Доктор Солнце. Гемолитический стрептококк, скарлатина, ревматизм

Доктор Солнце. Гемолитический стрептококк, скарлатина, ревматизм

Невозможно выразить мою благодарность за сообщение о том, что «Борьба со смертью» издается на русском языке и что «Охотники за микробами» также заинтересовали советского читателя.

Уже давно, с того времени как я кончил «Борьбу со смертью», в моих книгах появился, как сказали бы у вас, сильный «левый уклон». В «Борьбе со смертью» вы можете видеть нетерпение, с которым я наблюдаю неумение медицинских сил моей страны использовать все возможности науки для предохранения людей от болезней и для их лечения. Но в те дни, когда я писал эту книгу, мое невежество было так глубоко (глубже, чем сейчас, когда оно еще безгранично), что я думал, будто в умственной косности врачей лежит причина смерти. Теперь я знаю, что это лишь частично так и что для страдания, несчастья и смерти есть более важная причина, чем микробы, расстройства секреции или пороки конституции. Я знаю, что господствующая причина смерти — бедность. Я вижу, что наука никогда не сможет победить при безусловно вырождающемся, но все еще жестоком и могущественном экономическом строе, от которого страдает Америка и большая часть земного шара.

Уяснив это себе, я связал изучение социального и экономического строя с изучением истории медицины. От этого моя работа стала более современной, и это отразилось в моей книге, которая скоро выйдет в свет под заглавием «К чему сохранять им жизнь?» Это, по просту говоря, открытая атака на наш экономический строй, в котором господствует доллар. И она нападает на наиболее уязвимое место нашего строя. Она критикует его не потому, что не каждый владеет «Фордом» и ванной комнатой, — она попросту указывает, что при нашей системе, у людей нет надежды на жизнь или на избавление от страданий, которое могла бы дать наука, если бы наука была для всего человечества, для масс, а не для избранных.

В этой книге нет слов «капитализм», «коммунизм», даже «социализм». Для многих «средних американцев» эти слова являются еще страшным пугалом. Вы можете развить перед «средним американцем» соображения коммунистические по своей сущности, не употребив этих слов, и он серьезно выслушает вас и в семи случаях из десяти с вами согласится. У «среднего американца» против этих выражений выработалось нечто вроде условного рефлекса (по Павлову). Но, поверьте мне, в сотнях случаев на тысячу он уже освобождается от своей старой веры и преданности системе барыша, которая все еще правит нами. Идет уже глубокое брожение. И странно, что наши так называемые интеллигенты-писатели, пишущие для масс, еще себе этого не уяснили. И видя, как американец пугается и «закусывает удила» при слове «коммунизм», они решают, что он неисправимый, толстокожий капиталист. Это не так. Много сотен тысяч, даже миллионы, уже потеряли веру в старый экономический порядок вещей.

Вам, может быть будет интересно, что мой герой, человек, который, по-моему, сделал больше всех живущих для науки, — это Павлов. Если бы его учение о высшей мозговой деятельности было использовано так, как оно могло бы быть использовано уже в наши дни,—это открыло бы для человечества огромные возможности.

Я желаю успеха изданию моей не очень достойной книги «Борьба со смертью». Я говорю «не очень достойной» потому, что в ней нет еще правильной оценки того, чем должна быть наука для всего человечества. Нет зрелости. Но я надеюсь, что в последней моей книге мне удалось покончить с моим невежеством.

Ваш во имя человечности и следовательно — науки

Поль де Крюи.


II

Вы помните о том, что Вагнер-Яурег и Уитней указали путь к победе над шаудиновским бледным чудовищем, которого сам Уарсзин изобличил как главнейшего из микробов, вызывающих дегенерацию тканей. За самое последнее время другие исследователи открыли еще одного виновника разнообразнейших разрушений основного вещества жизни, микроскопического, смертоносного негодяя. Этот последний рассказ трагичен и в то же время полон странных надежд. Без него книга о борцах со смертью осталась бы незаконченной...

Микроскопическое чудовище, гемолитический стрептококк, всегда напоминает мне гремучую змею. В 1912 году, когда я впервые начал крутить микрометрический винт микроскопа, колонии этого микроба, растущие в виде цепочек крошечных бус, навели меня на мысль о погремушках на конце хвоста невидимой змеи. Это происходило еще задолго до того, как выяснилось, что это за предательский, изобретательный в искусстве разрушения жизни микроб. Уже было известно, что гемолитический стрептококк является возбудителем родильной горячки, но еще никто не знал, что с таким же успехом он вызывает и скарлатину.

В 1912 году этот микроб был общепризнанным убийцей двух моих товарищей, молодых врачей, погибших от заражения крови, но никому и в голову не приходило, что он терзает и убивает сотни тысяч детей суставным ревматизмом. Уже давно все знали, что гемолитический стрептококк вызывает рожу, разрисовывая багровыми пятнами тела и лица несчастных. Но никто и не грезил, что его кратковременное посещение человеческого горла является причиной суставного ревматизма. Невинное на вид воспаление горла может оставить после себя таинственные яды, которые разрушат, сердце, почки, кровеносные сосуды.

Не окажется ли этот разносторонний убийца причиной старящих нас болезней перерождения тканей? Это предположение как будто вполне правдоподобно.

Для противодействия укусам этой микроскопической змеи борцы со смертью вновь открыли старинное средство, которое прописывал старейший из врачей. Все это очень странно, но внушает большие надсады. Работа еще продолжается, и никто не может сказать, чем она окончится. Никто не может отрицать, что уже забрежжила надежда на победу над страданиями (не говоря уже о смерти), которые поражают большее число людей, чем все, вместе взятые, формы туберкулеза.

III

Это не было открытием какого-нибудь одного ученого. Это была запутанная история с участием целой армии охотников за микробами, рассеянных по всему миру, от Чикаго до глубины России, в течение сорока лет раскладывавших запутаннейший пасьянс. Теперь он уже, как будто, выходит. Все изучение гемолитического стрептококка вертелось около раскрытия тайны скарлатины.

Замечательно, что двое австрийцев уже тридцать лет тому назад поймали гемолитического стрептококка на месте преступления. Они извлекли особую разновидность этого стрептококка из горла больных скарлатиной детей и даже приготовили сыворотку, которая, как будто, спасала жизнь детей, заболевших этой ужасной болезнью. Австрийцам казалось, что они уже победили скарлатину.

Но вот русский ученый Габричевский приготовил вакцину из убитых стрептококков, и несколько чрезвычайно восприимчивых людей, которым он впрыснул эту вакцину, покрылись красной сыпью и стали похожими на вареных раков. Язык у них принял особый земляничный оттенок, что считается характерным для скарлатины. На этом должны были бы закончиться поиски возбудителя, но со всех сторон врачи начали утверждать, что открытие Габричевского — ошибка. Все несчастье заключалось в том, что исследователи не осознали существования огромного количества очень схожих между собой разновидностей этой микроскопической гремучей змеи и путали невинных стрептококков с преступными.

Если бы они изучали собак, а не микробов, то не ошиблись бы, потому что с первого же взгляда датского дога нетрудно отличить от пуделя. Но под микроскопом одна разновидность гемолитических стрептококков похожа на другую, как две горошины в одном стручке. Их пробовали разделить чувствительным методом Жюля Борде — реакцией агглютинации, строго специфичной для каждого вида бактерий. Но в эти трудные дни все испробованные ими стрептококки вели себя по отношению к сыворотке совершенно одинаково, независимо от того, извлекали ли их из организма больных, страдавших заражением крови, скарлатиной или нарывом на пальце.

Еще больше запутал все дело немец Иохман, заявивший, что он наблюдал смертельные случаи скарлатины, при которых у больных не были найдены стрептококки. Он также утверждал (но это уже было чистым умозрением), что стрептококк — слишком распространенный, слишком обычный микроб для того, чтобы служить возбудителем такой характерной болезни, как скарлатина. Эти соображения на десять лет сбили науку с правильного пути.

В научных книгах сообщалось, что скарлатина возбуждается неизвестным, невидимым в микроскоп микробом. Это утверждение, логически не обоснованное и не подтвержденное экспериментально, превратило скарлатину в некую мистическую тайну.

Дети умирали, за неимением сыворотки, хотя сыворотка была уже открыта. Дети продолжали умирать до конца прошлого десятилетня, — до тех пор, пока Дикки (два врача, оба по фамилии Дикк) в Чикаго но попробовали (экспериментально) заражать людей скарлатиной, пока Нью-Йорский исследователь Дохес не изобрел необычайно ловкий трюк, изобличивший гемолитического стрептококка.

Самый беглый набросок биографии Альфонса Дохеса привел бы вас в восхищение, но Дохес просил меня избавить его от этого. Все же сообщу вам, что он один из самых проницательных борцов со смертью, а своей неизменной, изысканной любезностью напоминает мне знаменитого Арно, содержателя лучшего в Новом Орлеане ресторана.

Выращивая стрептококков на особой питательной среде, Дохес сделал их значительно более пригодными для реакции агглюципации.

Испытывая на эту реакцию стрептококков немедленно после выделения их из больного организма, он нашел, что и в этом случае стрептококки из горла больного скарлатиной ведут себя своеобразно. Как и дифтерит, скарлатина всегда начинается с болей в горле, и Дохсс, со своим ассистентом Блиссом, доказал, что в горле каждого больного скарлатиной можно найти, если только своевременно искать, гемолитических стрептококков. 

Ведут ли себя эти микробы как возбудители дифтерита? Остаются ли сами стрептококки только в горле, выделяя в кровь какой-то еще неизвестный яд, который и разносится по всему телу вместе с кровью? Может быть, именно таким образом гемолитический стрептококк превращает свои жертвы в вареных раков, иногда наделяет их ревматизмом, иногда губит им сердце, почки?

Чтобы выследить этот предполагаемый яд, Дохес заражал гемолитическим стрептококком всевозможных животных, от обезьян до мышей. Он пытался локализировать микробов в одном определенном участке организма этих животных и вызвать отравление организма в целом. Ничего не вышло. Микробы распространялись по всему организму, причем одни животные погибали, а другие только смеялись над стрептококковой инфекцией...

Но вот Дохес придумал необычайно ловкий трюк, с помощью которого удаюсь вызвать искусственную скарлатину у морских свинок. Он вводил им под кожу немного жидкого питательного агар-агара. Как только агар-агар застывал точно в том месте, куда он был впрыснут, Дохес в этот застывший под кожей комок питательной среды впрыскивал культуру скарлатинозных стрептококков...

Особенно хорошо это удавалось на свиньях и морских свинках. Они покрывались огненной сыпыо. Через несколько дней кожа на лапах морских свинок шелушилась, как у выздоравливающих после скарлатины детей.

Иногда стрептококковый яд изливался в таком количестве из этих агаровых гнезд, что морские свинки погибали, как погибают дети, отравленные огромными дозами яда, который невидимые гремучие змеи изготовляют у них в горле...

Тогда же в Чикаго Дикки (Джордж Дикк и Глэдис Дикк) решились смазать горло нескольким людям (которые проявили еще большую решительность) кисточкой, смоченной чистой культурой гемолитического стрептококка; они его выделили у скарлатинозного больного. У одних из этих добровольных подопытных людей разболелось горло; другие покрылись сыпью и проболели настоящую скарлатину. Я не знаю, чувствовал ли кто- нибудь из них после выздоровления боли в суставах, или в почках, или в сердце. Все же это был поучительный эксперимент.

VI

Последующие события вызвали бы, пожалуй, еще большую сенсацию, если бы скарлатина и поныне оставалась таким же свирепым убийцей, каким она была в Америке тридцать лет назад, когда смертность от скарлатины составляла тридцать процентов и вымирали иногда целые семьи. Теперь смертность от скарлатины составляет едва один процент.

Но кто знает, не вспыхнет ли и у нас снова эпидемия. Да и теперь последствия скарлатины достаточно разрушительны, если даже и незаметны.

В 1918 году двое исследователей, Шульц и Чарльтон, впрыснули немного сыворотки крови только что выздоровевшего от скарлатины человека больному, покрытому огненной сыпью...

Вокруг того места, куда вошла игла шприца, сыпь исчезла, и открылась здоровая белая кожа. Шульц и Чарльтон дали совершенно неправильное объяснение тому, каким образом происходит это исчезновение сыпи, но их открытие оказалось превосходным методом распознавания скарлатинозной сыпи. В Англии доктор Мэр очень заинтересовался этой новой реакцией.

Один из его пациентов, маленький мальчик, помог ему выяснить, в чем заключалась сущность этой реакции, и предсказать лечение скарлатины.

Сыворотка крови этого мальчика не обладала способностью уничтожать скарлатинозную сыпь до тех пор, пока мальчик сам не заболел скарлатиной и не начал медленно поправляться. В это время сыворотка его крови гасила огненную сыпь стремительно, как огнетушитель, направленный на пламя. И Мэр предсказал, что как только будет найден настоящий возбудитель скарлатины, будет обнаружен и вырабатываемый им яд, вызывающий эту красную сыпь на теле больных... Он предсказал также, что когда этот яд станет известен, будет открыто и противоядие, уничтожающее сыпь.

Как раз в то же самое время в Нью-Йорке Дохес (ничего не зная о Мэре) ввел большое количество питательного агар-агара под кожу лошади. Потом в застывший комок этого питательного желе он впрыснул культуру скарлатинозного гемолитического стрептококка. К великому огорчению лошади, которая чувствовала себя отвратительно (кожа у нее шелушилась и шерсть вылезала), Дохес продолжал в течение девяти месяцев впрыскивать ей все большие дозы культуры этого стрептококка. Потом в клинике при Иэльском медицинском институте, где лежали больные скарлатиной дети, лошадиная сыворотка Дохеса осуществила предсказание Мэра. Это было своеобразное чудо победы над смертью...

Немного сыворотки этой иммунизированной лошади впрыснули в горячую, красную кожу больного скарлатиной. Через шесть часов участок кожи вокруг укола очистился от сыпи. Это было блестящим успехом (с научной точки зрения). Но вот мальчик с очень тяжелой формой скарлатины. Он горит в жару, он пропитан ядом, изготовляемым гемолитическим стрептококком у него в горле. Он бредит. Ему в мышцы впрыскивают большую дозу сыворотки иммунизированной лошади, и тогда происходит нечто замечательное — не только с научной точки зрения: через несколько часов у него на всем теле сыпь побледнела; на следующий день вся кожа была нормального цвета; температура упала, сердце билось ровнее, бред прекратился...

Так была излечена тяжелая форма скарлатины.

V

Последнее доказательство того, что именно гемолитический стрептококк является возбудителем скарлатины, было получено. Больше того, был найден метод лечения скарлатины, подобный лечению дифтерита. Только, к сожалению, скарлатина гораздо более сложная болезнь, потому что гемолитический стрептококк, растущий цепочками, похожими на гремучих змей, несмотря на свою кажущуюся невинность, в тысячу раз коварнее возбудителя дифтерита. Довольно легко добиться исчезновения сыпи, вводя в организм антитоксины1 вскоре после начала болезни. Но когда стрептококки начинают переселяться из миндалин2 в уши, в шейные железы, в кровь,—то уже никакая сыворотка в мире не может остановить этих дьяволов.

_______
1Антитоксины—противоядия, вещества, вырабатываемые организмом и обезвреживающие яды. — Прим. ред.

2Миндалевидные железы, миндалины — скопление белых кровяных клеток, лимфоцитов, располагающихся в виде кольца в области глотки. Очень часто, особенно у детей, в миндалинах развивается воспалительный процесс, связанный с тем, что миндалины являются «воротами инфекции». При тяжелых воспалительных состояниях и резком увеличении миндалин применяется их удаление, дающее иногда чрезвычайно хорошие результаты в смысле исчезновения проявлений инфекционного процесса. — Прим. ред.

И это еще не все, даже не самое худшее. Если эти невидимые гремучие змеи и не расползутся по организму, если даже они исчезнут из горла (и из тела) ребенка... он все еще находится в опасности. Через неделю или две после того, как сойдет сыпь, у него может внезапно уменьшиться количество мочи, в ней появится кровь, лицо сделается отечным. И все же в его почках вы не найдете ни одного гемолитического стрептококка.

Вот девочка, у которой как раз в тот момент, когда можно было думать, что она уже поправилась, начались судороги, перешедшие в пляску святого Витта. Разумеется, мозг ее был поврежден, но и на вскрытии вам бы не удалось найти гемолитических стрептококков у нее в мозгу.

Или вот еще один мальчик. Уже после того, как он выздоровел от скарлатины, суставы у него вдруг опухли, потеряли подвижность и начали мучительно болеть. Этот странный ревматизм переходил от сустава к суставу по всему его телу. Небольшое движение, легкая игра вызывали у него одышку и страшные боли в сердце. Сердечная мышца была у него воспалена, перерождалась. Но если бы он умер, вы бы у него не нашли возбудителя скарлатины — гемолитического стрептококка — ни в сердце, ни в суставах.

Все казалось таинственным. Скарлатину можно было лечить сильным антитоксином, разрушавшим токсины гемолитического стрептококка. Но детям, погибавшим от последствий скарлатины, вливание любого количества антитоксина не приносило никакого облегчения. В чем причина этих таинственных разрушений организма, так часто сопровождающих скарлатину и гораздо более опасных, чем она?

Стивенс — правая рука Дохеса — занимался решением этого вопроса в Пресвитерианском госпитале в Нью-Йорке. Мечтатель Дохес продолжал размышлять.

Вот уже было достоверно известно, что гемолитический стрептококк из своего гнезда в горле снабжает ядом весь организм, вызывает жар и сыпь.

Но может быть — он же вырабатывает еще и какой- то другой, более тонкий, более опасный яд, который, уже после исчезновения микробов, остается в организме и в течение долгого времени вызывает в нем смертельные процессы перерождения?

Может быть, это неизвестное «нечто», оставляемое стрептококком, опасно не для всех перенесших скарлатину, а терзает суставы, повреждает почки, поражает нервную систему, разрушает сердце только у неудачников, обладающих особой, врожденной к нему чувствительностью?

Об этом ничего неизвестно во всей науке борьбы со смертью. Это всего лишь неясная гипотеза Дохеса, являющаяся к тому же глубочайшей ересью. Как можно предполагать, что различные химические продукты жизнедеятельности одного и того же микроба, действуя на чувствительных к ним в различной степени людей, способны вызывать целый ряд болезней, считавшихся всегда независимыми? Мечтателя Дохеса в его ереси могут поддержать старые наблюдения проницательных английских врачей. Не наблюдал ли доктор Чидл частого появления пляски святого Витта у перенесших скарлатину? А как часто пляска святого Витта является предвестником тяжелого суставного ревматизма! Разве не отметил доктор Сеймес особую смертельную опасность скарлатины для детей с ревматическим сердцем?

И все же эти болезни не были одной болезнью. Данные бактериологии были против гипотезы Дохеса. Суставной ревматизм вызывается гемолитическим стрептококком. Это мало вероятно. Углубляясь в тайну суставного ревматизма, охотники за микробами находили различных бацилл и зеленых стрептококков, маленьких, мрачных родственников гемолитического стрептококка, не обладающих его свойством растворять кровяные тельца — свойством, давшим ему его название.

Настал уже 1926 год, и все еще не была раскрыта тайна суставного ревматизма, сопровождающегося нарушением деятельности почек и внезапными тяжелыми поражениями сердца. Все было запутано и полно противоречий.

VI

Замечательная борьба со смертью, разыгравшаяся в то время в Нью-Йоркском пресвитерианском госпитале, началась с поражения. Ни у одного вида лабораторных животных не удалось вызвать ничего похожего на суставной ревматизм. Как же изучить научно эту болезнь? Но это затруднение оказалось чрезвычайно удачным: молодой Коберн, ассистент Дохеса, не представлял себе, до чего трудно раскрыть тайну суставного ревматизма; он происходил из южной Каролины, не был изощрен в научных софизмах и от других молодых врачей Пресвитерианского госпиталя (цвета американского врачебного сословия) отличался чрезвычайной наивностью. Он был очень похож в своих методах на большеногого шотландца, на знаменитого целителя сердец Джемса Мэкензи, хотя нисколько не старался ему подражать. Не имея возможности экспериментировать, Коберн начал наблюдать больных ревматизмом людей, преимущественно детей...

Под руководством замечательной больничной сестры, Люсиль Миллер, Коберн посещал печальные заповедники пораженного нищетой человечества в Ист-Сайд и Бронкс, районы Нью-Йоркского Сити. Там он наблюдал несчастных детей, еще не достаточно больных для того, чтобы их приняли в больницу, и детей, уже слишком больных для этого, безнадежно больных, умирающих. Недостаточно больные дети через некоторое время заболевали сильнее и тогда поступали в Пресвитерианский госпиталь на попечение к Коберну. Каждую ночь Коберн неслышно проходил между рядами кроватей, шопотом задавая вопросы детям, у которых так болели суставы, что каждое движение превращалось для них в пытку. В семь часов утра он снова был в этих палатах, содержащихся за счет общественной благотворительности, и выслушивал сердца, настолько разрушенные, что малейшее волнение вызывало у их обладателей агонию удушья.

Так в течение нескольких лет изучал Коберн незначительные, бесчисленные, скрытые роковые симптомы суставного ревматизма на трех тысячах больных. Он наблюдал ревматиков в их трущобах, в госпитале, в санаториях для выздоравливающих, расположенных за городом. Он сравнивал их с тысячами других больных, страдавших самыми различными болезнями...

Одно выяснилось с несомненностью: суставной ревматизм поражает преимущественно бедняков. На одного ревматика в платных палатах приходилось двадцать таких больных в бесплатном отделении для бедных.

Коберн отобрал сто шестьдесят двух ревматиков, которых он держал под непрерывным продолжительным наблюдением. В течение года он, не отрываясь, следил за развитием их болезни, как вы бы следили за ходом мрачной драмы в театре пли кинематографе. Эти страдальцы были настоящими сотрудниками Коберна. Он отобрал наиболее толковых, интересовавшихся своей болезнью больных. Поразительно, как рано развиваются дети и подростки, пораженные ревматизмом.

Выяснилось и второе обстоятельство: в каждом отдельном случае болезнь протекает различно. В то время как у одних мучительные боли переходили с одного сустава на другой, болезнь других с трудом можно было назвать ревматизмом. Но зато некоторые из них жаловались на резкие боли в правом боку, а у некоторых появлялась яркокрасная, резко очерченная сыпь. У других, страдавших пляской святого Витта, но почти не знакомых с ревматическими болями, наблюдались опасная слабость и воспаление сердечной мышцы. А у некоторых, уже поправлявшихся, вдруг начиналось снранное изменение в легких, они откашливали кровавую пену и умирали от странной пневмонии, при полном отсутствии ее специфического возбудителя.

После припадков сердечной слабости, казавшихся смертельными, многие из них поправлялись. У многих выздоравливающих вдруг подымалась температура, начинался бред, а иногда безумие, и они умирали. Смертность не была устрашающей, всего около трех процентов, но над всеми этими больными, казалось, нависла тень угрожающей им опасности.

Лечить их было нечем. Большие дозы аспирина только на время успокаивали боли. Даже удаление воспаленных миндалевидных желез или испорченных зубов, как будто, не предотвращало повторения ревматических - приступов и не снижала смертности. Но зато эти операцин вызывали страшную, почти смертельную, слабость сердечной мышцы, хотя до тех пор сердце казалось совершенно здоровым. Из этих продолжительных, упорных наблюдений Коберн смог сделать один вывод. Да, ошибки быть не могло...

Ревматизм, ревматическая сердечная слабость, и не только повторение приступов, но и новые заболевания, всегда являлись последствиями простуд, и особенно ангин.

VII

Коберн ломал себе голову над этой последовательностью событий. Было очевидно, что суставной ревматизм сам по себе не заразителен. Никогда даже самые тяжелые случаи суставного ревматизма не вызывали новых заболеваний в общей палате. Но стоило появиться незначительной эпидемии ангины, и тогда..

Но, разумеется, такая ярко выраженная, такая специфическая болезнь, как суставной ревматизм, не может представлять собою всего лишь какую-то стадию ангины. Существует сколько угодно людей, которые болели ангиной, при чем у них не болят ни суставы, ни сердце. Это просто смешно.

Вот Коберн размышляет над странной судьбой четырнадцатилетнего итальянца. Это был крепкий и веселый мальчишка. От тумаков, которые он раздавал в уличных драках, его правый кулак был покрыт рубцами и стал несколько больше левого. После ангины у этого молодца начался суставной ревматизм, ослабело сердце, появилась одышка. Но он поправился и вернулся к своим играм и потасовкам. Его сердце, — Коберн знал это,— было серьезно повреждено ревматизмом.

Потом он вернулся в Пресвитерианский госпиталь с тяжелым воспалением легких. Целую неделю он пролежал без сознания, и его спасли только кислородом. Странно. В течение этой недели почти гибельного натиска пневмококков сердце его, вообще такое слабое, не сдавало. Он еще не оправился от пневмонии, когда у него на макушке сделался большой нарыв. Стафилококки — гнойные микробы — отравляли его организм. Всё еще его больное сердце никак себя не проявляло. Но вот он заболел ангиной...

Через две недели после того, как ангина у него прошла, его снова привезли в госпиталь. У него болела спина, в моче была кровь, лицо слегка подергивалось, хотя он изо всех сил старался скрыть страшную боль в быстро бьющемся сердце. Через шестнадцать дней он умер от суставного ревматизма.

Бозбудителем этой легкой ангины был наш старый знакомец — гемолитический стрептококк.

Патолого-анатом Паппенхеймер,производивший вскрытие, нашел, что сердце мальчика, кровеносные сосуды, почки хранили особые, очень характерные следы суставного ревматизма, но ни в одном из этих органов не было обнаружено ни одной микроскопической гремучей змеи. Если эти микробы действительно являются возбудителями такой губительной болезни, они должны были бы кишеть во всем организме и не исчезать одновременно с рассасыванием легкого восааления миндалин.

В то время среди некоторых бактериологов возникла мода видеть виновника ревматизма в кузене невидимой гремучей змеи — зеленом стрептококке. Было известно, что этот злобный, образующий зеленые колонии микроб разрушает сердце, являясь возбудителем совсем другой, но тоже смертельной болезни, называемой «острым бактериальным эндокардитом». Руфь Паули, женщина бактериолог, помощница Коберна, выделила этих зеленых убийц из крови людей, страдавших безнадежной болезнью сердца. Коберн наблюдал, как умирали эти больные, и не нашел у них ни одного симптома суставного ревматизма.

На бесконечном числе сложных питательных сред, изготовленных по особому заказу, Руфь Паули пыталась выделить этого зеленого микроба из крови больных суставным ревматизмом. Из двухсот поставленных ею опытов только в шести случаях был обнаружен зеленый микроб. Это была не более, как случайность. Он не был возбудителем.

Коберн никак не мог выбросить из головы картину слабости сердечной мышцы, так быстро последовавшей за легкой ангиной у этого итальянского мальчика. Коберн руководствовался исключительно фактами... К чорту все теории, все авторитеты, которые считают невозможным... Факты заключались в следующем: во всех ста шестидесяти двух случаях суставного ревматизма, печальное течение которых находилось под его особым наблюдением, болезнь — в легкой, тяжелой, смертельной форме — возникала после ангины. То же выяснилось и относительно сестер милосердия, находившихся на практике в Пресвитерианском госпитале и подвергавшихся частым инфекциям ангины. Многие из них заболевали ревматизмом, при чем у всех, кроме одной, — он являлся следствием ангины. То же можно было сказать и о болевших ревматизмом девочках, лежавших в загородном санатории в Пелхэм Маноре. Там им было гораздо лучше, чем в их бедных квартирках в городе, но, несмотря на уход, случайные эпидемии ангины вспыхивали среди них и вызывали обострение ревматизма, от которого некоторые из них погибали.

Пятьюдесятью тысячами точных бактериологических исследований Коберн и Паули показали, что полдюжины различных микробов могут вызывать ангину, не угрожая ничем иным.

Но как только в горле появляется гемолитический стрептококк, — за ангиной, почти нензбежно, следует какое-нибудь осложнение.

VIII

Когда Эльзи из Бронкса в первый раз притащилась в Пресвитерианский госпиталь к Коберну, дело ее было плохо. Что мог обещать ей Коберн? Как могла эта несчастная девушка из современного гетто, с врожденной чувствительностью к яду стрептококка, надеяться ускользнуть от этого свирепого микроба, на которого не обращают внимания счастливцы, родившиеся здоровыми?

Ей было всего семнадцать лет. В своей превосходной книге о ревматизме Коберн рассказывает, что она пришла к нему одетая как старуха, с платком на плечах; лицо ее было угрюмо.

«Это был просто мешок больных костей», — пишет Коберн.

С этого первого грустного дня болезнь швыряла Эльзи из больницы в ее жалкий домишко и потом обратно в больницу. Несмотря на почти непереносимые головные боли, на опасную сердечную слабость, Эльзи была в госпитале счастливее, чем дома. В госпитале все были с ней ласковы.

Как только она поправлялась настолько, что могла встать, она возвращалась к своим родным (большинство из них было не многим здоровее Эльзи) помогать им зарабатывать хлеб. В мае 1928 года она, едва вернувшись домой из госпиталя, снова простудилась. Сестра-обследовательница застала Эльзи, ее сестру Розу, ее отца — в кроватях. Они все лежали в одной комнате и мучались суставным ревматизмом. Особенно тяжело была больна Эльзи, и ее с ужасными болями в сердце увезли в госпиталь.

«Теперь, — пишет Коберн, — ее жизнь висела на волоске». Очнувшись от полубессознательного состояния, она посмотрела на нагнувшегося к ней Коберна...

— Если бы я только могла поехать на юг, — прошептала Эльзи. Коберн знал, что многие умирающие выживают, если у них есть, для чего жить. Если я попытаюсь объяснить, почему эта полумертвая девушка томилась по югу, я только впаду в мистицизм. Коберн обещал Эльзи поездку на юг, хотя не имел к тому никаких оснований. Все же это не были праздные обещания, сделанные в расчете на то, что неизбежная смерть девушки освободит его от их выполнения.

Уже давно врачам было известно, что время года от конца февраля, когда воробьи чириканьем предсказывают пробуждение весны, до конца мая, когда пенье лесных дроздов извещает нас о приходе лета, — самое опасное время для всех отмеченных печатью суставного ревматизма.

Коберн, уроженец южной Каролины, где под горячим солнцем жаворонки поют уже в феврале, знал, что там очень редки случаи суставного ревматизма. Но в Нью-Йорке, в месяцы, следующие за зимой, ревматизм поражает тысячи людей, пока лето не прогонит его.

Около Пресвитерианского госпиталя, в верхнем Манхэттене, жило много переселенцев из Порто-Рико, где никто и не слыхивал о суставном ревматизме. Но в Нью-Йорке в первую же весну после первой северной зимы многие из них были простужены и болели ангиной.

Потом у некоторых из этих многих начинались боли в суставах, в сердце...

Все это знал Коберн. Он слышал также о счастливцах, которые, оправившись от приступа суставного ревматизма, уезжали в Южную Калифорнию и Флориду и больше никогда не страдали своей ужасной болезыо. «Совершенно не убедительное, случайное совпадение»,— скажут ученые, и все же...

Что на юге (с коротким северным летом) охраняло людей от ужаса суставного ревматизма? Может быть, в этом неизвестном «нечто» была какая-то надежда. До сих пор для Эльзи и бесчисленных тысяч подобных ей не существовало ничего, кроме безнадежности.

Какая наука могла бы изменить основные химические свойства организма, которые природа дала этим людям с врожденной чувствительностью к гемолитическому стрептококку?

Как Эльзи и тысячи подобных ей могут ускользнуть от стрептококков, биллионы которых невидимо шныряют повсюду в конце зимы?

У Коберна появилась надежда. А Эльзи жила, чтобы он мог выполнить свое обещание.

IX

Коберн ждал целые годы, — он наблюдал. Теперь, наконец, он поставил эксперимент. Эльзи, тяжело больного мальчика Элиджио и еще восемь больных суставным ревматизмом он повез в Порто-Рико. Они выехали в январе 1929 года, когда опасность для них стала особенно грозной... Эксперимент был поставлен в очень небольшом масштабе и довольно примитивно. Это путешествие нельзя признать глубоко научным. На основании писем, разговоров с врачами Европы, на основании путешествия доктора Филей, жившего теперь в тропиках, казалось достоверным, что... ревматизм, свирепствующий на севере, исчезает при географическом продвижении на юг, и почти совсем не известен под тропиками Рака и Козерога.

Вот Коберн и повез десять находившихся под тяжелой угрозой пациентов в Порто-Рико, где, как ему говорили, не существовало суставного ревматизма. Когда они выехали, Элиджио почти умирал и был прикован к постели. Остальные тоже не могли без посторонней помощи взобраться на пароход. У восьми человек из десяти были зловещие симптомы болезни, почти у всех в горле скрывались гемолитические стрептококки. Все участники этой странной поездки были своеобразными борцами со смертью, экспериментаторами.

Коберн разместил своих спутников на открытой палубе, обращенной на северо-запад, и предоставил их действию ветра, тумана и дождя. Он писал впоследствии, что просто хотел изменить для них «атмосферные и космические условия окружающей среды»... Так он начал свой эксперимент. Он не отдавал себе ясного отчета в том, что именно в этом режиме было полезно при ревматизме, если вообще этот режим был полезен. Но все-таки он заставлял их двигаться на свежем воздухе, насколько это позволяли их утомленные сердца. Он одел их в купальные костюмы и, по возможности, держал их на солнце.

И тогда... Это было замечательно, если только вы вообще заинтересованы в том, чтобы другие люди продолжали жить. Мальчик Элиджио, который, по словам Коберна, в свои одиннадцать лет разбирался в болезнях сердца и рассуждал как мудрец... Этот мальчик был самым тяжелым больным среди всех десяти. В первые недели путешествия они думали, что потеряют его. Рентгеновские снимки показывали страшное расширение сердца. У него были носовые кровотечения, его мучили судороги. Когда у него начинались боли в сердце, он никогда не стонал, а сразу бледнел и обливался потом... Иногда на глаза ему навертывались слезы... Но вот, спустя некоторое время, носовые кровотечения у него прекратились, и боли стали слабее...

В первое время Эльзи совсем не могла ходить, и все-таки этот веселый чертенок рассматривал весь эксперимент, как огромный пикник. Ее выкатывали на солнце, и удивительным образом, постепенно, у нее исчезли боли в сердце. Зловещие шорохи, хрипы начали затихать у нее в груди. И, как пишет Коберн, с ее лица сошла печать агонии. Лицо приобрело энергичное выражение.

Эльзи расцветала, — говорит Коберн. Она пополнела — прибавилась в весе на девять фунтов. И, наконец, даже самый тонкий слух вряд ли различил бы ревматические шумы1 у нее в сердце...

_______
1Характерные изменения звука при выслушивании сердца, возникающие при заболевании ревматизмом. — Прим. ред.

Сестра Эльзи, Роза, прибавилась на десять фунтов и выросла на два сантиметра. Скоро Гарри — тяжело больному мальчику — стало настолько лучше, что он мог подолгу плавать, не задыхаясь, и меньше чем за полгода он тоже прибавился на десять фунтов...

У них всех прошли боли сердца, суставов, упала температура. И так под тропическим солнцем (и другими атмосферными и космическими факторами окружающей среды) ревматизм сначала ослабел, потом исчез. Заметьте, что это происходило в то самое время года, когда треть всех коек Пресвитерианского госпиталя была занята пациентами, страдающими острой формой этой болезни. Десять спутников Коберна были выбраны из самых тяжелых, самых опасных больных.

Когда они пополнели и почувствовали неописуемое ощущение все нараставшего подъема сил, гемолитический стрептококк, скрылся из горла у всех больных, за исключением одного. Было очевидно, что этой невидимой гремучей змее не понравилось в Порто-Рико. Это же показал и доктор Р. Моралес Отеро. Среди его пациентов, уроженцев Порто-Рико, не существовало эпидемического распространения стрептококковой инфекции. На протяжении тринадцати месяцев было произведено три тысячи бактериологических исследований горла у тысячи двухсот людей, и ни в одном случае невидимая гремучая змея не была обнаружена.

Июль 1929 года. В грустных глазах Элиджио появился блеск. Он мог играть, как любой здоровый мальчик, и гордился своими победами в «петушином бою». Эльзи тоже, наконец, начала вставать, и скоро все они, все десять, совершенно переродились.

Тогда оказалось, что им нужно ехать домой. Деньги, щедро выданные мистером и миссис Хоуелл ван-Гербиг, уже вышли. Они отправились на пароходе из солнечного Порто-Рико в Нью-Йорк, где дымный туман так часто застилает даже яркое летнее солнце, где влажный зной часто слишком тягостен для того, чтобы кто-нибудь мог воспользоваться солнечной погодой.

X

Итак, они поплыли обратно навстречу своему врагу — гемолитическому стрептококку. Просто удивительно, до чего Элиджио знал толк в болезнях сердца.

Осенью в Пресвитерианском госпитале — раньше даже, чем самые тонкие приборы могли установить опасные перебои его сердца, Элиджио попросил свою дозу дигиталиса.

Он кусал губы и старался улыбаться, когда лицо его уже подергивалось судорогой.

За несколько часов до своей смерти он просил морфия и кислорода...

Эльзи лишь на несколько месяцев пережила Элиджио. Однажды в госпитале, во время сердечного припадка, она разбила зеркало и, суеверная, потеряла способность сопротивляться...

Коберн говорит, что Эльзи, с ярко-красной лентой в волосах, была душою госпиталя.

Чтобы спасти ее, они хотели испробовать операцию, но прежнее мужество оставило ее...

Ей было так трудно дышать. Она все время просила воздуха, побольше воздуха. Незадолго до того, как она оставила их, она просила не о спасении, а о смерти...

Это не было похоже на прежнюю Эльзи.

Эксперимент Коберна закончился не вполне несчастливо. Мальчик Эдуард поехал на юг с тяжелым эндокардитом, в совершенно безнадежном состоянии. В Порто-Рико он прибавился в весе на двенадцать фунтов и вырос на два с половиной сантиметра. Когда Коберн слышал о нем в последний раз, у него еще не было повторных приступов ревматизма. Еще двое других из этих десяти продолжали чувствовать себя хорошо в бессолнечном Нью-Йорке, где они подверглись атаке биллионов стрептококков. Один вернулся в Порто-Рико на постоянное жительство. Он, разумеется, чувствует себя отлично. Остальные, хотя у них бывали ангины и повторные приступы ревматизма, все же продолжают жить...

То-есть, продолжали жить, когда Коберн писал свою книгу.

Последней зимой, в 1932 году, опыт, произведенный в Нью-Йорке Коберном, был великолепно подтвержден одним бостонским врачом, который отвез целую партию детей-ревматиков с поврежденными сердцами под яркое солнце Миами.

Только ли в солнце тут дело? Не более ли тут уместно выражение: «космические силы окружающей среды»? В чем сущность живительной силы тепла, солнца и свежего воздуха? Все это еще таинственно. Превратились ли миндалины этих находившихся под угрозой детей в скалы, непрпступпые для невидимых гремучих змей? Может быть, сердце, суставы, кровеносные сосуды, все ткани неудачников с врожденной чувствительностью к яду этого микроба окрепли, закалились от жизни на солнце и свежем воздухе? На эти вопросы ответит лишь эксперимент.

Может быть, и здесь все дело заключается в улучшении общего состояния организма, которое следует за воздействием еще точно не установленного участка солнечного спектра?

Ежегодно миллионы болеют, сотни тысяч оказываются искалеченными, тысячи умирают. Они ждут экспериментального ответа на эти вопросы.

Для постановки таких экспериментов у борцов со смертью в Пресвитерианском госпитале не было денег. Миллионы тратятся на изучение неизвестных болезней в Азии, а на борьбу с гемолитическим стрептококком, который, как теперь уже известно, является причиной девяноста девяти процентов сердечных болезней у детей и больше пятидесяти процентов у юношества, не нашлось ни цента.

Теперь уже достоверно установлено, что без гемолитического стрептококка детям не угрожал бы суставной ревматизм, а взрослым, весьма возможно, ревматический артрит. Но вот что еще более замечательно: все мы подвержены нападению стрептококков, они могут ужалить любого из нас. Но организм только некоторых восприимчив к этому разрушительному яду. Бой идет между организмом, стрептококком и условиями, в которых организм находится.

Нелепо надеяться, что все восприимчивые к ревматизму дети северных городов смогут переселяться в начале зимы (словно синицы и жаворонки) в Порто-Рико. Флориду или Калифорнию, которые ближе к северу, но достаточно солнечны. Это совершеннейшая утопия, неосуществимая в наших современных условиях.

Но эта книга о борцах со смертью не должна так грустно кончаться. Не будем всматриваться в мрачную действительность, сравнивать ее с возможным счастьем, а лучше подумаем о том, нельзя ли эту действительность обойти.

Уже давно Финзен, охотник за светом, изобрел свое искусственное солнце для Дании, где так мало настоящего солнца.

В настоящее время все врачи Финзеновского института знают, что люди, загоревшие под лучами этого искусственного солнца, все время, пока они принимали ванны от дуговых ламп, не страдали ни простудами, ни ангинами.

Может быть, в этом и заключается надежда?


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Когда-нибудь, какой-нибудь кропотливый ученый найдет средство приостановить возрастающее утомление наших сердечных мышц», — писал я в начале этой книги, незадолго до того, как услышал об этой схватке врачей Пресвитерианского госпиталя со смертью.

До тех пор, пока Дохес, Стивенс, Коберн и все остальные не настигли невидимой гремучей змеи за ее разрушающей сердце работой, утомление сердечных мышц у несчастных детей, страдающих ревматизмом, оставалось загадкой.

А как обстоит дело с утомлением сердца и перерождением кровеносных сосудов у миллионов взрослых людей? Наследственны ли эти процессы? Являются ли они следствием только изношенности организма? Настоящая ли дегенерация происходит в организме? Действительно ли смерть — неизбежное последствие жизни? Неужели жизнь не может быть продолжительнее, чем теперь, как хотят меня в этом убедить ученые пессимисты, вскрывающие трупы в покойницких?

А может быть невидимая гремучая змея или какой-нибудь другой микроскопический убийца, сейчас еще неизвестный, ускоряют такое изнашивание, которое должно происходить гораздо медленнее?

Сейчас, когда я еще жду, что борцы со смертью разгадают эти тайны, я не стану отчаиваться и буду следовать поведению своих дядюшек, которые учат меня вести жизнь цивилизованного дикаря.

Так ли уж невежественны эти трое моих дядюшек?

Разве все, что я рассказал здесь, не служит только выражением той истины, которой они учили меня?

Для того, чтобы стариться очень медленно и очень долго оставаться молодым, — что я могу сделать еще, как не жить под ветром, дождем и солнцем?

"Борьба со смертью" / "Men against death"
Автор Поль де Крюи
Тираж 25.000 экз. 1931 г.


Категория: Здрава   Теги: Сердце, Гелиотерапия   Автор: Поль де Крюи


Добавление комментария

Имя:*
E-Mail:*
Комментарий:
  • sickbadbmaibqbrda
    esmdametlafuckzvvjewlol
    metallsdaiuctancgirl_dancezigaadolfsh
    bashboksdrovafriendsgrablidetixoroshiy
    braveoppaext_tomatoscaremailevgun_2guns
    gun_riflemarksmanmiasomeetingbelarimppizdec
    kazakpardonsuperstitionext_dont_mentbe-e-ethank_youtender
    air_kissdedn1hasarcastic_handugargoodyarilo
    bayanshokicon_wallregulationkoloper
Вопрос:
Напишите пропущенное слово: "Куй ... пока горячо"
Ответ:*