Деревья славянского мира: ЕЛЬ (продолжение 2)

5) СВАДЬБЫ БОГОВ И ЛЮДЕЙ ПОД ЕЛЬЮ. ВОЗМОЖНЫЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ


В восточнославянском фольклоре на сегодняшний день мы имеем единичные краткие упоминания о свадебном обряде под хвойными деревьями. Это поговорка о незаконном браке или его (брака) отсутствии: «венчать вкруг ели»; то же находим в белорусской пословице «Абвёу вакруг елi, i чэрцi iм пелi»; « в нижегородском предании говориться о венчании на озере под пихтой» (А.В.Гура «Брак и свадьба в славянской народной культуре: Семантика и символика» М. 2012, С. 460). Однако в словенском фольклоре есть песня, в которой тема брака под елью хотя и не очевидна, но при внимательном рассмотрении она раскрывается, о чем и будет рассказано ниже.

Народную песню «Rasla je jelka» («Росла ёлка») можно найти во многих словенских фольклорных сборниках, а также в детских книжках, песенка любима народом. У восточных славян имеются многочисленные параллели к этому тексту, что вкупе говорит нам об архаичности темы, раскрывает драматизм сюжета, намёкает на возможный трагизм, что, конечно, не есть признаки произведения для детей. Возможно, это осколок общеславянского мифа о деяниях Богов. Слова песни предельно просты и понятны каждому, знающему любой славянский язык, на мой взгляд, это самое поэтическое, мифологическое и лаконичное славянское произведение о ели:

«Rasla je jelka do neba
Širila veje do zemlje
Kraj jelke voidi stezica
Po stezi bratec hodil je
Za roko sestro vodil je» (Текст приведен без повторов. Čudežni vrt .Ljubljana 2011, С.11).

Перевод:
«Росла ёлка до Неба
Ширила ветви до Земли
Край ёлки вела стёжка
По стезе братец ходил
За руку сестру водил».

Сравните прозаическое описание ели из чешской сказки: «…росла большая ель…» и поэтическое словенской песни: «…ёлка до Неба ширила ветви до Земли…». Сразу становиться понятно, что в последнем случае речь идёт о Мировом Древе, оси, соединяющем Небо и Землю, у таких объектов происходили общественно значимые ритуалы. Огромность ели в фольклоре может подчеркиваться и другими способами, например, количеством поместившихся под ней человек:

«Пировали трое побратимов
На горах под елкою зеленой:
Первым был там Раде из Сокола,
Был вторым там Савва из Посавья,
Третий – Павле, из ровного Срема,
Вместе с ними девяносто братьев…» (Раде из Сокола и Ашин-бег).

Это общий прием в славянской и кельтской традиции: филид воспел одно из пяти священных деревьев Ирландии так:

«…Двадцать сотен воинов – не пустая повесть –
С десятью сотнями и сорока
Покрывало то дерево…» (Бондаренко Г.В. Мифология пространства древней Ирландии», М. 2003, С. 267).

Деревья славянского мира: ЕЛЬ (продолжение 2)
карта распространения ели в Европе

В местах проживания славян ели распространены не повсеместно, но они встречаются на большей части этих территорий. И Ели – до – Неба там были и есть: «Одна из таких елей-великанов до недавнего времени росла в Подмосковье, у Звенигорода, и только необыкновенной силы молния расщепила могучий ствол.… Гигантских размеров ель растёт и в Чехословакии вблизи города Банска-Бистрица. … Могучий ствол ели-патриарха, как её зовут местные жители, раздался в стороны, составляя в окружности 6 метров, а верхушка шумит изумрудной хвоей где-то вровень с крышей высотного 30-этажного дома…» (С.И.Ивченко «Книга о деревьях». М. 1973, С. 25). В Михайловском Пушкин любил проводить время у старой густо-кронной ели-шатра, которую посадил его дед О.А.Ганнибал (Там же). Не каждая такая ель почиталась и почитается священной, однако каждая большая ель несёт в себе потенцию Силы.

В словенской песне мы видим рядом с могучей елью, дорогу, стёжку, по которой « братец ходил». Заметьте он не «шёл», не «прошел», а «ходил», то есть совершал движение около могучей ели несколько раз, что напоминает многократное (троекратное, семикратное и т.п.) обхождение сакральных объектов в ритуалах и обрядах.

Брат совершает свой обход не просто вместе с сестрой, он «за руку сестру водил», что отсылает нас к восточнославянским свадебным церемониям, в которых роль брата описывается в тех же терминах: На обряде рукобитья «Брат выводил сестру за руку…» (Русский семейно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока. Том 22, С.59). В белорусской свадьбе Кобрынского района косу невесте расплетает брат и он же ведёт её на «посад» обводя вокруг стола три раза, после чего спрашивает разрешения у родителей и сажает за стол на кожух (шубу) (Y.I.Pаговiч Песенны фальклор Палесся. Том 2. Вяселле. Мiнск 2002. С.379 - 380). «Ой, брат сэстру на пасад вэдэ…» (Y.I.Pаговiч Песенны фальклор Палесся. Том 2. Вяселле. Мiнск 2002. №146. с.153 , №147, с, 154). Причём довольно часто его величают "братец - батюшка".


Невеста в английской королевской свадьбе, ведомая отцом к венцу

В белорусской свадебной песне находим и брата ведущего сестру, и стёжку- этот текст выглядит прямым продолжением словенского:

«Брат сестру ведёт,
Шёлком стёжку метёт,
Вином поливает,
Златом посыпает.
- Ох, матушка родная,
Перейди мне стёженьку,
Благослови дороженьку.
- Ах! Моё ты дитятко,
Бог тебя благословит
Счастьем и долею,
Великой дружиною» (Перевод с белорусского мой. Фальклор у запiсах Яна Чачота i братоу Тышкевiчау, Мiнск 2005, № 64, С. 298).

Различие только в том, что в словенской песне брат с сестрой одиноки в своём хождении под елью, никто из родственников не благословляет свершающийся брак. Конечно, бывали и малолюдные свадьбы, например, «самокрутки», но в них обязательно присутствовали жених и невеста и иногда их помощники, в их числе мог быть и брат невесты. В словенской песне нет жениха, это подозрительно.

Тут нам поможет пристальное внимание к глаголу «водить». В словенском языке он означает то же самое, что и в русском: водить – провожать на ходу, либо таща за собою силою, понуждая, или же помогая. Поддерживая или указывая путь или предводительствуя, будучи начальником или приставом, либо вожаком, водырем, управлять… (В.Даль Толковый словарь в четырех томах. Том 1, С.222; Словенско-русский словарь, Киев 2001, С.661). О браке нет ни слова. Однако в русских средневековых документах встречается брачный термин «неводимая», то есть невенчанная супруга, а «в летописях говориться о восьми «водимых» (то есть законных )женах князя Владимира (980- 1015гг.)» (Мужики и бабы. Мужское и женское в русской традиционной культуре. СПб 2005. «Меньшица», С.353). Это славянское переносное значение глагола «водить» до наших дней сохранилось в языке македонских славян: «води – водить, вести, …быть женатым на ком, быть замужем за кем…» (Македонско-русский словарь, М. 2003, С. 73). То есть, мы имеем вероятность того, что в рассматриваемом нами случае брат, ведущий сестру за руку вокруг ели жениться на ней сам.

Мотив брака между братом и сестрой встречается в сказках, песнях и легендах славян, но отношение к нему отрицательное и заканчиваются подобные затеи смертью одного или обоих героев:

«Елья, елья-березонька,
Елья кудревата!
Задумал пан жениться
На душе на красной девице,
На березе, на сестрице» (Мужики и бабы. Мужское и женское в русской традиционной культуре. СПб 2005., С.155).

«Остаются (после смерти родителей) ети дети, растут. Растут, вырастают, выросли, значит. И этот брат тоже ходил, ходил, и такой красивой, как его сестра не находит. Предлагает сестре жениться. А сестра говорит:

- Что ты, братец, да разве можно ведь нельзя, чтоб брат сестру взамуж брал.

- Да ну, у нас никого нету родственников, мы с тобой вдвоём, ничего не будет …(сестра притворно соглашается и при удобном случае убегает)
…она пошла в баню, он остался дома. Она посадила етих кукол (самодельных) по углам и говорит:

- Куколки, покукойте,
Жизнь мою послушайте:
Брат сестру взамуж зовёт,
А сестра от брата в землю идёт» (Русские сказки сибири и Дальнего востока: волшебные и о животных. Новосибирск 1993. № 20 «Свинячая кожура», С. 214-215).

В народных балладах и легендах «…брат и сестра, разлученные в детстве, не узнали друг друга, поженились и за этот кровосмесительный грех были наказаны – превращены в…цветок - Иван-да-Марья» (Жили-были. Русская обрядовая поэзия. С.-П. 1998, С. 86). То есть в растение, на котором «уживаются» жёлтые – «женские» и синие – «мужские» цветки. Вспомним, что каждая реальная ель также имеет на себе и мужские, и женские цветы. Возможно, что ель, как и растение Иван-да-Марья, символизировала инцест - брак брата и сестры, но до нас такие свидетельства не дошли.

В Смоленском плаче прямо не говориться об инцесте, но он предполагается, так как символика прохода по мосту относиться к брачной теме:
«Черис тёмный лес брат с сястрой ишли, (2раза)
Яны шли и шли, вышли край леса к быстрый речушки.
Черис речушку лижать кладачки.
По тых кладачках брат сястру пиривадил.
Айбратиц пиряйшёл, систра утанула.
Вышел брат на бережок, горько плакал…» (Смоленский музыкально-этнографический сборник. Похоронный обряд. Плачи и поминальные стихи. М. 2003. № 37, С354).

И этот мост («кладочка») по которой водят любимых довольно часто в свадебных песнях бывает из ели:


«…Через тын, через поле, через синее море,
Там лежала жердочка, жердочка еловая…
Перешел мой Юрошка, перешел Егорович,
Перевел Натальюшку, перевел Николаевну,
Перевел и уж целует, перевел и уж милует…» (Ю.Г. Круглов «Русские обрядовые песни». М. 1989. Свадебная, № 233, С.284. Текст приведён без повторов).

«…Лежала досточка,
Лежала еловенькая…
По той-то досточке
Перешел Иван Сергеевич,
Он с собой перевел
Младую боярыню…
Переведши-целовал,
Целовавши - миловал…» (Поэтика фольклора. Сборник статей. М. 2005. В.В.Бондаренко «Композиция свадебных лирических песен», С.60).

Мы видим, что переход по мосту обычной пары заканчивается эротикой, если же на брачный мост заходят брат и сестра – жди беды. Но это касается только обычных, земных братьев и сестёр: «…инцест родоначальников (богов или первых людей) - брата и сестры - является как бы нормальным и неизбежным и отнесен еще к эпохе первотворения до установления строгого космического порядка…» (Мелетинский Е. Об архетипе инцеста в фольклорной традиции (особенно в героическом мифе), интернет). «Небесная свадьба" – «…это единственная в славянском фольклоре ситуация, когда инцест мыслиться нормальным и оправданным…» (Агапкина «Инцест», Сл.Др. этнолингвистический словарь, том 2, С.18). В рассматриваемой нами словенской песне нет ни намёка на осуждение брата и сестры, следовательно, речь идёт о свадьбе мифологических героев.

Тему «Небесной свадьбы» донесли до нас болгарские легенды, в них «…утренняя и вечерняя ипостаси Венеры оказываются близнецами, братом и сестрой по имени Янкул и Янка, Стана и Милье, которые женятся, не подозревая о родстве между ними...» (Агапкина «Инцест», Сл.Др. этнолингвистический словарь, том 2, С.18). Но в этих легендах о браке двух звёзд близнецов нет ели.

Огромную ель среди двух одинаковых восьмиконечных «снежинок» находим и в белорусской вышивке: вершина дерева находиться вровень с фигурами, называемыми создательницами «полотняного фольклора» «зорьки», то есть «звёзды». Очевидно, что эта ель - символ высшей сакральной ценности, манифестация центра мироздания. Масштабность «звёзд» и их парность и одинаковость говорит о том, что это Утренняя и Вечерняя зорька, то есть звезда Венера, дважды за сутки появляющаяся на небосклоне, а пространство между ними маркирует ночь (день изображается знаками солнца). То есть на этой конкретной вышивке изображена ель и две звезды в ночи, и она (белорусская вышивка) совпадает с темой южнославянского фольклора и иллюстрирует болгарскую легенду о звёздном браке брата и сестры и словенскую песню о хождении брата и сестры вокруг ели. Вряд ли такие совпадения в фольклоре и этнографии различных славянских народов случайны.


Ель в Ночи из книги М.С.Кацар «Беларускi арнамент» Мiнск 2009. С. 200

Талантливая словенская художница Елка Рейхман на рисунке к рассматриваемой нами словенской песни так же изобразила ель в ночи и месяц, хотя из самого текста время суток определить невозможно.


Рис. Е.Рейхман. Čudežni vrt .Ljubljana 2011, С.11

И это опять-таки согласуется с фольклорными данными: «Как брат и сестра предстают в болгарских поверьях небо и земля, от сакрального инцеста которых родиться месяц (Агапкина «Инцест», СД, Т.2, С. 18).

Так же, с некоторой долей вероятности в этом тексте можно предположить наличие неких глухих намёков на свадьбу – смерть, то есть жертвоприношение девушки под елью. В архаический период власть брата над сестрой в была безграничной, причём люди в этом подражали богам: в болгарской мифологической песне «Солнце и юнак состязаются» человек ставит на кон коня, а Солнце свою сестру (Песни южных славян. М. 1976. С. 29).

В восточнославянских свадьбах брат продаёт сестру:
«- Продал брат сестрицу
За рубль, за полтину,
За золотую гривну,
Продал, променял…» (Ю.Г.Круглов Русские обрядовые песни. М. 1989. Свадебная, № 37, С.222).


Шибанов М. Празднество свадебного договора. 1777г. Брат выводит сестру за руку

В купальских песнях брат убивает сестру за инцест:
«Нонче Купалы…
Ох, брат сестру
Двору кличет.
Двору кличет
Загубить хочет …» (Жили-были. Русская обрядовая поэзия. С.-П. 1998, №160, С. 86).

В свадебных причитаниях девушка- невеста позиционирует себя жертвой:

«Промолили-промолили
Душу красную девицу!
…Не сама я замуж пошла,
Не своею охотою,
Все большою неволею.
Потакал весь род-племя.
Выводил братец-батюшка
…Он сдавал гостям на руки,
Одному гостю навеки…» (Жили-были. Русская обрядовая поэзия. С.-П. 1998, №220, С. 116-117).

Сравни: «моленый бык» - животное, предназначенное в жертву, «молить» - совершать жертвоприношение.

При всём притом обычно брат рисуется любящим свою сестру, содержащим её в холе в ущерб себе:

«Брат с сестрой сидит,
На неё глядит.
Семь коров он имел
И масла не ел,
Всё сестре косу мазал…» (Русский семейно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока. Том 22, С. 212).

Перед принесением богам жертвы так же мазались маслом (умащались), украшались и с почитанием водились вокруг места совершения ритуала. В сказках и легендах девушки, отправляемые на съедение Змею, то есть приносимые ему в жертву, наряжались как невесты, а в некоторых случаях их отправка напрямую называлась свадьбой. Возможно, что тексты типа вологодского голошения невесты перед отъездом к венчанию в отдалённом прошлом были не метафорой, а реальными действиями:

«Я прошу, молодёшенька,
Сибе смертоньки скорыё
При мИлых при подруженьках:
Мои милыё подруженьки
Меня баско наредили,
Меня слёзно оплакали,
Далеко бы провОдили,
Глубоко бы схорОнили» (А. Гура «Брак и свадьба в славянской народной культуре…»М. 2012, С. 97).

С другой стороны в обычной человеческой свадьбе преломление обрядового хлеба называемого «каравай» (от «корова») заменило жертвоприношение реальной коровы, тёлки, этим же словом иносказательно называли невесту – «телушка». В Полесье существовало свадебное «пародийное жертвоприношение так называемой яловицы, в действительности курицы. При этом из формул, сопровождающих распределение кусков … следует, что это жертвоприношение … , эта курица-яловица не что иное, как сама невеста, принесённая в жертву» (Г. Кабакова «Полесская народная антропология: женский текст» в сборнике «Восточнославянский этнолингвистический сборник» М. 2001, С. 65).

В восточнославянской мифологии близнечную пару брата с сестрой на основе некоторых косвенных данных можно предположить в Леле и Полеле (то есть рождённым «следующим за Лелей»), иначе говоря, Яриле. Возможно, это осколок мифа первотворения, но мы не можем до конца «…прояснить те смысловые звенья, которые в силу своего глубоко архаического характера не поддаются логическому объяснению» (С.Г. Шиндин « К общей характеристике восточнославянских заговоров» в сборнике «Этноязыковая и этнокультурная история Восточной Европы», М. 1995, С. 309).

Отметим в этой связи, что в народных календарных обрядах имеются многочисленные примеры «проводов» и «похорон» Ярилы, однако он мыслиться старым, то есть не женихом. А вот похорон Лели как обряда, этнографией не отмечено и этот персонаж всегда молодая девушка (ср. обряд «Лёлю играть»). Но сохранилось значительное количество обрядовых и лирических песен (вплоть до «дворовой» песни моего детства «Ах, васильки, васильки» в вариантах которой имя героини – Лёля, Оля), в которых девушка погибает во время официальной свадьбы или в разгар любви. Обычно смерть невесты объясняется несчастным случаем, что возможно, есть недавняя интерпретация архаического действа, производимого специально и публично.

Свадьбы и жертвоприношения совершались славянами и у других деревьев, ель в таких обрядах стоит в общем ряду священных объектов, однако инцестуальные мотивы в подобных ритуалах с некоторой долей вероятности можно связать именно с елью.


6) РИТУАЛЬНОЕ ОСТАВЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПОД ЕЛЯМИ В БЕЗВЫХОДНЫХ СИТУАЦИЯХ


В сказках типа «Морозко» отец под давлением злой жены оставляет свою дочь в разных удалённых от дома местах, в том числе в лесу под елью:
«… мачеха не залюбила падчерицы…и говорит:
- Отвези-ка, старик, в лес её.
Ну, старик забоялся старуху и посадил дочь на дровни, повёз её в лес. Свёз в лес, сбавил её под ёлку и поехал домой…» (Сказки Заонежья. Петрозаводск. 1986, №41 «Мачеха», С123).

И это не худший вариант, между прочим. Рядом с елями обычно растёт черника, кислица, папоротник (у него съедобный корень), некоторые грибы и всё это сохраняется под снегом. «Съедобна» и сама ель, вернее её части, например, хвоя. При случае, на ели можно спастись от волков, так как у неё шершавая кора и ветки начинаются низко, то есть на ель забраться легче, чем на лиственное дерево. В частушках революционного времени на берёзе и ели спасаются дезиртиры: «Сидит Троцкий на берёзе,/ И глаза наискосок./ До чего довоевался, / Нету соли на кусок»;

«Как на ёлке на макушке
Дезиртир качается,
Посмотрите, коммунисты,
Как они спасаются» («Переславское Залесье. Фольклорно-этнографическое собрание С.Е. Елховского. Выпуск 2» М. 2012, С.218).

То есть, оставляя дочь - подростка под елью, отец даёт ей некоторый шанс на выживание.


Изобилие в ельнике

Более тяжёлый случай находим в болгарской песне «Рабыня и Стара-Планина», в которой мать под давлением обстоятельств оставляет зимой под елями грудное дитя:

«Гнал по дороге рабыню турок,
Гнал ее лютый в лютую стужу,
Бил по лицу и кричал ей злобно:
«Брось ты мальчишку, брось на дороге!»

Уселся турок - поесть надумал;
Рабыня же встала, взяла младенца,
Пошла с ним в горы, в горы родные,
Сплела там люльку из трав высоких
Да привязала к двум стройным елям.

И вдруг с вершины голос раздался:
«Иди, младая пленница, с богом!
О сыне малом ты не тревожься –
Матерью буду малому сыну,
А те две ели – сестрами станут,
И будет дождик купать младенца,
И будет ветер его баюкать,
И будет серна кормить и холить!»…» («Песни южных славян» М. 1976, С. 399 -400 «Рабыня и Стара-Планина»).

И этот ребёнок выжил и стал бортником: «Росло дитя и повыросло,/ В три месяца – как трёхлетний,// В шесть месяцев – как шестилетний,//…И стал он красивым молодцем. // Дала ему воск Стара-Планина, // Чтоб продавал и кормился» (Там же. С. 472-473).

С нашей, современной точки зрения у младенца, оставленного на дороге (как предлагал турок) шансов на выживание больше, чем у оставленного в лесу, ведь по дороге ходят люди и есть вероятность того, что младенца кто-нибудь подберёт. В прошлом всё мыслилось наоборот: «бросить на дороге» считалось высшей степенью цинизма. Оставить беспомощного младенца, или взрослого больного или старого в пути (особенно под забором) было не по - человечески, их обязательно «пристраивали» либо у добрых людей, либо на пороге церкви, то есть в священном месте и это пример славянского этноповедения, своеобразный ритуал.

В 18 -19 веках во многих городах России при монастырях и больницах были устроены специальные окошки (в ограждениях сиротских приютов) для новорождённых - отказников, в которые можно было тайно положить младенца, так сказать «сдать государству». С точки зрения народной культуры положить младенца у забора или в окно забора значит придать ему статус незаконнорожденного (ср. народные названия таких детей: подплетник, крапивник, подугольник, банкар (от банкар «забор»), подзаборник. Г. Кабакова «Полесская народная антропология: женский текст» в сборнике «Восточнославянский этнолингвистический сборник» М. 2001, С. 61). Младенцев упорно продолжали подбрасывать на паперть, «на милость божию» и найденные там дети воспринимались людьми как «Богданы» - богом данные.

Болгарская песня и русская сказка показывают нам что такими священными местами могли выступать, в числе прочих мест, и ели, по славянским поверьям буквально кишащие различными иными сущностями и их младенцами (об этом подробно ниже, в подпункте 8 «Связь мифологических персонажей с хвойными деревьями. Ярило в бору»). Интересно что в словацкой свадьбе района Прешова на свадебном деревце, которое чаще всего делалось из ели (подробнее об этом см. в главе II), висела фигурка колыбели, которую во время пира снимали и отдавали невесте (А.В.Гура «Брак и свадьба в славянской народной культуре: Семантика и символика» М. 2012, С. 267). Что подтверждает, что ель с висящей на ней колыбелью была знаком позитивным, жизнеутверждающим, в отличие от такой же колыбели, брошенной, например, на дороге.


7) ЕЛЬ КАК СТРОЕНИЕ, ХРАМ


И Шишкин, «На севере диком»

Внешний вид, строение ели достаточно полно описывается и используется в народной культуре, что говорит о пристальном внимании народа к этому дереву. Один из примеров: ветки елей располагаются друг над другом ярусами, такое строение дерева остроумно подмечено в одном локальном русском застольном обычае: «Иногда в конце пирования делали елку…По стакану наливают чаво…- пей. И вот стакан на стакан надиЮт (=надевают). Эта уж как к канцу…» (Традиционная культура Ульяновского Присурья. Этнодиалектный словарь. Том 1. М.2012, С.472). При большом количестве гостей такая стеклянная башня имела значительную высоту. И как по количеству стаканов можно было определить, сколько человек заканчивало застолье, так по количеству ярусов на ели можно определить её возраст, необходимо только прибавить 4 года, так как в этом возрасте ель образует первый ярус ветвей (С.И.Ивченко «Книга о деревьях» М. 1973, с. 23).

Фольклором отмечается тот факт, что дерево ель имеет ярко выраженную вершину, макушку, «маковку», шпиль: «Ёлка, ёлка, ёлочка,/ Вершинка, как иголочка» («Переславское Залесье. Фольклорно-этнографическое собрание С.Е. Елховского. Выпуск 2» М. 2012, С. 355). В свадебных причитаниях невесты-сироты с елью у которой срублена макушка сравнивается семья девушки и её многочисленное окружение, не имеющие главы:

««Елушка да сосенушка,
Все ли у тебя сучки – веточки?»
«С корня до макушечки,
Только нет одной верхушечки!» (Свадьба от сватовства до княжего стола. М. 2001, С.448-449).

≪А ёлка, ты, ёлка зеленая,
та все тебе все сучья ветются, только у меня
нету макушечки, макушечку мою бурею сло-
мило, бурею сломило, под горку скатило≫
(МГУ, архив, калуж.).(СД, С.185).

Аналогичными текстами величались и вдовы (Обрядовая поэзия. Книга 2. М. 1997, № 608, С.361). Иногда в подобных текстах семьи сравниваются и с другими деревьями, у которых в силу их строения нет ярко выраженной верхушки – «маковки»:

«Много, много у сыра дуба
Много листья, много паветья,
Много отросня зеленого,
Только нету у сыра дуба
Нету самой вершиночки,
Позолоченной маковки…» (Лирика русской свадьбы. Ленинград 1973, №202, 203; С.105).

Однако, ель, лишённая вершины - образ более явный, более «жалкий», на пирамидальном дереве отсутствие «маковки» более заметно, чем на дереве с округлой кроной. Вероятно, использование образа того или иного дерева в причитании невесты зависело от степени горя от потери родителя и от отношений внутри конкретных семей. Например, дуб с толстыми ветками, вырастающими из ствола без чёткого порядка, мог ассоциироваться с крепким родом с относительной внутренней «демократией», а ель – с семьёй или родом с чёткой «вертикалью власти».


Обезглавленная ель

Это с одной стороны, а с другой – термин «маковка» стойко ассоциируется с церковью, то есть ель своим внешним видом, соотносится с храмом. А церкви венчают кресты:

«То не ели, не тонкие ели
На закате подъемлют кресты,
То в дали снеговой заалели
Мои нежные, милый, персты…» (А.Блок «Родина – Посещение).


…ели на закате подъемлют кресты…

Блок, как любой гениальный поэт тонко чувствовал мифологемы. Эпитет «тонкая», в фольклоре южных славян, традиционно относится к ели, стреле и красивой девушке. К слову сказать, сербская ель действительно тонкая, высокая и гибкая.

С.В. Максимов отмечал, что ель (совсем как храм) своим наружным видом выражает «высшую степень строгости, спокойствия и торжественности» («Нечистая, неведомая и крестная сила», М. 1996, С. 150). В густой ели легко спрятаться, то есть стать невидимым миру, и в то же время с высоты ели незаметному наблюдателю мир виден шире. В сказках типа «мальчик и ведьма» ребёнок прячется на дереве, вид которого меняется в зависимости от территории бытования сказки. В украинской сказке «Телесик» это явор, а в Вятской губернии ель: «Он (Митюнька) ушол, на ёлочкю сел. Пришла её (дочки Яги) мамонькя, егибишна, стала исти (есть)…Наелась и пошла кататься…» Сести было, - бает, - покататься было на Митюнькиных косточках». А он опять оттуль (с ели) отвечает: «Покатайся, - бает, - на дочерных косточках!» (Зеленин Д.К. Великорусские сказки Вятской губернии. С.- П. 2002, №87,С. 292). Храмы так же воспринимаются как убежища, в которых прячутся в минуты опасности, а с другой стороны посещение храма как бы раздвигает границы реальности.

Под елями не растёт подлесок и трава, так как ветви-лапы затемняют свет. На земле под крупной елью со временем образуется мягкая подушка из опавших иголок, что создаёт возможность более-менее комфортного пребывания под кроной расположенной не сенью (навесом) как у других деревьев, а закрытым со всех сторон колючим, шершавым шатром - подолом, в котором можно спрятаться как в домике.


Следы зверей под еловым шатром

Видимо именно такие еловые шатры имеются в виду в свадебной дразнилке жениха: «У чужого чуженина хоромы хорошие – в лесе ели не рублены».

У елей мощная корневая система, расположенная не глубоко, но широко вокруг основания ствола, что позволяет сравнительно легко с помощью верёвок наклонить ель, а потом поставить её на место, при этом дерево остаётся живым. Это свойство елей использовалось для сокрытия под стволом и корнями дерева различных вещей, нуждающихся в схороне, например, кладов или трупов.


Схорон под елью

В некоторых вариантах баллады типа «Муж жену губил» дети спрашивают отца-убийцу о матери, он после двух ложных ответов, признаётся:

« Ваша маменька да во сыром бору,
Под кокорую да под(ы) еловою…» (Русский фольклор XXXI. С.-П. 2001, с. 191).

В Ленинградской и Ярославской областях: «В знак нерушимости договора (с лешим) пастух запирал ключом замок и прятал его в тайное место, где его никто не мог бы найти, обычно зарывал в корнях старой ели» (Мужской сборник. Выпуск 1. Мужчина в традиционной культуре. М. 2001, С.11).

«…коршун заговорил человеческим голосом:
- Стой, Иван, не губи меня! Иди лучше по тропке и найдешь клад золота под елью…
Пошел Иван по тропке, ель ищет, по сторонам смотрит. Отыскал он ель и под ней нашел клад» («Иван ветров», «Волжские сказки», Саратов 1993, с. 161).

Староверы жившие в глухих лесах, были вынуждены хоронить всех своих покойников (не только криминальных) таким же способом для сохранения тел умерших от хищных животных, могущих разрыть обычную могилу, сооружённую на территории их обитания. В Олонецкой губернии «удавившихся зарывали на горе между двумя елями, поворачивая их лицом в землю» (Н.И. Толстой «Очерки славянского язычества», М. 2003, С.453). Ели здесь выступают стражами, охраняющими мир людей от возможного вставания и «хождения» заложного покойника. Функция «стойкого хранителя» в славянской традиции присуща и другим деревьям, не только елям, но ели более других деревьев своей внешней систематизированностью похожи на сооружения, возводимые людьми. Вернее, наоборот, люди брали примеры с елей и воплощали в своих постройках.

Захоронения под елями и у елей так же «роднит» эти деревья с храмами, вокруг которых обычно располагаются кладбища, и непосредственно под полом церквей хоронят наиболее выдающихся людей и сокровища.




Категория: Веды   Автор: Деревья славянского мира: ЕЛЬ

<
  • 912 комментариев
  • 213 публикаций
13 октября 2013 09:57 | #1
+1
  • Регистрация: 16.02.2011
 
Нашла рецепты в книге Ю.Ким "Здравствуй, Ванга, а также 250 рецептов народной медицыны" (М. 1993):
При бронхите: 1 часть еловой смолы и 1 часть желтого воска растопить и остудить. Класть на раскаленные угли и дышать выделяющимся дымом (с.31).
При гайморите: 200г. растертой еловой живицы, луковицу, 15 г. медного купороса и 50 г. оливкового масла довести до кипения, остудить. Делать компрессы и смазывать слизистую носа. Так же эта мазь лечит ушибы, нарывы и переломы. (с. 36).
Мозоли: к распаренной мозоли приложить свежую хвойную живицу и закрепить лейкопластырем (с. 41).
К сожалению должна отметить, что даже вполне адекватная целительница Ким забывает указать сколько времени можно применять то или иное лекарство. Так что пользоваться над осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям

--------------------


Добавление комментария

Имя:*
E-Mail:*
Комментарий:
  • sickbadbmaibqbrda
    esmdametlafuckzvvjewlol
    metallsdaiuctancgirl_dancezigaadolfsh
    bashboksdrovafriendsgrablidetixoroshiy
    braveoppaext_tomatoscaremailevgun_2guns
    gun_riflemarksmanmiasomeetingbelarimppizdec
    kazakpardonsuperstitionext_dont_mentbe-e-ethank_youtender
    air_kissdedn1hasarcastic_handugargoodyarilo
    bayanshokicon_wallregulationkoloper
Вопрос:
Продолжите поговорку: "Век живи, век ..."
Ответ:*