Пола Гарб ДОЛГОЖИТЕЛИ

ГЛАВА I. ВСТРЕЧИ С ДОЛГОЖИТЕЛЯМИ

«Тот много достигнет, кто терпелив»
(Абхазская пословица)


РАДИ КОГО МЫ СОБРАЛИСЬ



У абхазских долгожителей — живой ум и ясные глаза

Долгожители — это очень старые люди, которые с утра до ночи обрабатывают землю, танцуют и поют в народных ансамблях и выглядят при этом не старше 60 лет. Так обычно пишут журналисты. Однако это не совсем верно. На вид долгожители — это очень старые люди; у некоторых нет зубов, лица испещрены морщинами, ходят они, как и свойственно глубоким старикам, очень медленно. И тем не менее они участвуют в решении семейных и общественных дел, действительно работают, хотя и медленно, на полях и дома, и при этом полностью сохраняют ясность ума.

Первым долгожителем, с которым я встретилась в 1979 году, был Пагуа Адлейба. В то время ему было 98 лет. Всю свою жизнь он занимался сельским хозяйством. Его дом с огородом расположен на склоне холма, поэтому он целыми днями ходил по косогору, ухаживая за посевами кукурузы, за овощами. Раньше Пагуа вместе с женой работал в колхозе. Теперь они живут на пенсию и на доходы от приусадебного участка.


98-летний Пагуа Адлейба (в центре): «Я думаю, что мне просто посчастливилось прожить так долго»

Стояла солнечная теплая погода, когда я пришла в их дом вместе с абхазским переводчиком, обслуживающим советско-американскую геронтологическую экспедицию, и несколькими московскими учеными. Я хотела расспросить Пагуа, в чем же состоит секрет его долголетия. Но найдет ли он время, чтобы поговорить со мной? И захочет ли он вообще откровенничать с совершенно незнакомым человеком? Все стало ясно, когда Пагуа сделал знак своей 60-летней жене принести для гостей стулья и поставить их в палисаднике. В течение всей беседы он не обращал никакого внимания на микрофон, который я по очереди подставляла то ему, то переводчику. И Пагуа было совершенно безразлично, сколько метров магнитной ленты уходило на беседу с ним, на запись моего первого и одного из самых продолжительных среди почти 150 интервью, взятых мною в Абхазии во время пяти поездок туда в 1979—1982 годах.

За несколько часов беседы передо мной раскрылась вся жизнь Пагуа. Как объяснить секрет своего долголетия, он не знал. По его словам, он и питался, и работал, и жил так же, как и все его соседи. Просто, считал Пагуа, ему посчастливилось жить так долго. Его ответ на мой последний вопрос: «Чего вы желали бы в будущем?» — был настолько неожиданным для меня, что я решила заняться более глубоким исследованием сокровенных мыслей таких людей. Передо мной сидел человек, который всю жизнь занимался сельским хозяйством и никогда не выезжал за пределы Кавказа, но больше всего на свете Пагуа Адлейба хотел бы познакомиться с тем, что ему не удалось познать раньше. Он сожалел: силы его уже не те и это не позволит ему увидеть и услышать все, что он хотел бы. Пагуа пояснил, что каждый раз, когда он возвращался домой после поездки к своим родственникам, он долго потом чувствовал себя другим человеком...

У Пагуа сутулые плечи, тонкие ноги, не совсем устойчивая походка, голова — абсолютно лысая. Над длинным горбатым носом блестят глубоко посаженные глаза простого и доброго человека. Было видно, что Пагуа утратил значительную долю былой энергии, но энтузиазма и любознательности в нем было, пожалуй, больше, чем у многих молодых людей. Эти качества, как я позже убедилась были типичными почти для всех долгожителей, с которыми я встречалась. Практически Пагуа не умел ни читать, ни писать, но он был в курсе всех новостей дня, передаваемых по радио, часто смотрел телепередачи, особенно на абхазском языке, которые транслируются из Сухуми.

Когда вы посещаете чей-либо дом в Абхазии, в программе хозяев всегда два пункта: беседа и угощение. После нашего обстоятельного разговора Пагуа настоял, чтобы мы перешли ко второму пункту. Я взглянула на нашего переводчика в надежде, что он подскажет мне, каковы в этом случае местные обычаи. Наша группа пришла в дом без предупреждения. Меня же с детства учили не принимать в подобных ситуациях приглашения на обед, поэтому я подумала, что вежливый отказ будет наиболее подходящим ответом. Однако переводчик сказал: если мы сразу уйдем, это будет личным оскорблением для Пагуа и его жены, которая во время нашей беседы уже накрыла стол.

Пришлось принять приглашение. Через несколько минут мы уже сидели в гостиной этого небольшого дома. Кухня, как принято в абхазской деревне, помещалась рядом в отдельной постройке. Жена Пагуа принесла жареную курицу в соусе из красного перца, сыр домашнего изготовления, зелень и «абысту» (мамалыгу). Это последнее блюдо я бы назвала абхазским хлебом. Его основная составная часть — кукурузная мука, проваренная в небольшом количестве воды, достаточном для образования тестообразной массы. Абыста — единственное блюдо без специй на абхазском столе. Она является главным источником крахмала в диете абхазов и помогает смягчить остроту всех специй в других блюдах. Самая распространенная среди острых приправ называется «аджика», что на местном языке означает «соль». Аджика — это смесь соли с красным перцем и десятком различных душистых трав. В пище абхазов аджика играет ту же роль, что и соль у других народов.


Гостеприимство в Абхазии — многовековая традиция

Хотя по абхазским обычаям угощение было скромным, мне оно показалось просто грандиозным. И не только по тому, что все присутствовавшие выпили сравнительно много белого домашнего вина. Каждый из сидящих за столом произносил тост, скорее походивший на короткую речь. Обед не кончился до тех пор, пока о каждом из присутствовавших не были сказаны добрые ободряющие слова. Таков обычай и у всех других народов Кавказа, и он, несомненно, будет жить в Абхазии до тех пор, пока будут существовать сами абхазы.

Наш хозяин Пагуа как самый уважаемый человек из всех присутствовавших произнес первый тост, наиболее эмоциональный из всех традиционных тостов: «За народ!» В этом контексте слово «народ» означает и «абхазский народ», и «все другие народы», а также «мир». Очевидно, в течение тысячелетий (ибо никто не знает, когда зародился обычай произносить этот тост) абхазы всегда считали едиными понятия «народ» и «мир».

Если ваши туфли жмут, не ходите в гости к абхазам: по их обычаю каждый раз, когда за столом произносится тост, то все, кроме почтенных старцев, должны выслушать его стоя. Но даже если вы почтенного возраста, при тосте вы все равно встаете. Присутствующие, конечно, будут уговаривать вас сидеть, однако, вставая вместе со всеми и поступая так же, как и те, кто моложе вас, вы демонстрируете чувство собственного достоинства. Если же вы не абхаз, хозяева могут уговаривать вас сидеть, чтобы не доставлять вам неудобств в связи с непривычным абхазским обычаем. Но если вы все же настоите на своем и останетесь стоять, хозяева будут польщены уважением к их обычаям.

Однако разве так уж трудно встать? Но дело в том, что абхазский тост — это не просто короткая речь одного человека и не простое «будьте здоровы!». Это, скорее, тема с вариациями. Например, Пагуа произнес яркие, волнующие слова о народе. Затем каждый (а нас за столом было восемь человек) должен был добавить что-либо по этому поводу, сказав свой тост. Нам везло, когда подходила очередь кого-либо из молодых. В Абхазии чем вы моложе, тем лаконичнее должен быть ваш тост. Таким образом, более короткие «здравицы» иногда помогают сократить суммарное время, в течение которого гостям приходится стоять. Если за столом, скажем, восемь человек, это означает, что уже есть по крайней мере восемь тем для тостов, вернее речей, а всего их будет... да, вы правы — 64 за одно «заседание» или, вернее, за одно «стояние» за столом — можете назвать это как вам угодно. И плюс ко всему — восемь бокалов вина!

Пагуа явно наслаждался всем, что происходило за нашим столом, хотя под конец и он устал. Находясь все время в центре внимания гостей, Пагуа был тем человеком, ради которого все мы собрались за столом. Подобное отношение к старшим в Абхазии делает старость приятной или по крайней мере служит существенной компенсацией за моральные и физические страдания, которые приходят вместе с возрастом.


106 ЛЕТ ПОЛНОЦЕННОЙ ЖИЗНИ


Несмотря на многочисленные тосты в доме Пагуа, у меня в тот же день хватило сил, чтобы воспользоваться счастливой возможностью встретиться еще с одним абхазским долгожителем. Это был Тараш Джопуа, житель селения Отап. Мы встретили его на горной дороге у автобусной остановки. Этот подтянутый 106 летний старик сидел на скамейке прямо, как сидят профессиональные танцоры. Он и в самом деле оказался танцором.


106-летний Тарас Джопуа. Второй по старшинству танцор в самодеятельном ансамбле «Нартаа». «Когда я слышу музыку, не танцевать»

Тараш был в то время вторым по старшинству членом самодеятельного фольклорного ансамбля долгожителей «Нартаа», который исполняет абхазские песни и танцы, ездит с концертами по своей республике и по стране, а иногда и за рубеж. Название ансамбля произошло от названия абхазского эпоса, повествующего о нартах* . Все участники ансамбля старше 70 лет. Пока что женщин в нем нет, поэтому некому исполнять роли сестры нартов и их горячо любимой матери — женщины без возраста.

__________
*Сборник мифических сказаний о героических подвигах и волшебных превращениях ста братьев-великанов, их единственной сестры и матери. В эпосе их отец упоминается лишь в одном из многочисленных сказаний, тогда как мать — во всех. По народным поверьям действующие лица сказаний о нартах — это первые абхазы, которые якобы жили в то время, когда бог только что создавал небо, горы и реки. В фольклоре у многих народностей Кавказа есть подобные мифы о нартах. Единого мнения о том, в фольклоре какой кавказской народности зародились эти мифы, у ученых нет.— Прим. авт.

В тот день Тараш возвращался домой из соседнего селения, где хоронили его родственника. Поскольку Тараш был одним из соседей Пагуа, у меня еще раньше возникла мысль побеседовать с ним в тот же день, но никто не знал, когда он вернется с похорон. Поэтому встреча с ним на дороге была для меня счастливой случайностью. Обрадовался этой встрече и сам Тараш. Вероятно, ему хотелось отвлечься от мыслей о смерти родственника.

Тараш Джопуа был одет так, как веками одевались абхазские мужчины и как сейчас в торжественных случаях одеваются старики. Костюм состоял из белой рубахи с длинными рукавами и стоячим воротником и черкески черного цвета, а также шерстяных брюк типа галифе. Костюм завершали черные сапоги из мягкой кожи, черная каракулевая шапка и внушительных размеров кинжал в серебряных ножнах...

Местные автобусы ходили редко, и у Тараша было время, чтобы поговорить со мной. Он рассказал, что всю свою жизнь занимался сельским хозяйством, но с ранней юности и до сих пор всякий раз, когда слышал музыку, его охватывало непреодолимое желание танцевать. На мой вопрос о секрете его долголетия Тараш ответил, что точного ответа он не знает, просто вел, как он сам выразился «правильную жизнь», и объяснил, почему считает ее такой хорошей. По всей Абхазии у него были друзья и родственники. Когда он видел, что им хорошо, то и сам ощущал себя счастливым. «Тогда я чувствую,— сказал Тараш,— что твердо стою на ногах». Он вспомнил своих отца и мать, которые были уважаемыми людьми. И детям они дали достойное воспитание. Никогда в своей жизни не страдал Тараш от горя. «Конечно, люди рождаются и умирают,— сказал он,— этого всегда следует ожидать». Но сам он считает, что ни разу не пережил какой-либо «серьезной трагедии».

Возможно, вы, как и я, отнесетесь поначалу скептически к тому, что человек 106 лет может принимать активное участие в выступлениях танцевальной группы фольклорного ансамбля. Несмотря на бодрость духа, каждому был очевиден его солидный возраст.

В то же время я видела, с какой легкостью наш собеседник вызывал улыбку у других — он был неплохим юмористом. Правда, Тараш признался мне, что не все заражаются его энтузиазмом, например его теща. Что? В 106 лет еще можно иметь тещу? Ну конечно, если жениться на 17-летней девушке, когда вам уже под 50, как это сделал Тараш много-много лет назад. Он был на семь лет старше своей тещи, которую, сказал Тараш тоном молодого озорника, «ужасно раздражали мои танцы».

— Однажды мы принимали большую компанию гостей,— рассказывал он.— Среди них, кстати, были гости из США. Так моя теща стала рассказывать им, что я «немного со странностями»; похитил ее молодую дочь, хотя по возрасту тогда уже был старше матери невесты. Когда мне вконец надоели эти разговоры, я пригласил тещу на танец: «Ну, хорошо, потанцуй со мной». Она ответила, что не может, и тогда я торжествующе сказал: «В следующий раз дважды подумай, прежде чем называть меня стариком. Ты ведь моложе меня, а не можешь даже танцевать!»

Тараш репетировал с ансамблем «Нартаа» по крайней мере не реже двух раз в месяц, а также накануне каждого концертного выступления. Он пел в хоре, как и остальные участники ансамбля, но больше всего ему нравились темпераментные кавказские танцы, в которых нужно уметь выполнять замысловатые движения ногами, причем пальцы их должны быть твердыми, как сталь. Мужчины часто танцуют на носках, причем обуты они только в черные сапоги с мягкой подошвой кожи. Старики из ансамбля «Нартаа» хорошо смотрятся на сцене, хотя их, конечно же, нельзя сравнивать с молодыми танцорами в расцвете сил.


Старинная песня

Помимо танцев Тараш занимался и своим участком земли, где росла кукуруза. Домашние дела он оставлял своей «молодой жене» — она на 33 года моложе мужа,— а также одной из трех дочерей, которая все еще жила в родительском доме. Обычно в абхазских деревнях всякая работа строго делится на мужскую и женскую. Мужчины, как правило, не готовят пищу — они это делают только для многочисленных гостей по большим праздникам,— не убирают дом и не стирают белье, если в семье есть женщины. Иногда женщины доят коров, но обычно это считается обязанностью мужчин. Они же пашут и сеют, а женщины занимаются сбором чая и табака — это наиболее распространенные в Абхазии культуры. Тараш заявил нам, что из-за возраста он предпочитает большую часть своих сил сохранять для танцев.


ГЛАВА СЕМЬИ


Вопреки распространенному и сформированному под влиянием журналистов мнению значительное большинство долгожителей в Абхазии не мужчины, а женщины. Как считают многие местные жители, женщины обычно работают больше и дольше, чем мужчины. А поскольку наиболее часто называют необходимым условием долгой активной жизни регулярный физический труд, то это, вероятно, и есть одна из причин того, что женщины обычно живут дольше, чем их мужья.

Ольге Лагвилава из селения Члоу в момент нашей встречи с ней в 1979 году было 99 лет. Она сказала мне, что секрет ее долголетия — физическая активность. Она всегда много работала, следуя абхазской поговорке: «Лучше бесцельно двигаться, чем сидеть без движения». Я спросила Ольгу, почему ей в жизни приходилось так много работать? Что же делали все эти годы окружавшие ее мужчины? Она пояснила, что еще во время второй мировой войны, когда ей шел седьмой десяток, она оказалась старшей в большом домашнем хозяйстве. Ее муж — в то время он был уже в годах — и двое сыновей ушли добровольцами на фронт. Как правило, в Абхазии главой семьи являются мужчины. Но когда муж Ольги и старший сын не вернулись с войны, она полностью взяла на себя ведение хозяйства и продолжает всем распоряжаться до сей поры. Младший сын и его семья живут вместе с матерью в ее просторном двухэтажном доме, типичном для абхазского села. Сын рассказал мне, что его мать руководит домашними делами весь день. Хотя сама Ольга уже почти не занимается физическим трудом, она вникает во все дела дома. Стоять у руля ей помогает другая абхазская поговорка: «Лучше умереть, чем быть обузой для других». Она по-прежнему хорошо знает, что и когда нужно сделать.

Ольга небольшого роста, добрая, задумчивая, говорит тихим голосом. Трудно вообразить ее в роли полновластной хозяйки в доме, какой, по словам сына, она была всегда. Обычно в абхазском доме самый старший из мужчин должен знать, что делать и когда. Но поскольку эта обязанность легла на плечи Ольги много лет назад, она стала для нее привычкой.

И вновь я задаю вопрос: в чем секрет долголетия? По мнению Ольги, все дело в труде и свежей молочной диете (особенно «ахарцви», как называют здесь кефир).

Конечно, Ольге лучше знать, но я полагаю, что немало лет к ее. жизни добавили любовь и внимание сына, единственного мужчины в семье, вернувшегося с фронта. Сын боготворит свою старую и деятельную мать и всегда стремится доставить ей радость.

Внучка ее живет в доме мужа в другом селе, но, когда я, как всегда неожиданно, приехала к Ольге, молодая женщина как раз была здесь со своей грудной дочерью. И внучка тоже, хотя уже и не жила с Ольгой, относилась к бабушке с самым искренним уважением.

Больше всего Ольга гордится своим внуком, который в то время был студентом Абхазского университета, изучал родной язык и литературу. Мои абхазские переводчики, также студенты университета, рассказали мне, что этот молодой человек — многообещающий поэт. И вполне может случиться, что свои стихи он будет писать в этом деревенском доме своей бабушки. Согласно широко распространенному абхазскому обычаю, самый младший сын (а в данном случае внук — наш молодой начинающий поэт) должен оставаться в деревне, чтобы помогать стареющим родителям и принять на себя хозяйство после их смерти. Бывают исключения из этого правила, но желание Ольги — соблюсти этот старинный обычай.

Если можно, живя в деревне, обрабатывать землю и писать стихи, то почему нельзя быть одновременно муллой и земледельцем? 95-летний Арутан Гицба смог стать и тем и другим. Я встретилась с ним в горном селении Дурипш, которое находится в получасе езды от Черноморского побережья. Это Гудаутский район, где всегда жило больше мусульман, чем в любом другом уголке Абхазии.

Было около полудня, когда я подъехала к усадьбе Арутана Гицбы. Она занимает несколько акров земли и стоит почти у середины идущей вверх горной дороги. Хозяин уже часа четыре трудился на кукурузном поле и намеревался сделать первый перерыв. Как и большинство других стариков, Арутан больше не работает в колхозе. Он получает пенсию и занимается обработкой своего личного участка около дома.

Когда я впервые увидела абхазских долгожителей, то была немного разочарована, что они не отвечали моему стереотипному представлению о них, как о людях, находящихся в отличном физическом состоянии. Как я уже писала, в большинстве случаев это люди медлительные, их старость очевидна. Поэтому, отправляясь к Арутану, я совсем не ожидала увидеть такого активного 95-летнего старика.

Меня сразу же поразили его темно-карие, по-молодому блестевшие глаза. Он был рад неожиданному визиту и возможности поговорить с новым человеком о своей жизни. Из дома вынесли стулья, мы уселись на зеленой лужайке под голубым небом, откуда мягко светило солнце.

Арутан женился в 20 лет, что для абхаза было необычно рано, особенно в прошлые годы. И он прожил с женой до самой ее смерти незадолго до моего приезда. Они вырастили пятерых детей, имели внуков и правнуков. Арутан жил с семьей одного из внуков, так как все его сыновья погибли на фронте.

Арутан рассказал, что он около восьми часов в день работает на огороде и в саду, причем наиболее интенсивно трудится утром, делая перерывы каждый раз, когда чувствует усталость. Абхазы говорят: «Никто не может работать без отдыха, но без работы отдых бесполезен».

Как и большинство абхазов, Арутан умерен в пище. Полнота считается в Абхазии болезнью. Его рацион состоит преимущественно из молочных продуктов, таких, как кефир и творог, разнообразной свежей зелени, яблок, груш и винограда. И конечно, «абысты», которая подается почти всякий раз, когда семья садится за стол. Арутан, по его словам, практически совсем не ест мяса, даже куриного; он его просто не любит. Самые предпочитаемые его лакомства — сырой чеснок, а также хлеб с маслом и аджикой. Арутан заметил, что другие члены семьи и его друзья едят значительно меньше чеснока и аджики. Соответственно, я тотчас же внесла это в мой перечень возможных факторов, способствующих долгой жизни и сохранению хорошего здоровья.

Однако, когда я спросила Арутана о причинах его долголетия, он без колебаний ответил: «Так было угодно аллаху». Только тут я узнала, что Арутан уже в течение почти 70 лет является муллой. До сих пор он совершает похоронные и поминальные обряды, если его об этом просят родственники умерших стариков.

Кстати, обязанности муллы в Абхазии в прошлом всегда исполняли крестьяне. Они, как правило, не имели полного духовного образования и большую часть своего времени занимались крестьянским трудом, а религиозные обряды выполняли только по просьбе. Такие муллы обычно были ничуть не богаче других крестьян.

У большинства жителей села Дурипш предки были мусульманами, однако, по подсчетам социологов, только около пяти процентов местного населения в той или иной степени исповедуют мусульманскую религию.

Большинство семей в Абхазии считались христианскими. Однако в действительности абхазы так никогда и не стали серьезно относиться ни к христианству, ни к исламу. Они упорно сохраняли свои языческие обычаи, воспринимая от христианства и ислама только то, что не противоречило их древним верованиям. Но даже и эта смесь религий укоренилась не очень глубоко. В настоящее время большинство абхазов предпочитают атеизм, что, по их мнению, более разумно, чем старые предрассудки.

«Я все еще верю в аллаха и коран так же глубоко, как и раньше,— признался Арутан Гицба,— и поэтому никогда не изменю своему признанию. Другие члены моей семьи не верят в аллаха. Вообще не интересуются религией. У них свои взгляды на мир, а у меня — свои».

Мне казалось, что другой на его месте должен был бы сожалеть о прошлых днях, когда люди были более религиозными. Поэтому я спросила, какой период своей жизни он считает самым счастливым.

— Лучшее время моей жизни — сейчас,— заявил Ару- тан,— наши люди живут зажиточно, получают хорошее образование. Когда я был молодым, очень многие из нас были неграмотными, а жизнь — тяжелой. Мы по много часов работали на полях, большую часть времени — на помещика, а за наш труд получали очень мало. Жили в тесных домишках, без электричества, без воды, над нами измывались царские чиновники. После установления Советской власти мы стали свидетелями огромного прогресса. Большинство из нас живет теперь в двухэтажных домах, которые мы построили рядом со старыми лачугами — теперь те служат нам как сараи. И мы больше не боимся, что кто-то придет и заставит нас отказаться от наших абхазских обычаев...

Арутан всегда интересовался тем, что происходило за пределами его села, и особенно международными событиями. Он читал газеты на абхазском языке, книги на турецком и арабском. Эти языки он выучил, занимаясь теологией с турецкими муллами еще в начале века. Он также слушает коротковолновые радиопередачи, особенно из Турции, и смотрит телепрограммы на абхазском языке.

— Я вижу, что за пределами нашей страны еще не все люди живут мирно,— сказал в заключение Арутан,— и это, конечно, неутешительно. Но я верю, что, в конце концов, у людей всегда есть возможность прийти к согласию. Мы должны избавиться от войн! Аллах всегда помогает нам в бедах...


«ДВОРЯНЕ ЖИЛИ ХУЖЕ...»


Судя по всему, аллах был не особенно благосклонен к 114-летней Елизавете Шакрыл, которая свою долю несчастий в жизни получила сполна. Своего единственного ребенка, сына, она потеряла, когда ему было 12 лет, а в 1937 году осталась вдовой.

Я встретила Елизавету в селе Лыхны, бывшем в течение нескольких столетий резиденцией семейства правителей Абхазии князей Чачба. Некоторые из имевших место там событий прошлого описаны в главе IV. Развалины дворца Чачба и сейчас видны у въезда в Лыхны, где также стоят русская православная церковь, построенная на рубеже X и XI столетий, и здание школы, где Елизавета преподавала еще в начале века. Я узнала о бывшей учительнице от членов другой семьи в Лыхны, которые в детстве значительную долю своих знаний по абхазской истории и фольклору получили от их дальней родственницы Елизаветы Шакрыл.

Поскольку я уже знала, что обычно роль хранителей таких знаний отводится старейшим мужчинам, я решила встретиться с этой «новейшей феминисткой», которая еще в свои юные годы стала учительницей в той самой Абхазии, где вообще не поощрялось образование девочек, не говоря уже о том, чтобы кто-нибудь из них становился педагогом.

Елизавета Шакрыл — одна из немногих абхазских женщин, получивших образование еще до установления Советской власти. Ее семья принадлежала к местной знати, из нее вышли первые представители абхазской интеллигенции. Многие из семьи Шакрыл еще до революции были видными деятелями культуры. Школа, в которой преподавала Елизавета, при Советах была названа именем одного из членов этой абхазской семьи просветителей — известного педагога Платона Шакрыла.

Елизавета — маленькая, изящная, жизнерадостная женщина — была готова поделиться своими мыслями и рассказать мне все о себе. Как и у большинства долгожителей, ее сердце было в отличном состоянии. Единственное, на что она жаловалась,— это боль в суставах ног, а также ухудшение слуха в последнее время. Она объяснила, что, когда начинает думать о своих личных невзгодах, ее слух ухудшается, но когда забывает о них, то слышит хорошо.

В конце прошлого века, когда Елизавета Шакрыл начала преподавать в школе, по местным обычаям, женщина-учительница считалась нескромной. Однако она избрала именно эту профессию, поскольку в местной школе учителя и директор не были абхазами.

— Наши обычаи,— пояснила Елизавета,— всегда имели для нас большое значение. И хотя я была женщиной, все родители в Лыхны хотели, чтобы именно я обучала их детей и тем самым как-то способствовала сохранению абхазских традиций. Мои соседи считали, что я смогу делать это лучше других.

В Абхазии не спешат вступать в брак, особенно раньше. Нередко жениху было уже за пятьдесят. И не было ничего необычного, если девушка выходила замуж в возрасте около 30 лет — никто при этом не считал ее «отвергнутой» другими женихами. Елизавета же вышла замуж, когда ей было 34 года. Даже по абхазским стандартам это было позднее замужество. Я поинтересовалась, не помешала ли ей в этом профессия учительницы?

— Нет,— с грустью сказала Елизавета.— Когда я достигла, как говорят, брачного возраста, начали умирать мои близкие, один за другим... Сначала два брата, затем сестры, потом другие родственники. В те дни мы подолгу соблюдали траур, а в это время не разрешалось ни обручаться, ни затевать свадьбу. Когда мне было уже 34 года и все наши горести были позади, я наконец встретила человека, за которого хотела выйти замуж. Перед свадьбой мы видели друг друга всего несколько раз, но этого было достаточно, чтобы понять: мы любим друг друга. У меня было единственное опасение, когда думала, выходить ли мне за него замуж: я была уже в возрасте, а он — намного старше меня. Я боялась, что у нас не будет детей...

Но она все-таки родила сына, ставшего источником радости лишь на короткий период ее долгой жизни... Сын умер от лихорадки в 1912 году. Елизавета больше не рискнула иметь детей — в то время ей было около пятидесяти. Еще через 20 лет умер ее муж.

Поскольку эта женщина первые 45 лет своей жизни прожила в дореволюционной Абхазии, я попросила ее сравнить два периода жизни.

— В двух словах это трудно объяснить,— задумалась она над моим вопросом.— Жизнь так сильно изменилась! Ну, во-первых, сельский труд раньше был легче в том смысле, что мы прежде всего руководствовались не установленными сроками и планами, а потребностями своей семьи в пропитании. Конечно, крестьянам приходилось работать на помещика и на своих покровителей, на защиту которых они полагались. Только мы, дворяне, располагали свободным временем, так как на нас работали крестьяне. Но сейчас жизнь стала гораздо интереснее — мир каждого человека так расширился!.. И главное изменение в том, что исчезли барьеры, разделявшие людей одной национальности от другой. Исчезли и различия, разделявшие дворян и крестьян. Сегодня вы можете прийти в любой дом, и вам будут искренне рады. Такого в старое время не было.

Конечно, жизнь в Абхазии изменилась коренным образом с того времени, когда Елизавета Шакрыл была ребенком. Я спросила ее, больше ли было тогда долгожителей или меньше.

— Я думаю, что раньше их было больше,— ответила она.— А может быть, просто я была маленькой и мне казалось, что вокруг много старых людей?.. Конечно, смертность тогда была гораздо выше. Врачей не было, и любая незначительная болезнь могла свести в могилу. Теперь если умирает кто-либо из молодых, то скорее в результате несчастного случая, а не болезни. В целом же условия жизни стали несравненно лучше. Даже дворяне раньше жили не так хорошо, как сейчас живут колхозники.

Елизавета Шакрыл считала, что улучшение медицинского обслуживания и условий жизни не ведут к росту числа долгожителей. Все, что люди сейчас получают в процессе улучшения их жизненных условий, по ее мнению, сводится на нет ускорением ритма жизни, причем даже в сельской местности.

— Сейчас в жизни больше эмоциональных стимулов,— заметила она. На нас воздействует множество факторов, таких, как телевидение, кино, даже наши мысли об окружающем нас мире. Все это, конечно, интересно, но в результате изнашивается нервная система...

Моя собеседница была абсолютно уверена, что точно определяет причины своего долголетия. По ее словам, кроме чистого горного воздуха, умеренной диеты и очень полезной растительной пищи, ее долголетию способствовало также умение всегда быть терпимой. Она не позволяет себе волноваться из-за мелких неприятностей, а к крупным старается относиться философски. И сейчас, хотя ноги часто уже не позволяют ходить туда, куда бы ей хотелось, и слух ухудшается, она думает, что проживет еще много лет.

— Но иногда человек просто не может не волноваться, не беспокоиться,— возразила я,— если он, конечно, вообще не лишен человеческих чувств...

Ответ Елизаветы Шакрыл был весьма прост, и ответила она тоном, типичным для школьной учительницы:

— Если меня что-то беспокоит, я сразу полностью не расстраиваюсь. Я начинаю беспокоиться «постепенно», растягиваю, так сказать, мое беспокойство на долгий промежуток времени, чтобы при этом сохранить контроль над собой, спокойствие и философский подход. Таким способом я защищаюсь от чрезмерных страданий и напряжения. Главное — казаться другим спокойной, сдержанной. Этому я научилась у своих родителей и думаю, это у меня в крови.

Когда я слышу, что мои племянники «заводятся», начинают слишком громко шуметь, кричать, я приглашаю их сесть и объясняю, почему им не следует нервничать. В каждом случае стараюсь найти объяснение, которое им запомнится надолго.

Я поинтересовалась: считаются ли дети с ее словами? Доходят ли до них ее доводы?

— Человек — хозяин своей совести, говорю я им. Да, я обращаюсь к их совести, что возможно только при правильном домашнем воспитании. Если родители не имеют решительного влияния на детей, вряд ли можно привить эти качества в школе или где-либо еще. Мои племянники действительно слушаются меня и своих родителей. Я довольна их воспитанием и с удовольствием наблюдаю, как они растут. Мой разум чист, память хорошая, сердце в порядке, поэтому я думаю, что еще долго смогу сдерживать наступление старости. В жизни я много путешествовала, была в Москве, но мне хотелось бы побывать и в других странах — чем экзотичнее, тем лучше. Боюсь только, что ноги мои уже больше не позволят путешествовать так далеко...


«НАДО ПОКОНЧИТЬ С ВОЙНАМИ»


Ноги Тимура Ваначи не только не помешали ему путешествовать (в последние годы он ездил в страны Восточной Европы и Австрию), но и позволили ему петь и танцевать перед советской и зарубежной публикой. В 1980 году Тимур был старейшим членом абхазского ансамбля «Нартаа». Тогда, при нашей первой встрече, ему по паспорту было 135 лет. Но когда через год я снова побывала на концерте ансамбля, ведущий гордо объявил, что Тимуру Ваначе 117 лет. Этнографы из экспедиции, изучающей проблемы долголетия, внесли новую поправку, установив, что ему немногим более 100. Но даже несмотря на эту поправку, Ванача — артист довольно «зрелого» возраста.

Тимур Ванача в то время был одним из немногих живущих георгиевских кавалеров. Как известно, Георгиевский крест являлся высшей наградой за военные подвиги солдат и унтер-офицеров царской армии. Тимур был «полным кавалером», имел три Георгиевских креста, что всегда считалось выдающимся достижением. Хотя, как правило, в царскую армию абхазов не брали, во время первой мировой войны из добровольцев была сформирована «абхазская сотня», которая отлично зарекомендовала себя на поле боя.


Тимур Ванача, 117 лет: «Я надеюсь, что моим правнукам никогда не придется воевать»

Тимур не стремился поведать мне о своих военных подвигах. Возможно, за долгую жизнь ему пришлось слишком часто рассказывать об этом. Но я думаю, что здесь проявилась мудрость долгожителя, удерживавшая его от пересказывания волнующих военных историй. Когда же я узнала, что со своей будущей женой он встретился во время войны, то решила, что, возможно, тема любви будет ему больше по душе.

В первую мировую войну ему было лет 40—50, и он служил в подразделении, охранявшем какое-то поместье на территории Польши. Там он влюбился в дочь местного литовского помещика. Судя по всему, это чувство было взаимным, так как 18-летняя красавица сбежала с Тимуром от родителей. В конце концов он привез ее в Абхазию, где она родила ему двух сыновей и дочь. Старшему сыну в 1980 году было почти 62 года.

— Когда я впервые увидел ее,— вспоминал мой собеседник,— сразу понял, что это та единственная, которая мне нужна.

Он долго ждал встречи со своей будущей женой и, как оказалось, сделал правильный выбор. Их брак был счастливым.

Во время беседы я чувствовала, что Тимур Ванача все еще сожалеет, что так рано потерял свою молодую жену: она умерла через 12 лет после свадьбы и через год после рождения дочери. После этого Тимур женился еще дважды, но детей больше не было.


Тимур Ванача на кукурузной плантации

Тимур Ванача, переживший трех жен, воспитавший троих детей от первого брака, поразил меня как человек, который, несмотря на все свои личные горести, был вполне доволен прожитой жизнью. Был доволен детьми и внуками, усвоившими все абхазские обычаи, познанные им самим еще в юности. Наиболее важным из них, по его мнению, является гостеприимство. Тимура учили: кто бы ни пересек порог его дома, гостю нужно устроить самый теплый прием, обращаться с ним как с родственником.

— Я вижу, что мои дети очень гостеприимны,— заметил Тимур,— они всегда очень рады гостям в доме. Для меня это самое главное.

Когда же, по его мнению, было больше долгожителей: раньше, в годы его юности, или теперь? Ванача сразу же ответил:

— Когда я был молодым, мне казалось, что все вокруг были долгожителями, а молодых было сравнительно мало. Теперь же мне кажется, что все наоборот: куда ни посмотришь, всюду видишь только молодых...

Я также спросила, было ли больше долгожителей среди дворян или крестьян.

— Дворяне были изнежены,— ответил Тимур,— физически слабыми, они не могли жить долго. Едва ли они работали так же усердно, как мы, крестьяне. Каждый год мы на четыре месяца выгоняли скот на горные пастбища. Закутывались в бурки и устраивались на ночлег в каких-нибудь старых развалинах. Иногда целую ночь по бурке хлестал дождь или сыпал снег. Дворянину все это да еще работа в поле не под силу. Они не были такими выносливыми и энергичными, как мы, крестьяне, и среди них было очень мало долгожителей.

Тимур Ванача считал, что главная причина его долголетия — труд.

— Если бы дело было в питании,— сказал он,— то тогда больше долгожителей было бы среди дворян, которые, конечно же, питались хорошо. Мы, крестьяне, не ели так много, но наша пища усваивалась лучше. Вместо того чтобы вздремнуть после еды и питья, мы шли работать в поле. Думаю, что привычка абхазов питаться умеренно — одна из причин нашего долголетия.

Я узнала, что Тимур Ванача всегда перед завтраком натощак пропускал рюмочку виноградной чачи. «Чача,— сказал он,— очищает пищевод перёд приемом пищи». Он ее пьет за полчаса перед едой три раза в день, причем ужин его всегда обилен. Тимур сказал, что ему спится лучше, когда он сытно поест. Вечером он обычно съедал не одну порцию кукурузной «абысты», как в завтрак и обед, а две, а также около фунта мяса вместе с только что сорванными на огороде укропом, петрушкой и другой зеленью, в изобилии выращиваемой на Кавказе.

Тимур Ванача, как и все другие долгожители, с которыми я встречалась, никогда не дает волю своим чувствам. Умению контролировать себя в любой обстановке абхазских детей учат с малых лет.

— Даже в тех случаях, когда не расстраиваться просто невозможно,— сказал Тимур,— нас учили сначала подумать несколько минут, а затем уже реагировать на неприятность. Сколько себя помню, я и мои братья никогда не распаляли себя. И по сей день я не позволяю себе нервничать.

Правда, иногда и положительные эмоции вызывают

чрезмерное волнение. Так, например, частые выступления Тимура Ванача в концертах ансамбля «Нартаа» и всегда восторженный прием их зрителями вызывают у него сильные эмоции. В 1977 году в Будапеште этому коллективу была присуждена первая премия на конкурсе фольклорных ансамблей. По-настоящему торжественный момент наступил, когда Тимур как самый старший по возрасту участник ансамбля принял в свои руки главный приз конкурса.

Вспоминая об этом, он добавил:

— Там, в Будапеште, я был одет с иголочки — хоть в гроб клади! (абхазская пословица.— Прим. авт.). А все другие танцоры-мужчины были одеты как-то не по-мужски! Будто вроде одни только мы, абхазы, и были настоящими мужчинами! Мы были там самыми подтянутыми...

Национальная одежда участников ансамбля «Нартаа» — это традиционная выходная одежда абхазов, они носили ее столетиями. Возможно, участникам конкурса из других стран длинные до колен абхазские черкески, плотно облегавшие фигуру, тоже казались женскими, но для Тимура нет ничего более мужского, чем этот костюм. Что же касается стройности, то мне легко представить себе, что в этом плане абхазы были в Будапеште вне конкуренции. Тимур объяснил мне, как определяется истинно мужская талия: когда мужчина лежит на боку, под его талией может свободно пройти собака... Конечно, не все участники ансамбля долгожителей «Нартаа» такие стройные, но многие из них очень близки к этому.

На репетициях и на концерте я видела, что во время каждого выхода Тимур танцевал недолго. Мне сказали, что раньше он обычно солировал дольше, но сейчас уже начал сдавать. Однако и он сам, и другие участники ансамбля говорили мне, что если бы они не выступали, не встречались друг с другом, то очень скоро их можно было бы «класть в гроб», но уже не фигурально, а в самом буквальном смысле.

Я считала, что Тимур еще долго будет жить среди нас — ведь еще нужно передать очень важные мысли и младшим членам семьи, и всему обществу. Когда мы расставались, он поделился некоторыми размышлениями со мной.

— Я часто задаю себе вопрос,— со вздохом начал Тимур,— почему это наша жизнь стала такой сложной, что у многих сегодня на первом месте стоит работа, а люди — на втором? А должно быть все наоборот! Люди должны быть на первом месте, а на втором все* что вы

он них ждете: работа, радость, помощь... В настоящее время мы проносимся мимо других людей и даже не думаем о том, что мимо нас прошел человек! Мы беспокоимся: как бы это поскорее закончить работу? Только потом, когда появляется свободная минута, мы осознаем, что лишили себя радости человеческого общения. Все спешат что-то сделать, а уж потом думают об общении. А все должно быть наоборот: когда получаешь полное удовлетворение от общения, только тогда можешь сказать, мол, теперь я могу заняться делом, выполнить свою работу. Когда ночью я не могу сразу заснуть, то начинаю думать об этом, о необходимости для человека проводить больше времени с другими людьми. Когда я был молод, у нас не было ни автомашин, ни автобусов, ни поездов, ни самолетов. Только лошади! Я, бывало, садился на коня и ехал к кому-либо из родственников, останавливался в каждом доме на ночь или дольше. Мы беседовали, шутили, выпивали, ели. Это было чудесно. Проходила неделя, другая, я с удовольствием возвращался домой и принимался за работу, которую откладывал на какое-то время. Работал я в десять раз усерднее обычного, чтобы наверстать упущенное. При этом я знал, что пройдет еще пара недель, снова сяду на коня, поеду к родственникам и вновь буду радоваться встречам и беседам с ними. Сам я тоже всегда принимал гостей. Теперь есть автомобили, самолеты, но я думаю, что люди общаются друг с другом гораздо реже, даже в сельской местности.

По словам Тимура Ваначи, даже несмотря на то, что люди сейчас работают больше и общаются реже, чем им следует общаться с близкими и друзьями, сам он пользуется большим вниманием. К нему относятся, по его выражению, как к «музейной редкости». Когда собираются гости, он находится в центре внимания как важная персона. Иногда у него просто не хватает времени, чтобы уделить внимание всем, кто хотел бы встретиться с ним, узнать от него что-то новое для себя. Но, понимая, что другие получают удовольствие от беседы с ним, Тимур от таких встреч никогда не отказывается.

На мой вопрос, о чем он мечтает, Тимур Ванача ответил не задумываясь: он надеется, что его внуки не узнают войн, которые пережили их родители. Перед смертью он хотел бы быть уверенным, что грядущие поколения людей будут жить на земле в мире.

Я думала, что у Тимура Ваначи не было серьезного намерения жениться еще раз, но от некоторых собеседников узнала, что он хотел взять в жены 95-летнюю Джгуг Чамагуа из горного села Ачандара, расположенного в 10 минутах езды от села Лыхны. И что бы там ни говорили другие, Тимур и Джгуг, очевидно, уже долгие годы испытывали друг к другу большое уважение.

Из нескольких абхазских сел, которые я посетила, Ачандара понравилась мне больше других своим горным ландшафтом. Почти все дома, где я побывала, включая дом Чамагуа, расположены на склоне, с которого открывается величественный вид на окружающие горы. Почва там не слишком щедро платит земледельцу за его труд, однако красота ландшафта как-то компенсирует этот недостаток. Джгуг жила в большом двухэтажном особняке со своим сыном, его женой и четырьмя внуками. Рядом с их домом, построенным в 50-х годах, на том же обширном дворе строился еще более солидный дом. Примерно в полутора километрах ниже по склону расположена центральная площадь села, на которой находятся здания средней школы, правления колхоза, сельского Совета, универсального магазина, а также монумент, воздвигнутый в память о жителях деревни, погибших во время второй мировой войны.

В молодости Джгуг явно была красивой женщиной. Даже в 95 лет ее глаза сохраняли живость, что, наверное, всегда было ее отличительной чертой. До нашей встречи я уже знала кое-что о ее трудном прошлом и поэтому ожидала встретить задумчивую, грустную женщину. Но меня просто поразили ее оптимизм и веселое выражение лица.

Джгуг Чамагуа одна вырастила 8 детей. Ее муж был заместителем министра финансов молодой Абхазской республики, и поэтому с 1921 года и до самой смерти в 1937 он был вынужден порой по несколько недель находиться в столице. Почти с самого замужества и в течение большей части их совместной жизни все семейные заботы ложились на плечи Джгуг.

Несмотря на частые разлуки с мужем, Джгуг с теплотой вспоминает об этом периоде жизни. Она рассказала мне, как 16-летней девушкой впервые увидела своего будущего супруга и сразу же влюбилась в него.

— Он был единственным сыном в семье,— сказала Джгуг многозначительно,— избалованным, красивым и самоуверенным. Я влюбилась в него моментально, хотя выйти замуж должна была за другого. Могу представить себе, насколько иной была бы моя жизнь, если бы этот молодой человек не оказался в тот день у нашего дома. Обычно в те времена молодые люди договаривались о свадьбе через посредника. У нас же хватило смелости условиться обо всем самим. Мы решили, что он меня похитит...

Свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, и ее муж-большевик принял самое активное участие в строительстве новой жизни. Джгуг избрали депутатом местного органа власти — неслыханный пост для женщины в старой Абхазии. После смерти мужа Джгуг продолжала заниматься воспитанием детей, и ей некогда было думать о втором браке.

В годы войны она многое пережила. Старший сын погиб в самом начале Великой Отечественной — в 1941 году. Другие ее сыновья тоже ушли на фронт. Один из них демобилизовался только в конце 40-х годов, а второй попал к фашистам в плен, но бежал и после войны оказался в Англии. Он смог прожить там всего несколько лет. Тоска по родине заставила его вернуться в горное село Ачандара, где и по сей день он работает в колхозе.

После войны жизнь Джгуг стала намного легче. Прежде всего, дети могли теперь содержать ее. Некоторые из них получили высшее образование, а один из сыновей — Михаил Чамагуа — стал известным в Абхазии писателем-драма- тургом. С ним мы еще встретимся в этой книге.

Джгуг считает, что ей есть чем гордиться. Несомненно, все, что она принесла в жертву в прошлом, теперь давало свои плоды. Для нее самой наиболее важной оценкой воспитанности ее детей являются отзывы о них других людей. Джгуг хочет, чтобы ее дети и внуки жили долго и счастливо.

— Мои внуки,— заявила она,— должны быть лучше моих детей. Пока я жива, я учу их всему, что знаю сама. Но верю, что и. после моей смерти родители будут воспитывать их в духе наших абхазских обычаев.

Больше всего Джгуг бывает довольна, когда вся семья собирается вместе или когда она сама подолгу беседует с друзьями и соседями.

Джгуг считает, что своим долголетием она в какой-то степени обязана традиционным мусульманским постам, а также аллаху, который «благоволит к ней». Раз в году она постится примерно в течение месяца: в 4 часа утра завтракает, а затем ничего не ест и не пьет целый день.

Другой причиной своего долголетия Джгуг считает постоянный труд, ведь она выполняла и женскую, и мужскую работу. До настоящего времени сердце ее не беспокоит. Она никогда не ходит к врачу и не принимает лекарств. Единственная болезнь, которая помнится, была малярия, но Джгуг вылечилась от нее с помощью местных трав. Сейчас она жалуется только на легкую слабость и плохое зрение. Но в день нашей встречи, когда она шла в гору вместе с сыном и внуком, я увидела перед собой женщину, полную радости и очень спокойную. Моя собеседница утверждает, что никогда ни с кем не спорит. Как же ей это удается?

— Мой принцип,— говорит она,— состоит в том, чтобы не обращать внимания, не отвечать, как бы настоятельно кто-то другой ни хотел поспорить со мной... Дайте человеку возможность хорошенько обдумать ситуацию, а сами тем временем прикиньте, справедливо ли он вас обвиняет в чем- то или нет. Если я не принимаю вызов, то тем самым заставляю человека удивляться: почему же она не отвечает мне, почему не защищается? Постепенно он сам остывает. При следующей встрече поговорите с ним о конфликте спокойно и попытайтесь пошутить по этому поводу. Эта привычка у меня с ранней молодости. Мои родители поступали так же. Возможно, это было одной из причин долгой жизни моей матери. Ей было 120 лет, когда она скончалась в 1975 году.

Были и другие секреты долголетия, о которых Джгуг узнала от своей матери: бывать на свежем воздухе по крайней мере половину суток, спать 10 часов и ежедневно много ходить пешком.

— В возрасте 100 лет,— вспомнила собеседница,— мать в один день могла пройти пешком 35 километров, чтобы навестить мою семью.

Самой Джгуг не нужно ходить так далеко, чтобы увидеть своих внуков — они живут в соседней деревне. Ее туда возят. Думаю, что она проживет столько же лет, сколько и ее мать, если не дольше. Джгуг полна решимости радоваться общению с правнуками как можно дольше.


СТАРШАЯ ЖЕНА


Хотя многие абхазы до социалистической революции 1917 года были мусульманами, а некоторые из них исповедуют эту религию до сих пор, в их жизни никогда не было запрета на употребление вина, как не было и многоженства. Поэтому я, мягко говоря, была крайне удивлена, когда в селе Ачандара познакомилась с семьей, покойный глава которой имел двух жен. Эти две женщины продолжали жить в одном доме и после смерти мужа. В истории Абхазии это редчайший случай.

Когда младшие члены семьи рассказали мне об этой истории, я думала, что они просто шутят, потешаются надо мной, хотят посмотреть, поверю ли я им. Сам факт был настолько необычным, что даже многие абхазские друзья, которым я рассказывала о нем, до сих пор считают, что я элементарно не разобралась в истории семьи Кварчелиа. «Этого просто не могло быть»,— настаивали они.

И все же это факт. Еще дважды приезжала я в село Ачандара и спрашивала всех моих собеседников, что они знают о семье Кварчелиа. И каждый из них повторял мне эту же историю.


Наташа Кварчелиа, 90 лет, в кругу родственников. Рядом с ней сидит «младшая жена»

Наташа Кварчелиа, которой уже за 90 лет, вышла замуж за человека, известного своей приверженностью к старинным абхазским обычаям. Через несколько лет после второй мировой войны супруг Наташи влюбился в соседку, муж которой не вернулся с войны. Несмотря на свою добрую репутацию и необходимость проявлять глубоко уважаемое абхазами качество — сдержанность в чувствах, Кварчелиа стал тайно и часто навещать дом вдовы. По селу пошли сплетни. Сыну Кварчелии эти разговоры не нравились. Он был воспитан своим отцом в духе уважения к абхазским обычаям и не мог смириться с тем, что все село подумает, будто старый Кварчелиа полностью потерял и самоконтроль, и уважение к общественному мнению. И тогда молодой человек обратился в Совет старейшин села *, коллективная мудрость которого могла бы помочь разрешить создавшуюся ситуацию.

__________
*Совет старейшин — традиционная в прошлом форма местного самоуправления. В настоящее время в каждом селении также есть Совет старейшин, члены которого выбираются из числа наиболее уважаемых жителей и исполняют эти обязанности на общественных началах. Совет функционирует подобно народному суду и решает гражданские дела, которые обычный суд не рассматривает. Совет не обладает реальной властью и не может заставить кого-либо подчиниться в обязательном порядке. Но его высокий авторитет дает членам Совета право надеяться, что их решения будут выполняться.— Прим. авт.

Рассмотрев дело и выслушав заинтересованные стороны, Совет старейшин предложил старшему Кварчелии жениться на своей соседке, привести ее в свой дом в качестве второй жены и прекратить тем самым все сплетни о добропорядочности их обоих.

Советские законы, естественно, не разрешают многоженство. Однако в Конституции Абхазской Автономной Советской Социалистической Республики есть статья, дающая возможность Совету старейшин принимать решения в соответствии с теми древними традициями, которые не зафиксированы в гражданском законодательстве, действующем на всей территории страны. Хотя многоженство и не является абхазским обычаем, оно разрешено шариатом . Очевидно, это и послужило для ачандарского Совета старейшин основанием для постановления о том, что двоеженство в данном случае разрешается как выход их положения. Никто из семьи Кварчелиа против такого решения не протестовал, ибо оно было приемлемо и для односельчан, поскольку снимало вопрос о чести Кварчелиа и чести его любимой женщины. Если кто-то из тех, кто несет ответственность за соблюдение советских законов, и заметил, что это решение Совета старейшин нарушает закон о браке и семье, они просто закрыли на это глаза, ибо в данном случае все стороны были удовлетворены найденным решением.

Единственный человек, который должен был бы протестовать против этого, была первая жена Кварчелии — Наташа. Я спросила ее, что она думает по этому поводу.

— Мы обе всегда были близкими подругами,— призналась она, явно удивленная моим недоумением. При этом Наташа хитро улыбалась, но я все же поверила, что она не была оскорблена решением Совета старейшин. Скорее наоборот: ей, вероятно, стало легче от того, что муж увлекся более молодой женщиной, а сама Наташа заняла в доме почетное место уважаемой старшей жены. В случае же развода ей пришлось бы уйти из дома, жить у родственников и, возможно, в разлуке с детьми.

У Наташи хорошо развитое, тонкое чувство юмора, низкий грудной голос, взгляд человека, не обремененного заботами и довольного прожитой жизнью. Ее рассказ о своей жизни подтвердил мое самое первое впечатление о ней как о человеке, прожившем счастливую жизнь. Правда, она сказала мне, что не хотела бы вспоминать тот период жизни, который предшествовал ее замужеству в 1921 году, тяжелое детство в семье безземельного крестьянина, свое горе, когда ее отец, мать и несколько братьев и сестер умерли от пневмонии, которую можно было бы вылечить, если бы в то время у них была хотя бы элементарная медицинская помощь. Воспоминания же Наташи Кварчелиа о первых годах Советской власти в Абхазии включены в главу IV.

Ее просторный двухэтажный дом — один из красивейших среди тех, что я видела в этих краях. Хотя в нем, кроме Наташи, живут все четыре поколения Кварчелиа — сын- бухгалтер с женой, детьми и внуками,— всем членам этой большой семьи хватает места, у каждого есть возможность уединиться. Вся семья полностью соблюдает абхазские обычаи. В то же время меня глубоко поразила сила их преданности идеям социализма, всячески способствующей сохранению абхазами своего национального самосознания и гуманных традиций.

Наташа Кварчелиа в свои 90 лет не помнит случая, когда бы она болела или обращалась к врачу. Она даже не пытается определить причину своего удивительно крепкого здоровья. После бесед с ней я могу указать на два фактора, возможно способствующих сохранению ее здоровья: безграничный оптимизм и чувство юмора.

— Я просто обожаю танцы,:— призналась она.— И хотя у меня уже далеко не тот голос, что раньше, я до сих пор люблю петь.

Один из моих вопросов, который я неизменно задавала всем моим собеседникам в Абхазии — какие качества они больше всего ценят в других и какими бы они хотели видеть своих детей? — я задала и Наташе Кварчелиа.

Ее ответ был похож на ответы многих абхазских долгожителей. Самым важным, по ее мнению, является образование. Так как в годы ее молодости среди абхазов царила почти поголовная неграмотность, к учености Наташа испытывает огромное уважение. А поскольку старшее поколение пользуется столь большим влиянием в своих семьях, их любовь к познаниям разделяют и молодые. Другим важным качеством Наташа считает доброту. «Человек всегда должен быть добрым и гостеприимным,» — сказала она. Затем, продолжая размышлять над моим вопросом, выразила, как мне кажется, самое распространенное среди всех матерей Земли желание: «Самое главное — чтобы никогда не было войны. Люди не должны больше воевать!»


Молодым есть у кого учиться трудолюбию


Скоро приедут гости
Скоро приедут гости



Каждый абхазский юноша должен вырасти джигитом



Эта охота популярна, как и столетия назад


Предыдущая страница:
ВВЕДЕНИЕ