективной власти. Раннее, “племенное” вече эпохи первобытного строя или военной демократии, видимо, серьезно отличалось от “волостного” вече второй половины XI-XII ввеков В то же время вызывает серьезные сомнения тезис Б.Д.Грекова о том, что вече временно – в связи с ростом городов – прекращает свою деятельность в период существования Киевской Руси. Такое утверждение не только нелогично, но и не подтверждается фактическим материалом (на что обращал внимание еще П.П.Епифанов).
Скорее всего, вече продолжало функционировать, однако оно изменилось. Во всяком случае о созыве князем вече прямо говорится в рассказе “Повести временных лет” под 6523 (1015 г.) Ярослав Мудрый, перебивший накануне новгородцев “нарочитые мужи, иже бяху иссекли варягу” князя, получил известие о том, что власть в Киеве захватил Святополк Окаянный.
“Заутра же собрав избыток новгородець, Ярославъ рече: “О, люба моя, дружина, юже вчера избих, а ныне быша надобе”. Утерл слез, и рече им на вечи: “Отець мой умерл, а Святополк седить Кыеве, избивая братью свою”. И реша новгородци: “Аще княже, братья наша иссечена суть, можем по тобе вороти”.
Нет достаточных оснований говорить о том, что в данном случае новгородское вече по своему характеру ничем не отличалось ни от народных собраний предшествующей поры, ни от последующих вечевых сходок. Однако еще меньше поводов утверждать, что в XI веке вечевая деятельность на время прекратилась. Во всяком случае можно сослаться на аргументацию И.Я.Фроянова, который пришел к выводу: “Как показывают факты, вече собираются и X, и в XI, и в XII вв.”
Приведем еще один пример. О вече как действующем органе городской власти прямо говорится в “Повести” и под 6576 (1068) г.:
“Придоша иноплеменьници на Русьскую землю, половьци мнози Изяслав же, и Святослав и Всеволод изидоша противу имь на Льто. И бывши нощи, подъидоша противу собе. Грехь же ради нашихъ пусти Бог на ны поганыя, и побегоша русьскый князи, и победиша половьщи. Изяславу же со Всеволодом Кыеву побегщю, а Святославу Чернигову, и людье кыевстии прибегоша Кыеву, и створиша вече на торговищи, и реша, пославшеся ко князю: “Се половци росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними”. Изяслав же сего не послуша. И начаща людие говорити на воеводу на Коснячька; идоша на гору, съ веча, и продаша на двор Коснячков, и не обретше его, сташа у двора Брясчиславля и реша: “Поидем, высадим дружину свою ие погреба”. И разделишася надвое: половина их иде к погребу, а половина их иде по Мосту; си же придоша на княжь двор. Изяславу же седящю на сенех с дружиною своею, начаша претися со князем, стояще доле. Князу же из оконца зрящю и дружине стоящи у князя, рече Тукы, брать Чудинь, Изяславу: “Видиши, княже, людье възвыли; посли, ать Всеслава блюдуть”. И се ему глаголющю, другая половина людий приде от погреба, отворивше погреб. И рекоша дружина князю: “Се зло есть; посли ко Всеславу, ать призвавше лестью ко оконьцю, пронзуть и мечемь”. Ии не полуша сего княдзь. Людье же кликнуша, и идоша к прубу Всеславлю. Изяслав же се видевъ, со Всеволодомъ побегоста з двора, людье же высекоша Всеслава ие поруба, въ 15 день семтября, и прославиша и среде двора къняжа. Двор жь княжь разграбиша, бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью. Изяслав же бежа в Ляхы”.
Под следующим годом находим новое упоминание о киевском вече:
“В лето 6577. Поиде Изяслав ис Болеславом на Всеслава; Всеслав же поиде противу. И приде Белугороду Всеслав, и бывши нощи, утаивъся кыян бежа из Белоагорода в Потлотьсску. Заутра же видевшие людье князя бежавша, възвратишася Киеву, и створиша вече, и послашася къ Святославу и къ Всеволоду, глаголюще: “Мы уже зло створили есмы, князя своего прогнавше, а се ведеть на ны Лядьскую землю, а поидета в град отца своего; аще ли не хочета, то нам неволя: зажегшее град свой, ступим въ Гречьску землю”".
В последний раз “Повесть временных лет” рассказывает о вече под 6605 (1097) г., когда в бою за Владимир Южный был тяжело ранен князь Мстислав Святополкович, скончавшийся в ту же ночь:
“И таиша и 3 дни, и въ 4-й день поведаша на вечи. И реша людье: “Се князь убьен; да аще ся вдамы, Святополк погубит ны вся”. И послаша к Святополку, глаголяще: “Се сын твой убьен, а мы изнемогаем гладом. Да аще не придеши, хотять ся людье предати, не могуще глада терпети”".
Как видим, никаких оснований для того, чтобы считать вече “молчащим” в XI веке, у нас нет. Так что прав был М.Б.Свердлов, когда писал, что вопрос о власти в Киевской Руси оказался “неразрывно связанным с определением судеб племенного собрания – вече, высшего органа племенного народного самоуправления и суда”.
Другой вопрос: кто мог участвовать в вече и оставалось ли оно на всем протяжении своего существования “высшим органом народного самоуправления и суда”?
Социальный состав вече вызывает у исследователей, пожалуй, наибольшие расхождения и разногласия. С.В.Юшков считал, что “веча были массовыми собраниями руководящих элементов города и земли по наиболее важным вопросам”.
Близкого мнения придерживается и И.Я.Фроянов. Он пишет:
“Обращает внимание демократический характер вечевых совещаний в Киевской Руси. Вече – это народное собрание, являвшееся составной частью социально-политического механизма древнерусского общества. Подобно тому как в далекие времена народные собрания не обходились без племенной знати. Так и в Киевской Руси непременными их участниками были высшие лица: князья, церковные иерархи, бояре, богатые купцы. Нередко они руководили вечевыми собраниями. Но руководить и господствовать – вовсе не одно и то же. Поэтому наличие лидеров-руководителей (заметим, кстати, что без них не в состоянии функционировать любое общество, даже самое примитивное) на вечевых сходах нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления “вечников”. Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения вече. Саботировать его решения она тоже была не в силах”.
Интересно отметить, что последнее замечание есть логическое следствие из презумпции “широкого” состава городского вече:
“рассмотренные нами вечевые сходы суть народные собрания в буквальном смысле слова. Состав вечевых собраний социально неоднороден: здесь встречаются как простые люди, так и “лучшие”, т.е. знатные. Нет досаднее заблуждения, чем то, согласно которому народ на вече являлся чем-то вроде послушной овечки в руках знати. Напротив, глас народный на вече звучал мощно и властно, вынуждая нередко к уступкам князей и прочих именитых “мужей”".
К тому же И.Я.Фроянов подчеркивает, что в вечевых собраниях “принимали участие не только горожане, но и сельские жители”. Довольно любопытным аргументом в пользу этого тезиса выступает уже приводившийся текст Лаврентьевской летописи о совместном вече Ростова, Суздаля и Владимира, на котором решался вопрос о преемнике Андрея Боголюбского на великокняжеском престоле. В частности обращается внимание на выражение “и вся власти якож на думу, на веча сходятся”. По мнению И.Я.Фроянова, речь здесь идет о “представителях всей волости”. Такая интерпретация текста подтверждается тем, что в Московском летописном своде конца XV века интересующий нас текст выглядит несколько иначе, а именно:
“Уведевше же княжу [Андрея] смерть Ростовци и Суздальци и Переяславци и въся объласть его снидошася в Володимерь…”
По мнению И.Я.Фроянова, выделенные слова значат: “представители всей волости”. Конечно, это может быть и так, однако само слово “область”, помимо рассматриваемого И.Я.Фрояновым значения “население какого-либо владения”, имело в древнерусском языке и иной смысл: “власть”, “господство” (ср. “обладать”). К тому же в летописи речь идет о “его”, т.е. Андрея, “области”. В связи с этим возникает вопрос: почему данный текст нельзя понимать как “все представители княжеских властных органов”? Такое прочтение существенно изменяет понимание того, кто собрался на вече во Владимире.
Правда, И.Я.Фроянов ссылается на мнение Н.А.Рожкова о том, что в вечевых собраниях могли принимать участие и сельские жители. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что у Н.А.Рожкова речь шла не столько о реальном участии свободных селян, сколько о потенциальной, но чаще всего нереализуемой возможности такого участия: “Крестьянское население практически было мало заинтересовано в сохранении вече, потому что лишено было большею частью фактической возможности посещать вечевые сходки”.
Так что даже если предполагать возможность участия сельских жителей в вечевых собраниях, придется признать, что реально вече все-таки было городским институтом власти. Тем более что, как совершенно справедливо подчеркнул Н.А.Рожков, “одно дело – присутствие на вече, другое – право решающего на нем голоса”.
В отличие от приведенных и близких к ним точек зрения, П.П.Толочко, изучавший древний Киев, полагал, что институт вече “никогда не был органом народовластия, широкого участия демократических низов в государственном управлении”.
К нему присоединяется В.Л.Янин – лучший знаток древнего Новгорода. Общегородское вече Новгорода Великого, считает он, – “искусственное образование, возникшее на основе кончанского представительства”, в котором в ранний период его существования принимали участие 300-400 владельцев городских усадеб. Вече тогда объединяло “лишь крупнейших феодалов и не было народным собранием, а собранием класса, стоящего у власти”. В дальнейшем, “с образованием пяти концов число вечников могло возрасти до 500″.
К такой же точке зрения был близок и И.Х.Алешковский, полагавший, впрочем, что с XIII в. новгородское вече пополнилось небольшой группой наиболее богатых купцов.
Развернутую характеристику “аристократического” вече дал М.Б.Свердлов:
“На основании известий о вече в древнерусских источниках и сравнительно-исторических материалов можно сделать вывод о прекращении практики вечевых собраний в X-XI вв. при решении государственных политических и судебных вопросов, а также об отсутствии областных органов народного самоуправления в условиях создания княжеского административно-судебного аппарата. Вероятно, народные собрания как форма общинного самоуправления продолжали сохраняться в кончанских вече крупных городов и общинных сходках сельской верви, косвенными свидетельствами чего являются признание верви как юридического лица в отношениях с княжеской властью и в то же время осуществление ею функций самоуправления и суда по отношению к своим членам…
Таким образом, источники позволяют установить различные судьбы народных собраний в Древней Руси: местные собрания, сельские и, возможно, кончанские (в развивающихся крупных городах), трансформировались в феодальный институт местного самоуправления племенное вече – верховный орган самоуправления и суда свободных членов племени – с образованием государства и суда свободных членов племени – с образованием государства исчезло, а в наиболее крупных территориальных центрах – городах (правда, не во всех русских землях) вече как форма политической активности городского населения появилось в XI-XII веках вследствие растущей социально-политической самостоятельности городов. “Возрождение” термина “вече” объясняется сохранением его в практике древнерусской жизни с большим числом значений.
Если наше мнение верно, то можно сделать следующий вывод: в IX-X веках простое свободное население было лишено права участвовать в политическом управлении государством; политический институт, посредством которого такое участие осуществлялось, – племенные народные собрания, или вече, исчез. Это означало, что вопрос о власти в Древнерусском государстве был однозначно решен в пользу господствующего класса. Функции племенного вече были заменены высшими прерогативами князя – главы государства и иерархии господствующего класса, а совет старейшин племени сменила старшая дружина и высшая часть административного государственного аппарата”.
Как видим, последняя точка зрения весьма близка к уже приводившимся взглядам Б.Д.Грекова. Она, в частности, категорически разделяет древнейшее вече, бывшее органом “народоправства”, и позднейшие вечевые собрания – искусственные образования, связанные только с правящими сословиями. Кстати, практически совсем не изучен вопрос о роли представителей церкви в вечевых собраниях. Дискуссии о вече продолжаются, и ставить в них точку пока рано.
Нетрудно убедиться, что за вопросом о социальном составе вече на самом деле стоит еще более серьезная проблема, которую можно сформулировать приблизительно так: кто, какие реальные общественные силы противостоят князю и дружине? Были ли это все горожане, подобно тому, как это было в западноевропейских ремесленных и торговых центрах? Либо это городской патрициат, “боярская” верхушка городов, но тогда кто такие эти самые городские – невоенные – “бояре”? – Крупные торговцы, ставшие землевладельцами, подобно тому, как это было в Новгороде Великом и Пскове? Либо это некие представители городских властей, собственно аппарат городского самоуправления (возможно, во многом загадочные “старцы градские” или “нарочитые мужи”, либо еще более загадочная “старая чадь”)? Все эти вопросы пока остаются без ответов, а причина кроется в том, что многие из упомянутых социальных категорий просто плохо изучены в отечественно историографии. Исследователи склонны чаще “вкладывать” в тот или иной термин источника “свое” содержание, близкое по каким-то причинам самому историку, либо необходимое для доказательства его собственных концептуальных построений. К тому же методы извлечения и обработки источниковой информации пока далеки от совершенства. Остается лишь констатировать, что впереди большая работа по изучению социальной стратификации древнерусского общества, требующая разработки более изощренных методик добывания и обработки исторической информации из дошедших до нашего времени исторических источников.
Все перечисленные проблемы заставляют нас в дальнейшем часто отказываться от детализации “третьей власти” в Древней Руси. Условимся, что, говоря о ней, мы будем употреблять почти нейтральное в социальном плане слово “город”. К сожалению, в большинстве случаев конкретизация этого расплывчатого понятия невозможна.
Порядок проведения вече. В обыденном мышлении вечевые собрания часто представляются как своеобразные полуанархические митинги, на которых решение определяется силой крика участвующих. На самом деле, как показывают источники, вече, видимо, имело достаточно четкую организацию. Это – хорошо срежиссированный и поставленный спектакль. Так, по свидетельству Лаврентьевской летописи, на вече 1147 г.:
“Придоша Кыян много множество народа и седоша у святое Софьи слышати. И рече Володимер к митрополиту: “Се прислал брат мои 2 мужа Кыянина, ато молвят братьев своей”. И выступи Добрынъка и Радило и рекоста: “Целовал тя брат, а митрополиту ся покланял, и Лазаря целовал, и Кияны все”. Рекоша Кияне: “Молвита с чем вас князь прислал”. Она же рекоста: “Тако молвит князь. Целовала ко мне крест Давыдовичи и Святослав Всеволодичь, ему же аз много добра створих, а ноне хотели мя убити лестью. Но Бог заступил мя и крест честный, его же суть ко мне целовали. А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову, кто имеет конь ли не имеет, кто ино в лодье. То бо суть не мене одного хотели убити, но и вас искоренити”".
Приблизительно так же описано это вече и в Ипатьевской летописи. Разница лишь в том, что вместо слов о множестве киян, рассевшихся у храма Софии, здесь читаем:
“Кияном же всим въшедшим от мала и до велика к святей Софьи на двор, въставшем же им в вечи”.
Кстати, по мнению И.Я.Фроянова это – “один из самых ярких примеров, иллюстрирующих народный склад древнерусского вече”.
Главное, однако, заключается в том, что рассказ летописца о вече 1147 года у св.Софии воспроизводит порядок ведения вечевых собраний. Как пишет И.Я.Фроянов:
“перед нами отнюдь не хаотическая толпа, кричащая на разный лад, а вполне упорядоченное совещание, проходящее с соблюдением правил. Выработанных вечевой практикой. Сошедшиеся к Софии киевляне рассаживаются, степенно ожидая начала вече. “Заседанием” руководит князь, митрополит и тысяцкий. Послы, как по этикету, приветствуют по очереди митрополита, тысяцкого, “киян”. И только потом киевляне говорят им: “Молвита, с чим князь прислал”. Все эти штрихи убеждают в наличии на Руси XII в. более или менее сложившихся приемов ведения вече. М.Н. Тихомиров счел вполне вероятным существование уже в ту пору протокольных записей вечевых решений”.
Довольно любопытной деталью оказывается то, что на вече участники сидели. Многие исследователи полагают в связи с этим, что на вечевой площади должны были стоять скамьи. Как ни странно эта деталь возвращает нас к вопросу о числе вечников. Точно установив место, где в Новгороде Великом происходили вечевые собрания, В.Л. Янин провел, так сказать, следственный эксперимент: на вечевую площадь были выставлены скамьи, на которые сели участники Новгородской археологической экспедиции и студенты местных вузов. Оказалось, что при таких условиях на площади могло разместиться не более 300-400 человек, что косвенно подтверждало упоминания Кильбургрера, будто Новгородом управляют 300 “золотых поясов”. По мнению В.Л. Янина, 300 боярским семьям могли принадлежать практически все крупные усадьбы, размещавшиеся в городской черте (при расчете, что каждая усадьба занимала 2000 квадратных метров).
Одним из немногих специалистов, выступавших против такой точки зрения, является В.Ф.Андреев. Он полагает, что средняя плотность новгородских усадеб была раз в 4 меньше (около 500-600 квадратных метров), что по его мысли, должно резко увеличить число горожан, присутствовавших на вече. Но самое главное В.Ф.Андреев считает, что единственным летописным текстом, подтверждающим “сидение” вечников (во всяком случае в Новгороде), является статья новгородской первой летописи под 6867 (1359/1360) г.:
“…отъяша посадничьство у Вондреяна Захарьиница не весь город, токмо Славенский конець, и даша посадничяьство Селивестру Летиеву, и створися проторжь не мала на Ярославле дворе и сеча бысть: занеже славяне в доспесе подселе бяху, и раззгониша заричан, а они без доспеху были…”.
В данном контексте не вполне ясно, однако, какое именно действие скрывается за глаголом “подсести”: ведь в древнерусском языке оно могло обозначать не только “сесть рядом”, но и “напасть, насесть” (ср. современное подсидеть). Как видим, в рассуждениях В.Ф.Андреева есть определенная логика. Однако более основательной сегодня представляется все-таки точка зрения В.Л.Янина. А это в свою очередь влечет за собой и косвенное признание преимущества точки зрения этого исследователя относительно социального состава вече.
Компетенция вече. Приведенный материал источников позволяет сделать некоторые наблюдения и насчет того круга вопросов, которые могли решаться на вече. Он оказывается довольно широким. Прежде всего это вопросы войны и мира, судьбы княжеского стола и княжеской администрации. Кроме того на вече рассматривались проблемы, связанные с денежными сборами среди горожан, распоряжением городскими финансами и земельными ресурсами. О последнем, в частности, говорит новгородская грамота середины XII в.:
“Се яз князь великий Изеслав Мстиславич по благословению епискупа Ниффонта испрошал семь у Новагорода святому Пантелемону землю село Витославиццы и смерды и поля Ушково и до прости”.
Согласно довольно логичному выводу И.Я.Фроянова, “испросить” пожалование монастырю “у Новагорода” Изяслав мог только на вече”.
Как мы увидим в дальнейшем, круг вопросов, решавшихся на вече, практически совпадал со сферой тех проблем, которые князь обсуждал со своей дружиной. Следовательно, все они – князь, дружина и вече – могли совместно (или напротив, порознь и совершенно по-разному решать одни и те же задачи. При этом, несомненно рано или поздно должны были возникать конфликты. Как показывают приведенные примеры, князь далеко не всегда мог действовать по своему усмотрению. Часто ему приходилось сталкиваться не только со своим ближайшем окружением, но и с горожанами (независимо от того, сколь широкие городские слои имеются в виду в данном случае). Поэтому выводы И.Я. Фроянова, быть может и выглядят несколько категоричными, но доля истины в них есть. Он пишет:
“Летописные данные, относящиеся к XI веку, рисуют вече как верховный демократический орган власти, развивавшийся наряду с княжеской властью. Оно ведало вопросами войны и мира, санкционировало сборы средств для военных предприятий, меняло князей. Столь важная компетенция вечевых собраний еще более отчетливо выступает на фоне источников, освещающих события XII века Появляются и некоторые новые черты в прерогативах вече.“
В письменных памятниках вече выступает в качестве распорядителя государственных финансов и земельных фондов… Кроме земли, вече… распоряжается смердами, напоминающими рабов фиска стран раннего средневековья Западной Европы…
Заключение международных договоров вече тоже держало под присмотром. В преамбуле соглашения Новгорода с Готским берегом и немецкими городами значится:
” се яз князь Ярослав Володимеричь, сгадав с посадникомь с Мирошкою, и с тысяцкым Яковомь, и с всеми новгородъци, потвердихом мира старого с послом Арбудомь, и со всеми немецкыми сыны, и с гты, и с всемь латиньским языком”. Со “всеми новгородци” Ярослав общался, надо думать не в приватной беседе за чашкой вина, а на вече. Фраза “вси новгородци” достаточно красноречива: она с предельной ясностью определяет участников сходки, не оставляя ни малейших сомнений в том, что мы имеем дело с массовым собранием горожан, где вероятно присутствовали делегаты от новгородских пригородов и сельской округи”.
В то же время не лишены оснований и наблюдения А.Е.Преснякова, утверждавшего: “Если правы историки права, что вече, а не князь должно быть признано носителем верховной власти древнерусской политии-волости, то, с другой стороны, элементарные нити древнерусской волостной администрации сходились в руках князя, а не вече или каких-либо его органов. В этом оригинальная черта древнерусской государственности”.
А потому, считает исследователь, “видна как бы зависимость князя от вече, так и малая дееспособность вече без князя… Известные нам проявления силы и значения вече носят всецело характер выступлений его в чрезвычайных случаях. Властно вмешивается оно своими требованиями и протестами в княжное управление, но не берет его в свои руки. Оно судит и карает неугодных ему людей, вмешивается по своему почину, иногда вследствие обращения князя в междукняжеские отношения и в политику князей, но все эти проявления вечевой жизни не выработались нигде, кроме Новгорода и Пскова, в постоянную и систематическую организованную правительственную деятельность. Лишь в делах высшей политики стояло вече во главе волости. Управление ею было в руках либо дробных местных общин, либо… княжой администрации. Поэтому деятельность вече не могла создать прочной и внутренне объединенной организации волости”.
Не меньший интерес, чем все предыдущие вопросы, представляет проблема географического распространения вечевых порядков в русских землях. Действительно, большинство приведенных примеров относится к Новгороду, специфика государственного развития которого как раз и состояла в решающей роли вече как основного властного института.
Рассматривая этот вопрос, М.Б.Свердлов приводит примеры вечевых решений в Белгороде (997 г.), в Новгороде (1015 г.), Киеве (1068-1069 гг.), Владимире Волынском (1097 г.). В то же время он замечает, что:
“эти сообщения свидетельствуют о созыве вече лишь в экстренных случаях войны или восстания, причем все они относятся к городам, крупным социальным коллективам, центрам ремесла и торговли. Да и эти упоминания вече крайне редки – всего 6 за 100 лет (997-1097 гг.): одно – в Белгороде и Новгороде, два – в Киеве и два – во Владимире Волынском. Данные о вече в сельской местности или о социально-политических и судебных функциях, характерных для племенного общества, нет”.
Причем все приведенные упоминания относятся лишь к концу X- середине XI века Относительно более позднего времени приходится тщательнее учитывать конкретное содержание этого термина в различных источниках разных регионах Восточной Европы. В частности, обращает на себя внимание то, что вече в XI-XII вв. не упоминается в законодательных памятниках и актовых источниках. Обо всех известных случаях сообщается в летописях и произведениях древнерусской литературы, что несколько затрудняет правовую характеристику этого института.
К тому же, по наблюдениям М.Б. Свердлова, слово “вече” в XII веке “не употреблялось в новгородском и северо-восточном летописании [там подобные упоминания появляются только с XIII в.]… В Лаврентьевской летописи под 1209 и 1228 гг. помещены сообщения о вече, заимствованные в процессе составления великокняжеских сводов из новгородского летописания, а под 1262 и 1289 гг. упоминание вече неразрывно связано с восстанием против татар. Поэтому становится очевидным полное отсутствие сведений о вече как органе самоуправления на северо-востоке Руси.
Из девяти сообщений о вече в Киевском своде XII века Рюрика Ростиславича, сохранившемся в составе Ипатьевской летописи, четыре относятся к Новгороду, причем известия по 1140 и 1167 гг. указывают на вече в неразрывной связи с выступлениями новгородцев против своих князей, в сведениях под 1169 г. сообщается о тайных вече “по дворам” – заговорах, а под 1148 г. – о собраниях новгородцев и псковичей по инициативе князя для организации похода. В аналогичных значениях вече упоминается по одному разу за столетие в галицком Звенигороде, Полоцке, Смоленске (в последнем случае вече связано с протестом войска во время похода). Только в двух случаях – под 1146 и 1147 гг. – “вечем” названы собрания горожан в Киеве во время острых социально-политических конфликтов, сопровождаемых классовой борьбой горожан против князей и княжеского административного аппарата. А если учесть, что в галицко-волынском летописании XIII в. (до 1292 г.), включенном в Ипатьевскую летопись, слово “вече” используется только два раза – под 1229 и 1231 гг. – в значении “мнение” (защитников польского города Калиша) и “совет” (князя Даниила Романовича), то делается явным широкое употребление этого понятия, но не для обозначения народных собраний-полномочных органов самоуправления в Южной и Юго-Западной Руси”.
В то же время М.Б.Свердлову приходится объяснять отсутствие в новгородском летописании XII века каких бы то ни было упоминаний о вечевых собраниях. Отказать Новгороду в существовании вече невозможно, поэтому высказывается мнение, которое в значительной степени снижает степень доказательности и всех предшествующих контраргументов И.Я.Фроянову. М.Б.Свердлов считает, что: “отсутствие упоминаний о вече в новгородском летописании до XIII в. можно расценивать как обычное для летописей умолчание об органах государственного управления, о которых они сообщают крайне мало”.
При соотнесении этого замечания с отсутствием прямых упоминаний вече в “нормальной” обстановке в других городах Древней Руси гипотеза И.Я.Фроянова даже получает, пожалуй, дополнительное обоснование. К тому же, если отрицать распространение вечевых порядков в городах за пределами Северо-Западной Руси, то придется доказывать, что уже приводившаяся летописная фраза об “изначальности” вече не только в Новгороде, но и в Смоленске, Киеве и Полоцке.
“является следствием неправомерного распространения новгородской вечевой практики на известные ему [летописцу] случаи городского вече”, что “это была политическая конструкция, а не обобщение реально существовавших межгородских отношений, порожденных вечевой практикой”.
Между тем, сделать это не легче, чем доказать гипотезу И.Я.Фроянова; и сторонники ее, и противники оперируют преимущественно косвенными аргументами и логическими конструкциями. Поэтому, строго говоря, пока ничто не может помешать придерживаться мнения, будто “вече в Киевской Руси встречалось во всех землях-волостях. С помощью вече, бывшего верховным органом власти городов-государств на Руси второй половины XI – начала XIII в., народ влиял на ход политической жизни в желательном для себя направлении”.
Хотя пока нет и безусловных доказательств такого мнения.
Итак, мы можем сформулировать некоторые выводы относительно древнерусского вече как властного института:
1. Есть определенные основания считать, что вече уходит своими корнями в древнейшую историю славян. В то же время оно претерпевало и определенные изменения. Видимо, нельзя говорить о вечевых собраниях X веке и XIII веке как единой по своей сути явлениях.
2. Социальный состав вече – также изменяющаяся во времени категория. Если в древнейший период это было действительное “народное собрание” самых широких кругов взрослых свободных членов племени, то на последних этапах своего существования вече становится представительным органом городов (при этом социальный состав его пока не поддается уточнению).
3. В сферу компетенции вечевых собраний мог входит самый широкий круг вопросов: от сборов средств для городского ополчения и найма военных отрядов до изгнания или избрания князя. Неясно лишь, всегда ли вече занималось подобными проблемами либо источники зафиксировали исключительные случаи, связанные, как правило, с серьезными социальными кризисами и катаклизмами.
4. Судя по всему, на ранних этапах развития государства городские вечевые собрания существовали повсеместно. Позднее их судьба в разных землях была различной. Если на Северо-Западе вече с XII века переживало своеобразный рассвет, то на Северо-Востоке оно, видимо, уже к концу XII века прекратило свое существование. Впрочем, история вече в конкретных землях нуждается в дальнейшей разработке.
И.Н. Данилевский.
