О богородской игрушке

В тот яркий день Всемирного фестиваля молодежи и студентов над Москвой-рекой плыла духовая музыка. На празднике народных искусств в шатрах-павильонах, выстроенных вдоль набережной Центрального парка культуры и отдыха имени Горького, показывали свое умение молодые народные мастера из всех республик страны.

В павильоне РСФСР мое внимание привлек резчик. Он сидел на низкой скамейке в плотном людском кольце и блестящей полукруглой стамеской ловко снимал стружки с деревяшки. Рядом на столике стояли уже вырезанные из светлого дерева скульптурки медведей, коней, птиц.

Вместе со зрителями я тоже пригляделась к мастеру. Работал он виртуозно. Резал с маху, на глаз, уверенно, строил объем будущей игрушки крупной рельефной резьбой и точно дорисовывал ее мелкой фаской. Стружки тонкие, почти прозрачные, как лепестки, падали к его ногам. И вот уже бока будущего мишки заиграли разными ритмами порезок, имитирующих шерсть животного. А мастер время от времени поднимал на окружающих радостные васильковые глаза, изредка вытирал ладошкой высокий лоб, обрамленный золотистыми кудрями, и, кротко глянув на незакрытый людскими головами кусок неба, старательно продолжал работать.

От этой встречи осталась запись в блокноте: «Алексей Дворников, резчик Богородской фабрики художественной резьбы по дереву. Обязательно съездить в Богородское».

Но поехать удалось не скоро. После Загорска за окном автобуса долго зеленели оливковые стволы осиновых перелесков. Потом начались всхолмленные поля. Еще лежал снег, но воздух уже был прозрачен.

«Интересно, какая из них Богородское?» — думала я, глядя на дальние деревушки, примостившиеся на холмах Московской возвышенности. Вспомнился виденный в Русском музее огромный резной кит. На его спине стоит деревня: у колодца бабы с разговором, по косогору пасется скот, а пастушок, лежа на спине, играет на рожке. Так аллегорически изобразил свою деревню потомственный богородский мастер Александр Дмитриевич Зинин.

Автобус уже взбирался на холм, увенчанный шеренгой многоэтажных домов. Пассажиры стали готовиться к выходу. «Это и есть Богородское?» — удивленно спросила я у попутчицы. Она ответила утвердительно.

Оказалось, что теперь в Богородском — поселок строителей гидроаккумулирующей электростанции. Строители вырубили старые деревенские сады и по-городскому расположились на некогда облюбованной богородчанами Шиховой горе. От большого села с тремя улицами остался крошечный «хвостик» изб с резными наличниками и двухэтажное здание из красного кирпича — местная фабрика художественной резьбы по дереву. Мастера долго искать не пришлось.

Алексей Дворников сидел у окна в маленькой темноватой комнате на первом этаже и резал стамеской липовую заготовку. Мастерил лошадку для будущей композиции. В мыслях он был где-то далеко. Его жена, Таня Балаева, тоже резчица из семьи потомственных богородских мастеров. Федор Сергеевич Балаев, ее дед, был известным резчиком, организатором первой здесь артели.


Известно, что любой промысел держится на потомственных мастерах, а в Богородском испокон веков резали игрушки всей семьей. Вот и сейчас три брата Дворниковы режут здесь игрушку. И хотя родились они в другой деревне, в Богородском пустили корни глубоко.
— Отец наш всю жизнь плотничал, — начал негромко рассказывать Алексей, — и мы с детства дерево полюбили.

Первым после армии пришел на богородскую фабрику старший брат Михаил. Окончил здесь курсы и стал резать игрушку. Понравилось местное искусство, и скоро перетянул в Богородское и младших братьев.

Говорил Алексей медленно, не прерывая резьбы, задумывался ненадолго, потом вдруг замирал на мгновение и поднимал взгляд, будто стирал с лица лишнее и вбирал самое главное.

Разговор незаметно повернулся к истории промысла. Когда начали резать в Богородском, никто не знает. Те, для кого народная игрушка предмет изучения, утверждают, что история возникновения здесь промысла уходит в глубь веков. Скорее всего он возник под влиянием Троице-Сергиевой лавры, вокруг которой активно развивались ремесла. Деревянные изображения людей и зверей были в глубочайшей древности в обычаях восточных славян.


В Богородском издавна резали забавные игрушки из мягкой древесины осины или липы. Белые резные изделия, так называемое белье, богородчане отвозили в Сергиев Посад. Там фигурки раскрашивали, и скульптурное мастерство наполнялось тонким юмором. Фатоватых гусаров, жеманных барынь, хитроватых мужичков, мечтательных пастушков быстро раскупали на ярмарках. Но особым спросом пользовались игрушки для детей. Главной их особенностью было несложное, но метко переданное движение, которое достигалось прикреплением фигурок на планках, на балансе или пружинках. И получалось, что, дернув за шнурок, ребенок приводил в движение дровосека, который рубил дрова, или скачущего всадника, или клюющих зерна кур.

Богородчане владели удивительным умением создавать из дерева целый мир зверей и птиц, наделяя их особыми характерными чертами: угловато-грациозных коней, настороженных изящных птиц, апатичных коров, мешковатых медведей...

Символом богородского искусства стала одна из ранних игрушек — «кузнецы», изображающая мужичка и медведя, сидящих верхом на планках. Двинешь планки, и тут же начинается бойкая работа. Ритмично двигаются фигурки, стучат по наковальне их деревянные молоточки. Рассказывают, что в конце прошлого века на Всемирной выставке в Париже «кузнецов» увидел знаменитый французский скульптор Роден. Он долго любовался работой деревенских резчиков и назвал ее гениальным произведением народного искусства.

Резьбой в деревне занимались в основном мужики. И это не случайно. Здесь, кроме мастерства, необходимо обладать еще и физической силой, быть свободным от других дел в хозяйстве, чтобы полностью отдаться этой кропотливой работе. Хотя вся семья, как правило, тоже принимала участие в работе. Обычно старший приготовлял материал и зарубал топором на нем основную форму будущего изделия без каких-либо предварительных эскизов. Малоопытному такая работа не по силам. Младшие дети ошкуривали готовые фигурки, делали другие малоквалифицированные операции.

Мастера располагались у лавки с инструментами на низких скамейках-«сиделках». В полусогнутом положении работали по 14—16 часов в сутки. При этом левую ногу выше колена туго обматывали тряпкой — это предохраняло ногу от порезов во время обработки дерева.
Каждая семья специализировалась лишь на одном-двух видах игрушки. Мастера подразделялись на «фигуристов», умело резавших человеческие фигурки, «зверистов» и «птичников».


Рассказывая, Алексей взглядывал на окошко. За белыми штабелями бревен серая громада девятиэтажки закрывала дальние холмы и солнечный свет. Но вот случайный луч солнца упал на руки мастера. И я внимательно вгляделась, как он держит инструмент.

Большой палец левой руки помогал длинной блестящей стамеске входить в дерево, но тут же отскакивал от нее, как только лезвие брало стружку. Научить палец помогать стамеске, чтобы нажим получался сильным и быстрым, самое трудное. Ровный надрез — фаска, еще надрез — фаска. Ритмичная фаска, как мазок, изображает шерсть животного, складки одежды человека, перья птицы, траву...

Наставниками Алексея Дворникова были известные богородские мастера Максим Иванович Смирнов и Михаил Николаевич Орлов. Они научили молодого мастера бережно относиться к материалу, сохранять сам блок дерева, его многослойность — красоту древесины и извлекать из этого необходимые художественные эффекты. Усвоил он и маленькие секреты ремесла. Например, человеческую фигурку лучше строить в чурке-трехграннике, что получается при раскалывании полена на четыре, шесть, восемь и более частей, а медведь или лошадь лучше вписывается в «горбушку» — полукруглый кусок дерева.

Под зорким взглядом наставников Алексей намечал основные скульптурные формы, потом выявлял силуэт, прорабатывал детали и наконец окончательно отделывал скульптуру. Он старательно запоминал советы опытных мастеров и постепенно нащупывал свою тропку.

Дворников взглянул на большую фотографию, прикрепленную к стене. Пожилой человек с высоким лбом и густыми бровями внимательно рассматривал игрушку на ладони.

— Это Иван Константинович Стулов, знаменитый богородский мастер. И я и мои наставники считаем его своим учителем. По его работам, наверное, будут учиться еще многие поколения богородских резчиков.

Алексей наклонился к работе, но не взял стружки. — А на творческий путь меня поставил Николай Михайлович Шипеев, — продолжал вспоминать Алексей. Он отложил нож и, поискав что-то в ящике, поставил на стол коричневатый слепок: старичок на полусогнутых ногах что-то спрашивает у сидящей на дереве птицы.

— «Вещая птица» — это моя первая самостоятельнная работа, благословленная Шипеевым, — пояснил Алексей.

Шипеев научил его лепить образцы новых работ в пластилине, а потом уже переводить задуманное в дерево.

— Принесу, бывало, ему лепочку, — продолжал Дворников, — он повертит в руках и вернет недовольно. «Давай, скажет, учись дальше красоте, делай не как все, а как сам видишь. Помни, что наша игрушка на то и придумана, чтобы удивлять и веселить душу».

Прилежность и старательность быстро вывели Дворникова в группу ведущих мастеров. Ему сравнительно быстро удалось найти свою интонацию, изначально замешенную на деревенском быте, тесном общении с природой. Позже у него дома я посмотрела некоторые его работы из светлой липы: лисичка с хитроватой улыбкой вяжет длинный носочек, веселые зайцы лихо косят траву, семья журавлей отдыхает у гнезда, умная собачка возле елки «сигналит» хозяину, утка заботливо следит за купанием деток...


В игрушках Дворникова много свежести, простодушия, забавности. Но забавность — это только одежка. Народную игрушку с давних пор мастерили, чтобы учить ребенка, в нее мастер вкладывал все, что хотел видеть в подрастающем поколении. Ну а чему может научить та же лиса-рукодельница или свившая уютное гнездо птичья семья? Трудолюбию, ласке, радости, добру. Могут порадовать и повеселить ребенка.

Мастер опять посмотрел в окно на штабеля ошкуренных кругляков. И вдруг заговорил о дереве.

— Режем только из липы. Мягкое, податливое дерево, приятно и легко работать с ним. И изделия из него очень легки, с теплым оттенком светлого солнечного цвета. А из осины и ольхи резать тяжело. Древесина у них быстро сохнет, желтеет, скалывается.

Он долго молча резал, не поднимая головы.

— Липы здесь, говорят, никогда и не было. Раньше возили из Горьковской и Пермской областей, а теперь возят из Башкирии. Липы в лесу вообще немного, а ее надо выбрать на лесоповале, отделить, распилить, доставить. Потом два-три года она у нас сохнет на заднем дворе. И только тогда сгодится для резьбы.

Лошадка из светлого дерева была почти готова. Мастер поставил ее на стол и придирчиво осмотрел со всех сторон. Нашел какую-то погрешность и опять стал дорабатывать стамеской. А мне со стороны казалось, что в скульптурке уже все слито в музыкальном созвучии и ритме. И что передо мной чистый «зверист». Алексей хитровато улыбнулся.

— Нет, меня прозвали здесь «птичником», хотя из тридцати работ я сделал всего три с птицами: глухарей, семью журавлей и еще фазана. Это Василий у нас любит резать коней, пристрастился к ним еще в профтехшколе. А старший, Михаил — «медвежатник»...

Лауреат премии Ленинского комсомола Михаил Дворников — главный художник богородского промысла. Нелегкая эта должность для резчика, но Михаил согласился попробовать. Во время нашей встречи я обратила внимание, что он мало походил на спокойного, раздумчивого Алексея. Бросались в глаза спортивная подтянутость, жилистость, озабоченность на обветренном лице.

Чем же озабочен главный художник?

Заботы оказались непростые. В последние годы промысел потерял много талантливых мастеров. Ушел Михаил Федорович Баринов. Его играющие на гитаре медведи имели большой спрос и за рубежом. Расстался с промыслом Николай Михайлович Шипеев. Нынешнее поточное производство глушит творческую индивидуальность.

Как же закрепить кадры талантливых резчиков?

— Есть выход, — говорит Дворников, ставя играющего на гитаре медведя на полку. — Надо переходить на авторскую продукцию.

По его мнению, это поддержит талантливых мастеров, поднимет творческую заинтересованность и в итоге поможет дальнейшему развитию промысла.

Так что же мешает?

— Для начала мы попробовали, дали авторские заказы пяти из ста двадцати резчиков. Но... Эта инициатива почему-то не нашла поддержки у руководства и плановых служб. Так уж случилось, что фабрика художественной резьбы по дереву издавна отчитывается перед министерством местной промышленности по количеству и наименованиям изделий. А художественность изделий? Это почему-то в счет не идет.


Беспокоит Дворникова и то, что среди отдельных молодых мастеров появились поклонники модернизма. Но богородская игрушка всегда была интересна своими реалистическими чертами, узнаваемостью, простодушием. Многие поколения мастеров черпали вдохновение в чистом источнике народного опыта. Если забыть эту копилку, не будет и богородской игрушки.

Дворников уверен, что традиционные способы резьбы по дереву, накопленные в промысле, необходимы для творческой работы и в наши дни. Их эстетические мерки нисколько не препятствуют развитию исполнительского мастерства, созданию произведений современных и вместе с тем крепко связанных с давним богородским искусством.

Художник считает, что часть модернистских настроений исходит от выпускников местной профтехшколы. Так уж сложилось, что в школу набирают юношей и девушек из всех областей и республик.

Ежегодно из шестидесяти выпускников местной профтехшколы, созданной специально для подготовки кадров резчиков, в Богородском остаются работать только два-три специалиста. Остальные, усвоив, что заработки на фабрике невелики, что с жильем нелегко, уезжают под разными предлогами.

С другой стороны, разрушается и вековая традиция наследования мастерства. Местные ребята давно поглядывают на город и не очень-то хотят оставаться в родном гнезде. Вот и сын известного здесь в прошлом резчика, заслуженного художника РСФСР Николая Ивановича Максимова не пошел по стопам отца, работает строителем. Изменили промыслу и дети потомственных мастеров Ерошкина, Пучкова, Устратова, Барашкова, Приданова...

Может быть, когда-нибудь и будет сниться им по ночам родное село, сказочные игрушки, созданные их отцами. А пока держится богородский промысел на энтузиастах, влюбленных в эту удивительную сказку из мягкого дерева.