ГЛАВА VI. ДЕТСТВО БУДУЩИХ ДОЛГОЖИТЕЛЕЙ

«Наше стремление сохранить национальные традиции, возможно, объясняются тем, что до Октябрьской революции абхазский народ находился на грани угасания. И мы, возможно, более бережно относимся к национальному наследию именно из-за этого прошлого... И не важно, что могут подумать о наших традициях люди других национальностей...» Эти слова 23-летней Сусанны Джинджолия из села Джгерда помогли мне понять, почему абхазы не склонны предавать забвению многие обычаи, кажущиеся неприемлемыми человеку, выросшему, скажем, в Соединенных Штатах.


В городских и сельских семьях я беседовала с детьми и молодыми людьми в возрасте от 7 до 30 лет. А поскольку и сами семьи, и социальное окружение были схожими, детство моих собеседников также во многом было одинаковым. И если даже по характеру они были различны — одни общительны, другие застенчивы,— в одном сходились все: каждый знал родословную нескольких поколений своей семьи. Традиции и историю Абхазии и абхазского народа все они познавали и дома, и в школе. Сусанна Джинджолия — обычная для ее поколения девушка, выросшая в сельской местности в 1950-е годы, когда трудности военных лет и их последствия были в основном уже позади. В жизни Сусанны как в зеркале отразились все изменения и все незыблемые черты абхазской системы воспитания детей. И лучше всех об этом рассказывает она сама:

— Родилась я семимесячной. Как мне потом рассказали, женщина-доктор, которая выхаживала меня в местном роддоме, была армянкой по национальности. Она получила у моих родителей разрешение выбрать для меня имя и назвала Сусанной. Когда меня привезли домой, этот доктор в течение нескольких месяцев навещала нас каждый день, а после этого минимум один раз в неделю приходила к нам справляться о моем здоровье. Она очень любила меня.

Через несколько лет родился мой средний брат, и я очень хорошо помню, как ликовала вся наша семья, когда его привезли из роддома. В Абхазии рождение мальчика всегда приносило великую радость, так как в старые времена очень много мужчин погибало в вооруженных конфликтах. И сейчас сохранился обычай отмечать рождение мальчика большим весельем, чем рождение девочки. Посмотреть на моего брата пришли все соседи. Когда же ребенка вынесли в сад, мой отец — заядлый охотник взял ружье и по обычаю дважды выстрелил в воздух в честь рождения мальчика. А как я взволновалась!.. Думаю, это не было ревностью. Своему новому брату я преподнесла куклу, приветствуя его в доме. Бабушка трижды обошла вокруг колыбели, приговаривая: «Пусть все твои болезни перейдут на меня». Она добрая женщина, очень любит детей. Конечно, любая бабушка обожает своих внучат, но наша бабушка нас любит по-особенному.

Когда брата привезли из роддома, мать не подходила к нему, если в это время в комнате был ее свекор — мой дедушка. Как только дедушка входил в комнату, где в тот момент моя мать занималась братом, она тотчас же уходила. Это старинный обычай, знак глубокого уважения невестки к главе семейства, свекру. Невестка, не соблюдающая эти старинные правила, как бы заявляет своему свекру: «Смотри, твой сын и я были близки, и это — наш ребенок».

Некоторые абхазки сейчас не обращают внимания на этот обычай, но я думаю, что тем самым они только демонстрируют неуважение к самим себе, если им уже нет дела до наших абхазских традиций.

Я смотрю на эту девушку и сравниваю ее с долгожителями. Как они похожи по манере говорить и непохожи по уровню развития.

— Недели через три после рождения,— продолжала Сусанна,— совершается ритуал присвоения ребенку имени, и его мать тогда уже может ухаживать за ним в присутствии родственников мужа и других старших членов семьи, хотя она по-прежнему не должна целовать или обнимать свое дитя при старших.

В прежние времена эта церемония носила религиозный характер: совершалась молитва богам, дабы они охраняли дитя, чтобы оно росло здоровым и счастливым. Присутствовать при этом могли только женщины, и угощением для них служило мясо жертвенной курицы и хачапури. В наше время на этот праздник в честь новорожденного приходят и мужчины. Старики, естественно, в нем не участвуют: они по-прежнему строго придерживаются старинных правил. Однако другие жители села приходят на праздник, ибо это также и хороший предлог собраться вместе родственникам и соседям, чтобы и пообщаться, и отметить рождение нового члена общества.

В прежние времена мать не принимала участия в выборе имени своему ребенку, которое провозглашалось именно на этой церемонии. Это право сохранял за собой глава дома. Причем ребенка никогда не называли в честь кого- либо из предков, поскольку мать не имела права произносить вслух такие имена. Сегодня уже никто, по крайней мере среди моих абхазских знакомых, не обращает никакого внимания на эти правила. Однако имя человека по-прежнему имеет для абхаза большое значение. В абхазском языке слово «имя» имеет и другое значение — «слава».

На церемонии имянаречения гости преподносят подарки, а женщины благословляют ребенка. Старейшая из них, обладающая ораторскими способностями, руководит торжеством и произносит самые главные благословения.

Думаю, что эта традиция не отомрет. Почти все в наше время после рождения ребенка устраивают такие праздники. Я уверена, что когда я состарюсь, то и мои дети, и дети моих детей будут поступать так же ради стариков, стремящихся поддерживать старинные традиции. То же самое можно сказать и о свадьбах, которые так красивы и так важны в начале жизни молодой пары! Семью, которая не придерживается этих обычаев, посчитали бы в селе весьма странной.

До одного года мой брат спал в традиционной абхазской колыбели, какими наш народ пользовался веками. Младенец лежит в ней привязанным, а оправляется через отверстие в ее основании. Помню, когда была еще совсем маленькой, я просила мать разрешить мне поспать в этой люльке. Конечно, она не позволяла, так как это была колыбель моего брата. Спала я в маленькой кроватке в комнате родителей. Позднее я стала спать в одной комнате с бабушкой.

Когда же брат немного подрос, мне была выделена отдельная комната, а он перебрался в комнату бабушки. С бабушкой спать было очень тепло, и она была счастлива чувствовать, что кто-то из нас находится так близко рядом.

Мой младший брат родился через несколько лет после рождения старшего. В его честь был устроен такой же ритуал имянаречения. Он был всегда любимцем бабушки, и, даже когда уже больше не спал с ней в одной комнате, она обычно вставала среди ночи и заходила в его комнату, чтобы проверить, как он там... Младший сын обычно самый любимый в семье, хотя все мы также чувствовали себя желанными и любимыми детьми и в своем доме, и среди других родственников.

Например, мой дядя по отцовской линии живет по соседству. До того как жениться и обзавестись собственными детьми, он был очень привязан ко мне и моим братьям. До сих пор, когда дядя увидит какую-либо вещь, которая может нам понравиться, он тут же покупает ее для нас, будь то одежда или что-либо еще, и обращается с нами, как со своими собственными детьми. Даже лучше, потому что свою любовь к нам он может проявлять более открыто. Дядя не станет демонстрировать свое отношение к собственным детям в присутствии других людей.

Человеку всегда интересно рассказывать о своем детстве. И Сусанна это делает с удовльствием. Глаза ее светились, когда она говорила:

— В детстве я играла во дворе со своими родными или двоюродными братьями, которые жили по соседству. До самой школы они были моими единственными друзьями. Наш двор я покидала, только когда шла к соседям, или с дедушкой в больницу, где он работал, или в магазин в центре села. Так что окружающий нас мир был невелик, а люди, которых мы знали лучше всего, были нашими же родственниками.

У меня было много кукол. Одна из кукол могла говорить «мама», «папа». Мы с братьями никак не могли * понять, что у нее там внутри, почему она говорит, поэтому мы вскрыли куклу и нашли там какую-то коробку... Мы играли с мячами и другими игрушками. Мой младший брат почти каждый день ломал какую-нибудь из них. В таких случаях дедушка покупал ему новую взамен сломанной, а иногда специально копил несколько игрушек, чтобы иметь их наготове, если брат снова что-либо сломает. Дедушка нам ни в чем не отказывал, но я не помню, чтобы мы злоупотребляли его добротой.

Я проводила дни с бабушкой, которая из-за болезней в колхозе не работала. Мать, отец и дедушка уходили на работу. По вечерам нами занималась мама.

Она всегда относилась к нам с нежностью, часто обнимала или говорила нам хвалебные слова. Папа целовал редко, но мы знали, что он нас очень любит. По обычаю отец в присутствии своих родителей никогда не проявляет нежности к своим детям. Ни отец, ни мать не имели высшего образования, но нас они воспитали хорошо. Мне кажется, мы были хорошими детьми, но иногда и у нас случались неприятности. Поскольку я была старшим ребенком и к тому же девочкой, меня редко наказывали. Я должна была присматривать за братьями, а они в свою очередь должны были слушаться меня как старшую. Если бы родители меня наказывали, то братья не уважали меня и не слушались бы.

Никто никогда нас не бил. Самым суровым наказанием у родителей было поставить моих братьев в угол. Но такое случилось, насколько я помню, всего несколько раз. Однажды мальчики, несмотря на запрет, полезли на дерево, чтобы нарвать вишен. Бабушка боялась, что они могут упасть, и очень расстроилась. Когда домой пришел отец, бабушка рассказала ему об этом, и он поставил мальчиков в угол примерно на полчаса.

Мы боялись отца, хотя он нас никогда не бил и ни разу не повысил голоса. А когда мать говорила, что вот придет с работы отец и «строго» нас накажет, мы просили ничего ему не говорить и обещали хорошо вести себя. Не знаю, почему мы верили маме, что отец может нас сурово наказать! Он никогда этого не делал. Возможно, нам было достаточно, чтобы однажды он поставил мальчиков в угол, после чего мы всегда считали, что он может наказать нас еще более строго.

Но в целом мы были хорошими детьми и больших хлопот родителям не доставляли. Они были добры к нам, но нас это не испортило.

Некоторые родители обещают купить конфеты или что-либо сделать, когда хотят, чтобы дети выполнили их поручение. Но моей матери так поступать не приходилось. Мы всегда были готовы помочь ей. Когда же она хотела, чтобы мы сделали для нее что-то особенное, то единственное, что она обещала нам,— это прочесть или рассказать сказку. Нам это всегда очень нравилось, особенно любили мы абхазскую сказку про маленького мальчика, который вырос вместе с оленем. Нам также нравилось, как она рассказывала нам болгарские сказки. (У нас эта книжка была на абхазском языке в переводе с русского, на который она первоначально была переведена с болгарского.) Мама рассказывала нам и про обычаи других народов, и про жизнь людей в других странах.

Я знала больше сказок, чем мои братья и многие из моих друзей. Обычно я приходила к двоюродным братьям и сестрам и рассказывала им сказки, которые знала сама, или поправляла младших, когда они пересказывали мне услышанные ими истории и ошибались. Мама также учила нас танцевать и петь абхазские народные песни и танцы. Она хорошо играет на абхазских народных инструментах. А сейчас мои братья аккомпанируют на гитаре и поют, когда мы собираемся вместе всей семьей.

Мы научились работать по дому и на огороде еще до того, как пошли в школу, хотя все это казалось нам лишь своеобразной игрой. Нам никогда не приходилось делать то, что было бы не по силам. Я обычно участвовала в мытье посуды, а братья помогали отцу в его делах. В школе, начиная с пятого класса, мы стали — в меру своих сил — вместе с колхозниками убирать урожай и только тогда по-настоящему познакомились с работой в сельском хозяйстве. Но она никогда не была тяжелой и нам нравилась. Бабушка всегда учила нас, что работа — это хорошая физическая закалка. Во время войны восьми-девятилетним детям приходилось трудиться в поле, чтобы помочь в производстве продуктов питания и для Абхазии, и для людей в других районах страны. В наше время детям, конечно, нет необходимости выполнять такую тяжелую работу,— для этого достаточно взрослых. В абхазских семьях и в школах считают, что полезно приучать детей к работе и чем раньше они приобщаются к труду, тем проще им будет потом работать по-настоящему. Труд — это неотделимая часть жизни, а не что-то такое, чего надо бояться, когда вырастешь.

— А как вы учились? — спросила я Сусанну.

— Я училась в местной школе в центре села Джгерда. Моей учительницей в первых трех классах была замечательная женщина, носившая почетное звание «Заслуженный учитель Грузинской ССР». Она действительно была достойна этого звания, и к каждому ученику у нее был индивидуальный подход. Среди учителей она была моей самой любимой. Сейчас она на пенсии. Самой плохой я считала учительницу немецкого языка: предмет свой она знала хорошо, а преподавательским талантом не обладала. Я училась у нее шесть лет, но не могу сказать, что знаю этот язык. В отличие от нее преподавательница математики была прекрасным педагогом. Она учила нас не только сложным вычислениям, но и делилась с нами своими мыслями и философскими воззрениями. Преподаватель литературы в старших классах был тоже исключительно талантливым человеком. На его уроках мы буквально не замечали, как проходит время...

Конечно, не все школы одинаковы, бывают и лучше, и хуже. Наша школа, я бы сказала, была чуть выше средней. И ученики были неплохие: я не помню никого из них, с кем преподавателям было бы трудно. Если кто-либо отставал в учебе или плохо вел себя, то преподаватели или директор вызывали в школу родителей ученика и просили их поговорить с ним. К таким мерам прибегали в исключительных случаях, но это всегда помогало, поскольку самое сильное влияние на ребенка оказывает семья.

В школе я читала гораздо больше, чем требовалось по программе. Дома у нас была хорошая библиотека с книгами советских и зарубежных авторов и, конечно же, абхазских писателей. Я читала больше, чем обычно читают в моем возрасте, и больше, чем мои братья. Мой дядя постоянно подписывался на ежемесячник абхазской литературы. Он хранил все выпуски вплоть до 1960 года, после чего этой коллекцией занялась я. По сей день я регулярно читаю этот журнал и делаю подшивку. Читаю я и другие журналы, и если попадается интересная статья, вырезаю ее и храню.

Мне всегда хотелось стать археологом или юристом. Сейчас право меня уже не интересует, а из-за плохого здоровья пришлось отказаться от мысли стать археологом. Несколько лет назад я упала и повредила позвоночник и теперь часто страдаю от этой травмы. Чувствую себя сейчас лучше и на следующий год надеюсь поступить на исторический факультет Абхазского государственного университета.

Многие мои друзья учатся в институтах, а некоторые уже их окончили. Другие остались в селе и трудятся в колхозе. Из-за травмы я не могу выполнять такую работу, поэтому хлопочу по дому, читаю и готовлюсь к вступительным экзаменам.

Я дружила со всеми девочками из нашего класса. Если уважаешь абхазские обычаи, то у тебя будет много друзей. Тех, кто не придерживается общепринятых традиций, уважают меньше. Это означает, что девушкам одеваться надо скромнее и не пользоваться косметикой. Абхазские мальчики не любят, когда девочки стараются как-то выделиться. Одна ученица в нашем классе по примеру своей старшей сестры подкрашивалась, причем она и не представляла себе, как смешно она при этом выглядела. Наконец вмешались ее родители и запретили ей пользоваться косметикой в таком возрасте.

Было у меня человек пять близких друзей и среди мальчиков. Они делились со мной своими секретами, проблемами, обращались за помощью или советом. Когда у них были хорошие новости, они непременно рассказывали мне о них. Я очень надежная — называю себя «секретный архив». Любой доверенный мне секрет дальше меня не идет — дажё под страхом смерти не выдам я чужой тайны. Возможно, мальчишки доверяли мне потому, что видели, какой я была скромной и как хорошо относилась к братьям.

— Не смогли бы вы высказать свое отношение к абхазским традициям? — спросила я.

— Я высоко ценю большинство абхазских традиций, то, что у нас уважают скромность, щедрость, гостеприимство и проявление уважения к старшим. Большинство наших «плохих» обычаев постепенно исчезло, как, например, вражда, кровная месть и ограничения в свободе передвижения женщин. Но вместе с тем остается еще много сложных ритуалов, которые следовало бы упростить. Это, к примеру, «обычай избегания», когда невестка не имеет права говорить в присутствии свекра, или правило, по которому сын не может брать на руки собственного ребенка при своем отце. Конечно, в присутствии старших надо вести себя сдержанно и уважительно, однако в современном мире совсем не обязательно слепо следовать букве старинных обычаев. Мы видим, как постепенно изменяются наши традиции, особенно в городах. Но я не знаю ни одной абхазской семьи, которая была бы готова отказаться от всего традиционного, составляющего саму суть психологии абхазов, от всего, что делает нашу национальную культуру уникальной.


Мы всегда заботливо относились к судьбе нашего народа и его обычаев. За абхазским столом первый тост всегда поднимают «за народ». Наше стремление сохранить национальные традиции, возможно, объясняется тем, что до социалистической революции абхазский народ, как я уже говорила, находился на грани вымирания. Если кто-то ведет себя особенно плохо, родственники его упрекают: «Ты позоришь свой народ». На первом же празднике в честь рождения ребенка приглашенные гости обычно говорят: «Желаю тебе стать достойным сыном (или дочерью) своего народа». Это означает, что человек никогда не должен совершать поступки, позорящие абхазский народ.

Хотя такое поведение у нас всегда считалось идеальным, в старой Абхазии тем не менее еще лет сто назад люди иногда убивали друг друга из-за клочка земли. Когда человек не мог досыта накормить свою семью, а кто-то более сильный пытался отнять у него единственный источник пропитания — землю, то, защищая ее, крестьянин готов был убить другого человека. В то же время более богатые и сильные были алчными и не останавливались ни перед чем, чтобы иметь еще больше...

Я прожила уже почти четверть века и никогда не слышала о подобной алчности ни в Джгерде, ни в Абхазии, ни где-либо еще в нашей стране. Работа есть для всех, земли хватает всем, кто хочет ее обрабатывать. Кто-то живет лучше, кто-то хуже, но в основном все мы в Джгерде земледельцы с равными правами и обязанностями. Никто не чувствует себя изолированным от общества, и, наверное, поэтому в нашем селе жизнь такая спокойная. Если бы все народы относились друг к другу, как к равным себе, то тогда на земле определенно был бы мир.



Во время посещения различных семей в селах Абхазии крайне интересным мне показалось то, что маленькие дети, малыши, так мало походили на испорченных или, что называется, трудных детей. Порой они еще не могли говорить или были слишком малы, чтобы внимать голосу рассудка, понимать, за что их ругают, однако они всегда слушались родителей, бабушку и дедушку и старших по возрасту детей. Если ребенка просят выйти из комнаты или что-либо принести, он сразу исполняет просьбу и не жалуется. Я знаю, что абхазские дети, как и все другие дети где бы то ни было, не совершенны, и поэтому их родителям и другим старшим так или иначе приходится их наказывать. Родители сами говорили мне об этом. Однако в те несколько часов, что я проводила в каждом из более чем ста домов, в большинстве которых были маленькие дети, они в моем присутствии всегда вели себя хорошо, и мне даже не верилось, что они могли вести себя иначе.

Я решила выяснить, почему никогда не встречала «непослушных» детей, почему здесь так много юношей и девушек, подобных Сусанне, «сверхвежливых» по западным стандартам, и почему они сами говорят, что в детстве у них не было конфликтов ни дома, ни в школе, ни в отношениях с односельчанами.

Для начала я хотела убедиться, что мои первые впечатления не были поверхностными. Занялась исследованием, пыталась найти детей, подростков и молодых людей, которые были бы духовно оторваны от своих семей и односельчан. Во время первых двух экспедиций в Абхазию (как раз тогда и беседовала с Сусанной Джинджолия) я была члейом московской группы этнографов. Когда кто- либо из абхазов спрашивал, почему у меня нерусский акцент, обычно говорила, что я из Эстонии, и затем быстро меняла тему разговора. Хотелось быть уверенной, что собеседники ничего от меня не утаивают из чувства патриотизма и в силу естественного нежелания делиться с иностранкой своими внутренними проблемами. К моему удовлетворению, меня принимали за советскую гражданку и были со мной всегда откровенны. Именно тогда я узнала о низком уровне преступности среди малолетних в Абхазии, которая в большинстве случаев выражалась в мелком воровстве и была довольно редким явлением. Конечно, среди молодежи есть и горячие головы, способные затеять драку, но мало кто из них совершает серьезные преступления или же систематически нарушает общественный порядок.

Подавляющее число молодых людей с детства, с момента, когда они только начинают ходить, ведут себя примерно, проявляют уважение к старшим и, по-видимому, вообще не в состоянии обидеть или оскорбить кого-либо из взрослых. Другими словами, это молодые люди, которые уверены в себе, имеют здоровую нервную систему, испытали сравнительно мало стрессов в детстве, сохраняют хорошие отношения со старшими.

Сделав это общее заключение, я решила искать возможные «секреты» воспитания, при котором у детей не только счастливое детство, но и потребность в зрелом возрасте в уважении к старшим, заботе о них, причем потребность достаточно сильная, чтобы у стариков была действительно счастливая старость.

Жизнь в сельской местности повсюду в мире благоприятствует образованию здоровой среды общения. Но я заметила, что, хотя в городских семьях правила поведения уже более простые, чем в сельских, тем не менее семейный климат в городе такой же, как и на селе, с той же степенью уважения к старшим, ставшего в Абхазии краеугольным камнем традиционной системы воспитания.

После бесед с молодежью, их родителями, людьми среднего и старшего поколений в городе и в колхозах я узнала, что люлька, какой столетиями пользовались абхазы, по-прежнему остается, особенно в селах, излюбленной первой кроваткой для ребенка. Все, кто ею пользовались, считают, что если малыш по многу часов в день в течение нескольких месяцев лежит привязанным на спине, то в результате у него вырабатывается прямая осанка. В Абхазии это по-прежнему считается признаком красоты. Правда, двадцатилетний юноша из села Лыхны сказал мне, что когда он учился в техникуме в РСФСР, то не заметил, чтобы русские в целом были менее стройными, чем абхазы, хотя они и не держат младенцев туго спеле- нутыми в кроватках так долго. Но при этом он заметил, что его будущий ребенок будет расти в абхазской колыбели, как того требует уважаемый им народный обычай.

Когда я задумалась, в чем же преимущество такой колыбели, если не считать, что малыш в ней дольше остается сухим, то поняла: само положение ребенка способствует формированию его спокойного нрава. Младенец меньше плачет, так как реже бывает мокрым, и чувствует себя более уверенно, когда лежит плотно спеленутым. Правда, сами матери считают, что каждый крошечный человечек по- разному воспринимает это ощущение безопасности. Одни ведут себя в колыбели спокойно в течение нескольких месяцев, а другие, более активные по натуре, начинают со временем плакать и ворочаться, требуют, чтобы их почаще брали на руки. Только тогда, в зависимости от настроения ребенка, матери начинают иногда пользоваться детской коляской как заменителем люльки.

Когда ребенку исполняется восемь-девять месяцев, ему в дополнение к материнскому молоку дают уже кефир и манную или кукурузную кашу. Годовалый ребенок ест ту же пищу, что и взрослый, включая аджику с творогом. Матери стараются кормить детей своим молоком как можно дольше, вплоть до года, а иногда и позже. Точно таким же был рацион младенца и сотню лет назад, когда родилась Зинаб Ашуба.

Если раньше в Абхазии в ходу была народная медицина, вера в «черный глаз» и силу амулетов, то сейчас родители при первых же признаках детской болезни и на каждой новой стадии физического развития ребенка сразу же обращаются к местному врачу. Мало кто из стариков передает молодежи свои знания народной медицины. И все же в беседах со многими молодыми людьми я убедилась, что они высокого мнения о лечебных травах Кавказа, и, возможно, им удастся сохранить эти ценные знания, не допустить, чтобы они были безвозвратно утрачены.

Первый год жизни ребенка в целом проходит сравнительно мирно: он крайне редко плачет, будучи надежно привязанным к колыбели; его постоянно укачивают; распорядок кормления у него свободный. Если даже допустить, что у спелейутого ребенка и несколько задерживается моторное развитие, то это, вероятно, компенсируется формированием относительно более спокойной нервной системы и, возможно, лучшей осанки.

Очень важно для ребенка и его будущего, что к моменту, когда он становится на ноги, у него уже здоровая нервная система, а вокруг — семья, в которой все члены строго соблюдают установленные правила. Для самого ребенка это — знаменательное время жизни, но одновременно и период познания окружающего мира и формирования характера. В Соединенных Штатах я была лично знакома с матерями, для которых эти месяцы в жизни их ребенка были крайне мучительными... Итак, каковы же нормы поведения в абхазской семье?

Когда ребенок начинает ходить, родители стараются сдерживать свои нежные чувства к нему не только в присутствии старших по возрасту, но даже и оставшись наедине с малышом.

Лидия Кецба из села Джгерда рассказывала мне, что она приберегала ласку для тех случаев, когда хотела похвалить ребенка за хорошее поведение. «Я никогда не ласкала детей без причины,— сказала она.— Дети должны стремиться порадовать родителей, поэтому ласку нужно приберегать как награду».

Когда я слышала подобные высказывания от других родителей, даже совсем молодых, мне казалось, что такое отношение огорчает детей, что между ними и родителями теряется близость. Я никогда не сдерживалась и обнимала своих сыновей по поводу или без повода. Большинство тех, кто окружал меня в жизни, считали, что эта дает детям чувство покоя и уверенность в родительской любви. Однако в Абхазии сдержанность родителей, как я убедилась, не мешает детям ощущать их любовь и платить родителям тем же — любовью и уважением.

Когда и как идет развитие этих чувств? Судя по всему, они зарождаются, когда ребенок уже начал ходить. В основе общения ребят со взрослыми, которое я наблюдала, не было детского страха перед побоями или другим физическим наказанием, хотя родители и говорили мне, что иногда приходится дать ребенку шлепка, чтобы заставить его слушаться. Правда, это скорее исключение, чем правило.

Но не подавляют ли родители волю детей прежде, чем она получит возможность развиться? Не являются ли абхазы народом со сломленным характером? Ни в коей мере. Многие в Абхазии говорили мне, что идеальным ребенком они считают не того, кто хорошо ведет себя в ста случаях из ста. Такой ребенок, по их мнению, когда вырастет, вообще не будет иметь никакого характера. Поэтому родители не стремятся сдерживать волевое развитие детей, напротив, они стараются воспитать в них благоразумие и стремление к взаимопомощи, вырастить человека, на которого могут положиться и семья, и общество.

Такой вид послушания, я думаю, в какой-то степени результат действия глубоко укоренившихся единых принципов воспитания детей. Они знают, чего ждут от них все взрослые и что реакция каждого человека на их поведение в каждом отдельном случае будет практически одинаковой. Перед глазами у детей — постоянные примеры для подражания: общепринятые нормы поведения взрослых и старших по возрасту ребят.

В селе Дурипш я встретила русскую женщину, которая живет там с мужем-абхазом и четырьмя сыновьями. Моя собеседница считала, что ее супруг и другие односельчане меньше, чем она сама, полагаются в воспитании детей на многословные нравоучения. Абхазы больше стараются отвлечь капризного ребенка от причины того, что его раздражает, и не давать детям прямых приказаний.

Важной частью системы воспитания являются трудовые навыки, прививаемые детям, как уже говорилось, с раннего возраста. Малышей учат подавать гостям воду для мытья рук перед едой (это обычно происходит на открытом воздухе и является старинным обычаем), а также выполнять различные мелкие поручения.

Родители в один голос повторяли, что их дети с желанием осваивают все эти домашние дела. Вероятно, вначале дети делают все с большим интересом потому, что их обязанности по дому или в поле всегда им по силам и никогда не в тягость. Однако можно предположить, что со временем эта рутина начинает их утомлять и они отказываются выполнять порученное. Мне же абхазские друзья заявляют, что ничего подобного не происходит, подростка редко приходится заставлять делать что-то по дому. Дети сами видят, что никто в семье не увиливает от работы, и им даже в голову не приходит отказаться выполнить то, о чем их просят родители. Работа больше напоминает им игру, и это также помогает формировать в детях положительное отношение к труду. Никто не заставляет их выполнять тяжелые работы в поле или дома, а поручают только то, что им по силам.

В дошкольном возрасте ребенок начинает постигать обычаи и традиции абхазского народа, не нуждаясь в специальных наставлениях. Дома и во время семейных сборов (кроме похорон, куда детей не допускают) дети усваивают традиционные нормы поведения, глядя на окружающих, которые ведут себя согласно обычаям. Иногда родители разъясняют ребенку тот или иной обычай, но делают это только однажды. Большинство взрослых собеседников сразу же задумывались над моим вопросом, как же они передают детям народные обычаи, потому что раньше им и в голову не приходило проанализировать этот процесс. Немного подумав, они обычно пожимали плечами и говорили, что дети просто смотрят, как ведут себя старшие ребята и взрослые в той или иной ситуации.



До этого момента я описывала типичный мир дошкольника, получающего все свое воспитание исключительно в домашних условиях. Однако в крупных колхозах многие дети ходят в детские сады, особенно в период уборки урожая, когда их матери каждый день работают в поле. В городе детские дошкольные учреждения, как известно, еще более популярны. Воспитание детей вне дома развилось в Абхазии сравнительно недавно, главным образом в послевоенное время.

Чтобы познакомиться с системой детского дошкольного воспитания, я посетила один из детсадов в Сухуми. Его здание находится в нескольких кварталах от моря, на тихом перекрестке. До революции это был особняк богатого владельца, а сегодня в нем круглосуточно находятся 80 детей от трех до шести лет. Родители могут в течение недели в любое время брать детей домой или же оставлять их там круглосуточно. Это специализированный детсад для ребят со слабыми органами дыхания или тех, чьи родители больны туберкулезом, чтобы избежать возможности контакта детей с родителями, пока те проходят курс лечения.

Директором этого показательного в масштабах Абхазии детсада уже семь лет работала абхазка, которая во время моего визита была в отпуске. Беседовать мне довелось с ее заместительницей Русудан Накопил. По национальности она грузинка, и, по ее словам, среди ее коллег есть абхазки, грузинки, русские, гречанки и армянки, поскольку в этот сад ходят дети именно перечисленных национальностей. Язык общения для всех — русский, а между собой все они говорят на родном языке, поэтому и дети, и сотрудники легко усваивают отдельные слова и выражения из других языков.

А каково трехлетнему ребенку, который попадает в сад, едва зная только свой родной язык и почти не умея говорить по-русски? Русудан рассказала мне, что таким новичкам требуется не более двух месяцев, чтобы научиться бегло говорить по-русски. Если это ребенок — грузин, то воспитательница-грузинка вначале поможет ему переводить ключевые фразы, пока русские слова не станут привычными. Дети, давно посещающие детсад, также помогают новеньким.

Кроме воспитательниц (все они с высшим образованием), в этом детском саду, как и в любом дошкольном учреждении страны, работают врач и две медсестры. Медицинский персонал каждое утро меряет у детей температуру с тем, чтобы заболевшего ребенка можно было сразу изолировать и начать лечить. Врач постоянно наблюдает детей, следит за их правильным развитием.

Дети проводят в саду больше времени, чем в кругу семьи, поэтому я заинтересовалась, не испытывают ли они острой потребности в нежности со стороны взрослых. Русудан ответила однозначно — нет. «В каждой группе,— сказала она,— не более 25 детей и при них по два воспитателя, которые работают вместе по шесть часов в смену. Все наши сотрудники очень любят детей, даже водитель автобуса, который непосредственно в процессе воспитания не участвует. Подобными душевными качествами должны обладать и нянечки, и медицинские работники, поступающие к нам на работу. Мы относимся к малышам как к своим собственным, поэтому они чувствуют себя здесь как дома. Когда кончаются часы работы, воспитательницы обнимают и целуют своих подопечных, а затем дети с удовольствием встречают новую смену педагогов».

Единственное наказание в саду — угроза воспитательниц рассказать родителям о плохом поведении их ребенка. Но, по словам Русудан, в этом едва ли есть необходимость, поскольку с раннего возраста дети знают, как поддерживать порядок и каковы правила поведения. Они берут пример друг с друга и редко выходят за рамки дозволенного.

В саду малыши учатся рисованию, музыке, занимаются физкультурой, а на последнем году, готовясь к школе, изучают основы арифметики и правописания. В перерывах между занятиями дети играют в просторном дворе, где растут большие деревья, кустарники, цветы. Здесь они учатся сажать растения и ухаживать за ними. Для смены обстановки их водят в расположенный неподалеку ботанический сад, где знакомят с названиями редких растений, собранных там со всего мира.

Таково осенне-зимне-весеннее расписание жизни детсада.

На лето его питомцев вывозят в собственный летний лагерь, расположенный на берегу моря, рядом с курортом Пицунда. Там они играют на пляже и в воде, гуляют по реликтовой сосновой роще — одной из красивейших достопримечательностей этого легендарного полуострова. После трехмесячного пребывания под летним солнцем и на свежем воздухе дети возвращаются домой загорелыми и жизнерадостными.

Детсад находится в ведении городского отдела народного образования и работает по программе, разработанной Министерством просвещения. Содержание в нем одного дошкольника обходится государству в 685 рублей в год. Родители же платят небольшую сумму, покрывающую лишь малую часть затрат на питание ребенка.

Программа, рекомендованная Министерством просвещения, предлагает воспитательницам проводить с детьми познавательные игры. Больше всего ребятам нравится играть в профессии, когда они представляют, например, работу магазина или библиотеки, строительство дома. Каждый ребенок выбирает свою собственную роль в этой «деятельности». Взрослым остается только следить, чтобы в игре участвовали все дети без исключения. Если малыш растеряется и не будет знать, что делать дальше, воспитательница тут же ему подскажет выход из положения.

Перед едой дети сами накрывают на стол, а после сна заправляют кроватки. Они самостоятельно наводят порядок среди игрушек. Воспитательницы постоянно следят за тем, чтобы дети всегда были чем-нибудь заняты.

Я обошла помещения и территорию детсада, наблюдая за малышами. Было приятно видеть множество детей и воспитательниц самой различной национальности. Ребятишки выглядели здоровыми и счастливыми. А потом они пели и танцевали, и я убедилась, что они прекрасно выучили русские, абхазские, грузинские и греческие танцы и поют на разных языках.

И все же мне хотелось знать, не испытывают ли дети чувства одиночества, когда нет рядом их родителей. Русудан рассказала мне, что двое ее детей тоже ходили в этот сад. Она хотела, чтобы они больше времени проводили с ней. «Я очень жалею, что приводила их сюда,— сказала Русудан.— Я думаю, что нет необходимости матери все время самой воспитывать ребенка. Наоборот, моим детям было бы лучше, если бы я не проводила с ними все дни и ночи. До сих пор они слишком сильно привязаны ко мне. Остальные дети в саду вырастут более самостоятельными, чем мои собственные. Некоторые из моих друзей не согласны со мной, но опыт показывает, что если дети знают, что их мать работает и не может все время смотреть за ними, то они сами будут лучше заботиться о себе. И впоследствии определенно будут лучше приспособлены к работе в больших коллективах».

Думаю, что правы и Русудан, и ее друзья, ибо важнее всего, по-моему, чтобы за ребенком был хороший уход и чтобы, учась самостоятельности, он получал достаточно ласки. Оба эти элемента воспитания в изобилии присутствовали и в семьях, которые я посещала, и в сухумском детсаде.

В современных сельских семьях дети сейчас приобретают те же самые трудовые навыки, что и их родители десятилетия назад. Девочка 10—12 лет должна уметь готовить пищу, накрывать на стол и подавать еду так же умело, как это делает любая взрослая женщина. Если неожиданно приходят гости, а никого из взрослых женщин нет дома, девочка-подросток бросит все, чем бы она ни занималась, чтобы приветствовать гостей, устроить их поудобнее и накормить, как того требует народный обычай. Редко случалось так, чтобы я попадала в дом, где одновременно отсутствовали и родители, и дедушка с бабушкой. Но если такое случалось, то дети всегда были не менее гостеприимны, чем их родители. Я специально говорю «дети», потому что в моей практике были случаи, когда малышей оставляли дома на попечение старшего брата, который при моем появлении делал все так, как любая старшая сестра в семье.

В селе Лыхны мне сказали, что я должна побывать в одной болБшой семье, если хочу иметь более полную картину воспитания детей в Абхазии. Мать восьмерых малышей осталась с ними одна — ее муж уже несколько лет находился в тюрьме. Она работала на местном винзаводе, а дети в рабочие дни оставались дома одни. Тем не менее все они хорошо учились и заботились друг о друге.

Я зашла к ним в надежде поговорить с матерью о ее методах воспитания, получивших столь высокую оценку односельчан. Но дома ее не оказалось, меня пригласили в дом дети. Мой визит их крайне смутил, но достаточно было старшему брату сказать несколько слов, как младшие тут же разбежались в разные стороны, чтобы приготовиться к приему гостьи в лучших абхазских традициях. Я сказала, что у меня мало времени, и попросила детей не затруднять себя приготовлением угощения. Они послушались, видимо потому, что я была старше и им не оставалось ничего другого, как выполнить мою просьбу. Если бы на их месте оказались взрослые, моя просьба наверняка осталась бы без внимания.

Их отец отбывал в тюрьме наказание за непреднамеренное убийство. Во время работы в поле кто-то случайно попал под его трактор. Я удивилась, узнав, что двое младших детей родились в последние четыре года, когда отца в семье уже не было. Мне рассказали, что их отец дважды приезжал домой — получал отпуск в награду за хорошее поведение.

Еще через год его должны были отпустить домой окончательно. Интересно, что никто в селе не относился к детям с презрением за то, что их отец сидел в тюрьме, и, более того, они пользовались уважением за их собственные человеческие качества.

Дети в Абхазии не только умеют принимать гостей в отсутствие родителей, они выполняют различные домашние обязанности, работают в саду и на огороде. Наблюдается определенная тенденция к забвению прежних традиционно жестких рамок разделения труда на мужской и женский. Чем моложе родители, тем вероятнее, что они будут прививать своим мальчикам и девочкам одинаковые трудовые навыки.

После образования в Абхазии Советского правительства у детей, кроме работы по дому, появились новые обязанности — ходить в школу и выполнять домашние задания. В нескольких десятках дореволюционных школ учились почти исключительно дети из дворянских или зажиточных крестьянских семей, причем подавляющее большинство их составляли мальчики. Потребовалось много времени, чтобы преодолеть многовековые предрассудки, мнения о том, что девочкам учиться не обязательно и что образование для них даже вредно. Даже в 1957/ 58 учебном году отсев в большинстве случаев шел за счет девочек, покинувших школу после четвертого класса.

В настоящее время в Абхазии, как и повсюду в стране, обязательно десятилетнее образование. Если в отдельных случаях девушки все же бросают школу, чтобы помочь семье в работе по хозяйству или выйти замуж, то в будущем такое явление полностью исчезнет благодаря новому общесоюзному закону, вступившему в силу в середине семидесятых годов. Этот закон и общественное мнение уже сейчас не позволяют девушкам бросать школу.


Для самых многочисленных в Абхазии групп населения — абхазов, грузин, армян и русских — открыты национальные школы. В абхазской школе с первого по третий класс все предметы, за исключением русской грамматики и литературы, ведутся на абхазском языке. Хотя первоклассники не всегда бегло говорили со мной по-русски, они по крайней мере хорошо знали язык и могли поддерживать любую простую беседу. Благодаря интенсивному изучению русского языка в начальной школе к четвертому классу ребята уже готовы к занятиям по всем предметам на этом языке. Абхазскую грамматику и литературу они продолжают изучать вплоть до окончания школы.

Эта школьная система была разработана руководством республики при участии широкой общественности, которая хотела, чтобы у детей были твердые знания русского языка, чтобы, учась в любом вузе страны, они не чувствовали языкового барьера, так как на том уровне русский — наиболее распространенный язык преподавания.

Впервые получив всю эту информацию, я подумала об уровне знаний родного абхазского языка, особенно у тех студентов-абхазов, которые учатся в других республиках и чаще всего образование получают исключительно на русском языке. Я поинтересовалась мнением на этот счет родителей и преподавателей. Поскольку в городах и селах дети всегда говорят по-абхазски и дома, и с друзьями в школе и к тому же изучают абхазскую грамматику и литературу, то развитие родного языка, по общему мнению, нисколько не страдает. Некоторые абхазы-студенты из институтов других республик говорили, что на родном языке им труднее обсуждать сложные темы, но в целом их разговорные навыки не ухудшаются.

Опросив многих людей, я согласилась с мнением директора школы в селе Лыхны, который наилучшим образом сформулировал вывод, к которому пришла и я. «Наши выпускники по-русски говорят не лучше, чем на родном абхазском языке,— сказал директор Лев Алания.— Иногда школьник очень увлекается русской литературой и читает больше по-русски. Возможно, он предпочтет и писать по- русски. С другой стороны, есть ученики, увлекающиеся абхазской прозой и поэзией, и они на своем родном языке пишут гораздо лучше. Некоторые даже пишут стихи, неплохие стихи на родном языке. Так что это все очень индивидуально и зависит от личных мотивов и наклонностей».

Во время исследовательской работы в селе Лыхны значительную часть времени я провела в школе, наблюдая за учениками, учителями и учебным процессом. Это одна из сельских школ, обслуживающих район с населением примерно в 6500 человек, работающих в колхозе или на местном винном заводе. Помимо завода, производящего один из лучших сортов абхазского красного вина, в Лыхны есть еще туристская достопримечательность — остатки древнего дворца правителей Абхазии. Эти развалины и построенная в средние века церковь стоят рядом со школой, резко контрастируя с ее новым четырехэтажным зданием и постоянно напоминая детям о древней истории села Лыхны.

Лев Алания — бывший ученик этой школы. С 1960 года работал в ней преподавателем, а в 1975 году был назначен директором. В 1980 году, когда я познакомилась со школой и ее директором, Л. Алания исполнилось 45 лет. Беседовать с ним было легко, и я не могла представить себе, что он способен проявлять нетерпение по какому-либо поводу. Его кредо — все должно идти своим чередом. Директор показался мне человеком наиболее подходящим для работы с детьми. Вот рассказ Л. Алания о том, как он стал учителем:

— Я всегда чувствовал, что могу найти общий язык с детьми. Если ребенок плохо ведет себя, я так или иначе сумею найти к нему подход. Я стараюсь определить настроение и мотивы поступков ученика и тогда решаю, как нужно вести себя с ним. Если бы в самый первый день работы в школе в 1960 году я почувствовал, что ученики в классе не обращают на меня никакого внимания, то на следующий день я бы в школу не пришел и навсегда бросил бы преподавательскую работу. Когда я вхожу в класс, то не начинаю урока, пока не почувствую всеобщего внимания. Даже выражением своего лица я могу заставить учеников слушать меня, буть то на уроке или в личной беседе. Мой метод я отрабатывал годами. Рассказываю о нем всем новым учителям, и большинство из них успешно его применяют. Правда, есть учителя, которые хорошо знают свой предмет, но не могут найти подхода к ученикам. Я считаю, что нельзя научить быть учителем, с этим талантом надо родиться. Я почти никогда не повышаю голос, чтобы привлечь внимание ученика, и эт*о в моей профессии мне нравится.

В школе-десятилетке в Лыхны учится 700 детей в возрасте от семи до восемнадцати лет. Из ежегодного выпуска в 55 учеников около 20, как правило, поступают в вузы — сельскохозяйственные, строительные или гуманитарные. Я спросила Льва Алания, готовит ли школа учеников к работе в колхозе, чтобы им хотелось не уезжать на учебу, а оставаться в селе, ведь это помогло бы решать проблему рабочей силы в сельском хозяйстве, хронически страдающем от нехватки рабочих рук. «Совсем наоборот,— ответил Лев Алания,— мы советуем им продолжать учебу в вузах. Семьи выпускников, как правило, тоже хотят, чтобы молодые получали высшее образование. Мы, абхазы, всегда хотели, чтобы наши дети были как можно более образованными, но мы никогда не принуждали их учиться. В любом случае большинство молодежи возвращается в село, поэтому мы не считаем их потерянными для сельского хозяйства. Нам нужно больше людей с высшим образованием во всех областях. Конечно, очень нужны специалисты сельского хозяйства, но нужны также инженеры и преподаватели. Большинство учителей этой школы, как и я, когда-то сами здесь учились. И все нынешние молодые работники в ней — это мои бывшие ученики».

Прошло уже несколько десятилетий после организации всеохватывающей системы школьного образования в Абхазии, и теперь уже во многих семьях учеба детей считается более важным делом, чем их участие в домашнем труде. По мере усложнения учебных программ родители все реже привлекают детей для работы по хозяйству. Нередко они говорят: «Моему ребенку важнее получить хорошие оценки в школе. У детей много домашних заданий, и они важнее, чем работа по хозяйству». Другие родители считают: такое отношение приводит к тому, что дети, подрастая, физическим трудом занимаются с меньшим желанием, чем молодежь одно-два поколения назад.


Школы стремятся помочь решить проблему трудовых ресурсов в сельской местности, организуют занятия по полеводству, а осенью посылают школьников помогать в уборке урожая. Летом дети в колхозах помогают выращивать чай, табак и кукурузу. За свой труд они получают столько же, сколько и взрослые. Хотя дети сейчас работают в поле меньше, чем в свое время работали их родители или деды, тем не менее необходимые трудовые навыки они приобретают уже годам к двенадцати. Весной сыновья помогают отцам готовить землю для высадки табака, проводить прополку, взрыхлять землю, и все это продолжается вплоть до конца апреля. Этот тяжелый труд — сугубо мужская забота. Летом и осенью матери и дочери работают на сборе чайного листа и ломке табака. Мальчики тоже могут собирать чай и ломать табак, но по традиции здесь всегда главенствовали женщины. Каждая семья за сезон сдает в колхоз около 50 килограммов табака, и в этом есть доля труда школьников. К восьмому классу дети выполняют лишь минимальный объем сельскохозяйственных работ, а в выпускном, десятом классе их полностью от них освобождают. Хотя школьников никто трудиться не заставляет, кроме, возможно, горячей летней страды, да и то по их желанию, от них ожидают столь же высокого качества работы, как и от взрослых.

В городах школьники и студенты редко совмещают работу с учебой во время учебного года или летних каникул. Такая картина типична для всего Советского Союза. Однако в летнее время школьники старших классов недели две проводят, как они говорят, «на практике», работая в почтовых отделениях, магазинах или на промышленных предприятиях. Таким образом они приобщаются к будущей профессии или просто получают возможность почувствовать вкус работы вообще. Создаются также летние лагеря труда и отдыха, где горюдские дети часть времени работают в колхозе. Это способствует их физическому развитию и позволяет знакомиться с жизнью на селе. Студенты вузов летом иногда работают на стройках, где они могут хорошо заработать вдобавок к своей стипендии, а также получать удовольствие от общения со своими сверстниками со всех концов Советского Союза. Они работают на известных стройках, как это было, например, на БАМе.

Я никогда не встречала и даже не слышала ни в Абхазии, ни в Москве о подростках или студентах, которые бы работали, чтобы выжить или помочь своей бедствующей семье. Таких семей в Абхазии просто не существует.

При возникновении финансовых затруднений семья может обратиться за помощью по месту работы. Заявления рассматриваются в течение нескольких дней, семье выдается материальная помощь. Родители не посылают детей на заработки и не поощряют это даже ради карманных денег, так как считают, что любая работа во время учебного года отвлекает от занятий.

В то же время в Великобритании вынуждена подрабатывать четвертая часть детей 13—16 лет. Журнал «Нью- суик» 24 января 1983 года привел высказывание о детском труде бывшего сотрудника британской системы соцобеспе- чения: «Я знаю многие семьи, впервые столкнувшиеся с безработицей, где единственным работающим членом является сын или дочь. В этих условиях родителям ничего не остается делать, как закрывать глаза на факт нарушения закона о найме несовершеннолетних». Далее журнал «Нью- суик» пишет: «В Западной Германии только в одной Баварии в ходе недавнего расследования было вскрыто 344 000 случаев нарушения законов о детском труде. В Италии 21 процент детей 10—15 лет работает по меньшей мере неполный рабочий день. «Знаменитый культ детей — это миф»,— говорит работник итальянской службы социальной помощи Клаудио Бетти.— С распространением нищеты в городах рушатся традиционные семейные связи, остается же одна эксплуатация».

По словам сотрудника Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), высказывания которого также приводит «Ньюсуик», в США среди работающей молодежи примерно 60 процентов составляют подростки и юноши 12—19 лет. Работают они, по его мнению, чтобы иметь карманные деньги или собрать на автомобиль, в то время как в развивающихся странах дети работают исключительно, чтобы прокормиться. Я же не могу согласиться со столь широким обобщением, что все подростки в Соединенных Штатах трудятся только лишь потому, что хотят иметь побольше лакомств, и что у них уже есть все, кроме автомобиля. Я знаю, что многие из них, как и их сверстники в Англии, работают, чтобы помочь своим семьям в условиях глубокой экономической депрессии, и особенно в тех семьях, где главой являются женщины. А число таких семей в США растет.

Однако, какими бы ни были причины, побуждающие подростков работать, исследования западных ученых свидетельствуют о том, что образовательный уровень этих учащихся ниже, чем у их неработающих сверстников. Исследования, проведенные недавно в США в отделении Калифорнийского университета в Ирвине, как пишет об этом «Ньюсуик», свидетельствуют о понижении успеваемости среди работающих студентов. В докладе, написанном для британского министерства здравоохранения и социального обеспечения, делается такой вывод: ученики, проводящие большую часть свободного от занятий времени в труде ради заработка, оказываются менее способными, менее усердными и менее дисциплинированными. В докладе также говорится, что работающие ученики нерегулярно посещают занятия, чаще других прогуливают, менее пунктуальны и стремятся бросить учебу раньше, чем те, кто работает меньше или не работает совсем.

Таких проблем нет ни в Абхазии, ни в других районах Советского Союза по той простой причине, что и временная, и постоянная работа является прерогативой взрослых.



Один из советских исследователей абхазских традиций еще много лет назад сказал, что правилам поведения абхазов могли бы позавидовать дипломаты из Лиги Наций.

Как же изменился этот этикет в наше время? Какова система ценностей сегодняшней абхазской молодежи? Какие изменения произошли под влиянием образования, коммунистической морали, процесса урбанизации, индустриализации, сближения с людьми многочисленных других национальностей в СССР и за его пределами? Какие люди растут сейчас в Абхазии, будущие долгожители, о ком, возможно, будут писать книги в 2086 году?

Если труд — это действительно один из основных факторов, способствующих долгой жизни и хорошему здоровью, то есть все признаки, что сегодняшнее поколение юных будет ценить физический труд столь же высоко, как и их деды. Возможно, нынешняя молодежь будет меньше занята физическим трудом из-за растущей даже в сельской местности армии специалистов с высшим образованием, а также благодаря возрастающей механизации труда. Но пока существует сельское хозяйство, будут существовать и его работники, а также множество людей, проводящих большую часть жизни на воздухе, в работе на лоне природы.

Но есть еще один фактор если и не способствующий продлению жизни, то во всяком случае приносящий радость в старости. Это — проявление уважения к старшим в семье и в обществе. Эта традиция, безусловно, является ключевой в правилах абхазского этикета и в их системе духовного воспитания. Будут ли и завтрашние абхазские долгожители чувствовать всю прелесть семейного тепла и общественного внимания, какие выпадают на долю стариков сегодня?

Не могу дать полной гарантии, что и через 100 лет сохранятся все те традиции, которые сегодня способствуют сохранению в преклонном возрасте ощущения счастья жизни. Но я убедилась, что сегодня в Абхазии молодые люди придерживаются этих традиций столь же неукоснительно, как и их родители. 23-летняя Сусанна Джинджолия говорила, что своих детей она будет воспитывать так же, как воспитывали и ее — в духе уважения к традициям гостеприимства, взаимопомощи, скромности, щедрости, уважения к старшим, но она никогда не позволит им вернуться к жестким традициям кровной мести, классовых привилегий, классового угнетения и дискриминации по признакам пола. Точка зрения Сусанны мне кажется типичной для ее поколения.

Что же в сегодняшней Абхазии дает жизненную силу этим традициям? Процесс сохранения национальной культуры начинается с изучения народных преданий и историй.

К семи годам абхазский ребенок уже многое знает о героях абхазских народных сказок. Обычно сказки детям рассказывает старший мужчина в семье, хотя иногда рассказчиком бывает и старейшая женщина и (намного реже) родители. Поскольку старики не всегда умеют хорошо читать и писать, фольклор и историю народа они передают устно.

Самое главное сказание — эпос, посвященный подвигам великанов-нартов. В его основе вымысел, отражающий абхазскую концепцию героизма. Один из нартов, Сасрыква,— безупречный герой, хотя он и не всемогущ. Все сто нартов — непобедимые воины, творцы и искатели. Необычайная физическая сила и совершенство сочетаются в них с высоко развитым интеллектом. Отец нартов упоминается только в одном сказании, это очень старый, но все еще могучий гигант-земледелец. Мать их тоже очень старая по годам, но при этом вечно молодая телом и душой. В каждом сказании о нартах она предстает как источник силы семьи, как трудолюбивая созидательница, не имеющая равных в творчестве и владеющая любым ремеслом, всемогущая и мудрая. Она дала жизнь 99 сыновьям, среди которых младший Сасрыква — самый любимый.

Ее единственную дочь зовут Гунда Прекрасная.

Другой герой народных сказок Абрскил — это абхазский Прометей, который вступил в единоборство с богами, был пленен, посажен в пещеру и прикован цепями к скале.

Абхазские дети знают также мифы о божестве — покровителе охотников и пернатых, сказки о Солнце, Луне, о боге грома и молнии. Каждый из этих сказочных героев наделен человеческими чертами. Знают дети и легенды о происхождении различных удивительных по красоте мест в Абхазии, как, например, озеро Рица.

Во всех этих сказаниях герои предстают перед нами благородными и великодушными. Воинская доблесть, способность переносить огромные страдания, сдержанность, храбрость, взаимное уважение между друзьями и врагами, уважение к старшим и к женщинам — все это описывается в них как идеалы, к которым должны стремиться все люди.

Дети усваивают эти качества не только через фольклор, но также и наблюдая за поведением старших членов семьи. Этот элемент традиционной системы воспитания абхазских детей не принес бы хороших результатов в обществе, где люди не придерживаются единых норм поведения, где существует их иногда взаимоисключающее многообразие, как, например, в многонациональных и многоклассовых городах других стран.

Но сам по себе хороший пример поведения всех членов семьи не является достаточно сильным средством воспитания молодого поколения. И родители успешно пользуются методом, который, по-моему, можно применять повсюду в мире. Он состоит в том, что взрослые ведут между собой поучительный разговор в присутствии подростков, которые, возможно, и не принимают участия в этих беседах, но хорошо все слышат. Темой разговора может быть чье-то примерное поведение, какой-то поучительный случай или чей- то плохой поступок, каких в жизни нужно избегать. Подросток при этом не должен даже догадываться, что весь этот разговор взрослые ведут специально для него.

Мулла Арутан Гицба, о котором шла речь в главе 1, пояснил, что этот прием действовал на него в детстве наиболее эффективно, теперь и он сам часто пользуется им в воспитании своих внуков. Один из уроков, усвоенных в детстве и затем переданных детям и внукам, Арутан Гицба получил, слушая однажды разговор старших в доме своего отца. Старики вспоминали рассказ о молодом человеке, которого отец послал на заработки. Работы тот не нашел, а уговорил мать дать ему рубль, чтобы показать его отцу. Тот бросил рубль в огонь, заявив при этом, что сыну следует найти работу, а не пытаться обмануть своего отца. То же самое повторилось еще дважды. Наконец юноша действительно нашел работу, заработал немного денег и принес их отцу. Взяв деньги, отец, как и раньше, уже начал бросать их в огонь. «Остановись! — закричал юноша в панике.— Пожалуйста, не жги эти деньги. Я так трудился, чтобы их заработать!»

Очевидно, эту притчу знают одинаково хорошо и на Востоке, и в России. Но Арутан Гицба запомнил ее в детстве как действительный случай из жизни, рассказанный одним из сельских стариков, случай, стоящий того, чтобы о нем узнали и другие.

Один из моих городских знакомых, который провел детство в селе, рассказывает, что он тоже пользуется методом, описанным Арутаном Гицбой. За день до моего приезда у него в гостях был племянник, который за столом и в беседах произвел на хозяина и его жену хорошее впечатление своими традиционно абхазскими манерами. После ухода племянника мой знакомый завел с женой разговор специально, чтобы его слышал сын-подросток, который всю жизнь провел в городе. Отец хвалил племянника за его прекрасные манеры, восхищался тем, что хотя тот тоже родился и вырос в городе, но тем не менее ведет себя исключительно в рамках традиционных абхазских правил. Сыну никто не давал таких, к примеру, наставлений: «Вот видишь, твой двоюродный брат тоже вырос в городе, но его манеры намного лучше, чем твои!» Сын, возможно, и не подозревал, что весь этот разговор был затеян специально ради него. Мой знакомый рассказал мне, что на следующее утро сын стал более внимательным к нему и пытался подражать абхазским манерам своего двоюродного брата.

Правда, иногда у родителей нет иного выхода, как прямо поговорить с ребенком о хорошем или плохом поведении, особенно после его дурного поступка. Прежде всего родители апеллируют к совести ребенка: «Ты абхаз, и то, что ты сделал, позорит нас всех». Или же ребенку говорят, что своим поведением он позорит весь свой род. При этом родители стараются не повышать голоса и никак не выражать свой гнев.

К физическому наказанию детей в Абхазии прибегают только как к самому крайнему средству. Так считают старики, вспоминая свое детство, так думают и сами дети сегодня. Отвращение к физическому наказанию ребенка, по-видимо- му, глубоко укоренилось в самой абхазской культуре. Русский исследователь Н. М. Альбов писал в конце XIX века: «Абхазы стараются по мере возможности не загружать детей, в том числе и дочерей. Телесных наказаний, не только розог, но и более невинных, вроде щелчков, дранья за волосы и т. п., при воспитании совершенно не практикуется, так как они вообще гнушаются телесных наказаний и тем более позорным считается применение их к существам беззащитным и притом столь дорогим для них, как дети... В свою очередь дети платят родителям почтительностью и послушанием» .

Когда ребенок совершает что-то очень позорное, физическое наказание может быть применено к нему вплоть до 12—13-летнего возраста. В селе Лыхны 35-летний школьный учитель рассказывал мне, что отец побил его лишь однажды, когда ему было лет 12, хотя мать не била его никогда. А поскольку до этого случая его никто никогда не наказывал физически, этот урок он запомнил на всю жизнь. Мальчика наказали за «непристойное слово», произнесенное в присутствии соседки. Поскольку же в Абхазии взрослые стараются не делать замечаний чужим детям, соседка рассказала отцу мальчика о его проступке. Отец считал, что своим поведением сын опозорил всю семью, и наказал его ремнем. Сын и тогда считал, и сейчас считает, что отец был полностью прав, наказав его таким образом.

В Члоу я беседовала с 13-летним мальчиком. Однажды отец побил сына ремнем (и как раз в тот период я проводила исследования в этом селе). Мальчик признался мне, что его действительно наказали, но не говорил, за что именно. Он просто сказал, что «заслужил». Мальчик настаивал, что отец не мог поступить с ним несправедливо. Я хорошо знала этого мальчика и чувствовала, что он искренне верил, что отец все делает исключительно из благих намерений. Сын не выражал особого недовольства.

В своде правил традиционного поведения абхазов очень важно то, что дети рано начинают понимать: уважение к старшим неоспоримо и необходимо в любом возрасте, даже в зрелом. Поэтому все с детства знают, что те, кто моложе, должны проявлять уважение и быть послушными. Наверное, это одно из объяснений отсутствия в моей практике случаев, когда бы молодые люди выражали возмущение поведением старших. Возможно также, что именно благодаря этому сознанию в полной мере сохраняется в народе в наши дни и сама традиция глубочайшего уважения к старшим: молодежь относится к ним так, зная, что в будущем они сами непременно удостоятся такой же высокой чести.

Конечно, бывают случаи, когда взрослый абхаз не пользуется уважением окружающих. В селе Ачандара мне рассказали о человеке, который в 60-е годы воровал скот в соседних селах. Его жена обращалась к родственникам, чтобы те помогли остановить его и особенно потому, что он стал приучать к воровству и своих сыновей. Однако все попытки родственников ни к чему не привели. Тогда жена обратилась за помощью в местный Совет старейшин. Совет принял решение выслать этого человека за пределы Абхазии, то есть, согласно старинным обычаям, объявить его изгоем, а его взрослым сыновьям запретить проживание в селе Ачандара. В течение нескольких лет члены его опозоренного рода не имели права участвовать в свадьбах и других праздниках в селе. Хотя сыновья и должны уважать старших в семье, они не должны участвовать в совершении ими незаконных действий или поступков, нарушающих общепринятые нормы жизни абхазов. В дальнейшем я расскажу, как работает Совет старейшин, как он принимает решения, не нарушая соответствующее советское законодательство и одновременно придерживаясь неписаных абхазских законов, поддержанных конституцией республики.

Кроме традиционного уважения старших, есть еще и другие правила, например уважение младших. Очень старые абхазы считают, что современная молодежь, начиная с первых школьных лет, не всегда придерживается этого обычая. Старики полагают, что этому аспекту в школе не уделяют достаточно внимания, не требуют, чтобы старшие дети проявляли уважение к младшим. Ребята затевают ссоры друг с другом, а более старшие ученики не всегда деликатны по отношению к младшим. Родителям кажется, что преподаватели не принимают должных мер, чтобы не допускать подобных нарушений правил народного этикета. Дома такое поведение детей недопустимо, но в школе они, по мнению взрослых, ведут себя не столь сдержанно.

Я обсуждала эту проблему с директорами и преподавателями школ'в Лыхны и Ачандаре. Они согласились, что в школе дети в меньшей степени соблюдают абхазские традиции, проявляют деликатность по отношению друг к другу меньше, чем предписывает народный обычай. Лев Алания считает, что в программу абхазских школ нужно ввести дополнительный курс по правилам народного этикета. «Когда мы видим, что поведение ученика идет вразрез с нашими традициями, учитель беседует с ним об этом в индивидуальном порядке. Самый же верный путь передачи традиций — это хороший личный пример. Дети учатся у нас каждую минуту, даже когда мы не обращаемся к ним непосредственно».

Дети в школе, где за ними не наблюдают взрослые родственники и из-за напряжения, вызываемого учебным процессом, очевидно, в меньшей степени способны к самоконтролю — качеству, весьма важному в системе традиционного абхазского воспитания. Кроме того, те представители старшего поколения абхазов, кто жалуется на недостаточное уважение как к младшим, так и к старшим, возможно, просто идеализируют свое собственное поведение в детстве.

В Абхазии нет резко обозначенных границ между детством и юностью, равно как нет и четкого разграничения между возрастными группами: переход из одной в другую совершается постепенно. Период юности у абхазов наступает позднее, чем у детей других национальностей,— физиологически абхазы созревают позднее. Период мутации у подростков обоих полов наступает на два-три года позже, чем в среднем по стране,— приблизительно в 15 лет. Между прочим, этот факт натолкнул некоторых геронтологов на мысль о том, что поздняя зрелость характерна для долгожителей.

Итак, к 15-летнему возрасту, то есть за год-два до окончания средней школы, у подростков начинается период серьезной подготовки к взрослой жизни. Они уже пытаются вести себя как взрослые, задумываются о будущей профессии и о том, какие личные качества должны иметь их будущие спутники жизни. И это как раз то время, когда молодой человек, возможно, вырабатывает в себе более критическое отношение к окружающему миру. В период роста это характерно для всех, и проходит этот процесс везде одинаково. Отличие его проявления в Абхазии в том, что там подростки выражают свою критику, спорят только в среде своих сверстников. Устные заявления и особенно действия, направленные против общепринятых обычаев и мнений, в Абхазии в присутствии взрослых случаются исключительно редко.

Если подросток не хочет, к примеру, носить то, во что, по мнению родителей, ему следует одеваться, он не обязан подчиняться их воле. Однако при этом он должен воздерживаться от споров с родителями. Я заметила, что в подобных случаях родители могут высказывать свое недовольство одеждой сына или дочери, но настаивать на своем они не будут. А подросток в свою очередь не делает проблемы из этих различий во взглядах и не пререкается.

Конечно, это вопросы сложные, и их не следует упрощать, поскольку бывают разные и подростки, и родители. Однако главный принцип взаимоотношений между поколениями — это взаимные уступки, стремление избежать прямого столкновения, осторожность родителей и недопустимость с их стороны диктаторских замашек. В свою очередь подростки стремятся к взаимопониманию с родителями.

Но есть еще молодые люди, которые нарушают и писаные, и неписаные законы Абхазии. Как я уже отмечала, уровень преступности среди несовершеннолетних не высок, но когда кто-то нарушает закон, то в силу вступают не только нормы государственного права, но и общее право абхазского народа. Скажем, семья, отчаявшись призвать к порядку одного из своих членов, может решить проблему, обратившись за помощью к родственникам. Могут попросить дядю, тетку или еще кого-либо, кто пользуется особым уважением подростка, повлиять на него. Если не помогает и это, то тогда на ежегодной встрече родственников, носящих одинаковую фамилию, глава рода в своем традиционном «ежегодном докладе» может упомянуть имя нарушителя. Мне сказали, что выговор такого рода действует исключительно эффективно, поскольку семейные связи так сильны, что человек, потерявший доброе расположение членов своего рода, стоит на грани изгнания вообще из Абхазии. Между прочим, такие собрания членов рода до революции устраивались для молений, во время которых богов просили ниспослать роду благополучие. А в наше время обычай утратил всякий религиозный смысл и соблюдается лишь для поддержания и укрепления семейных связей. На таких встречах не только критикуют отдельных членов рода, но и приветствуют и ставят в пример тех, кто достиг в чем-то успеха.

Если род не в силах изменить недостойное поведение одного из молодых родственников, он может обратиться в местный или районный Совет старейшин. Такие Советы существовали в Абхазии всегда, но перед революцией они из влиятельного постоянно действующего института превратились в обычные собрания пожилых людей, состав которых менялся в зависимости от характера обсуждавшихся вопросов. В настоящее время состав Совета старейшин постоянный, его члены избираются всеобщим голосованием. В Абхазии в такие Советы всегда входили не только самые старые жители, но и просто еще физически крепкие люди, уже имеющие богатый жизненный опыт. Они всегда консультируются со старейшими абхазами и не принимают решений, противоречащих желанию стариков. В Советах старейшин обычно заседают мужчины, но иногда и наиболее заслуженные женщины, у которых еще достаточно сил, чтобы собираться раз в неделю или чаще и по возможности скорее разрешать тот или иной гражданский спор. Для этого порой приходится заседать всю ночь или несколько дней подряд, а это довольно утомительный процесс для большинства людей старше 75 лет.

Я беседовала с Герасимом Тарбой, 70-летним главой Совета старейшин Гудаутского района, куда входят Лыхны, Дурипш и Ачандара. Он рассказывал, что когда речь идет о недостойном поведении подростка, то первой задачей Совета старейшин является определение степени его личной вины. После чего Совет помогает родителям оказывать воспитательное воздействие на своего отпрыска. Герасим Тарба возглавляет районный Совет старейшин с 1980 года, хотя членом такой же группы в родном селе Дурипш он состоит уже много лет. На его памяти ни разу не было случая, чтобы родители не последовали рекомендациям старейшин. Он также считает, что эти органы исключительно эффективны в разрешении любых гражданских споров, ибо их решения равносильны закону. Когда я разговаривала с сельскими жителями, всегда отвечающими перед старейшими за свои действия, то все они в один голос выразили уважение к этому общественному институту.

Герасим Тарба также рассказывал мне, что в последнее время в городах стали появляться молодежные «Советы старейшин» для примирения отношений между сверстниками. Это самодеятельная организация, сказал он, однако и она эффективно способствует решению конфликтов среди молодежи. Хотя решения такой группы не имеют силы закона, как постановления Совета старейшин, Герасим Тарба считает идею позитивной, отражающей естественное стремление молодежи к самоутверждению.

Другая важная сторона процесса взросления — подготовка к супружеской жизни. Один из крупнейших советских педагогов, А. С. Макаренко, писал, что, воспитывая в ребенке честность, работоспособность, искренность, прямоту, привычку к чистоте, привычку говорить правду, уважение к другому человеку, к его переживаниям и интересам, любовь к своей Родине, преданность идеям социалистической революции, мы тем самым воспитываем его в половом отношении. Среди этих общих методов воспитания есть такие, которые к половому воспитанию имеют большее отношение, есть такие, которые имеют меньшее отношение, но все они вместе взятые в значительной мере определяют и наш успех в воспитании будущего семьянина, будущего мужа или будущей жены.

Все, что А. С. Макаренко считает первыми шагами в половом воспитании, в целом входит и в традиционные принципы воспитания в Абхазии, кроме, возможно, прямоты. Родители стремятся воспитать у абхазских детей подчеркнутую стеснительность перед старшими. По традиции всегда считалось неприличным, если дети и родители обсуждают интимные стороны брака. Юные абхазы получают информацию по этим вопросам преимущественно от других девушек и юношей, чаще всего от старших братьев и сестер. Молодые родители, с которыми я беседовала, считают, что половые вопросы следует обсуждать с детьми лет с 14. Некоторые же родители считают достаточным и учебника анатомии, который ребята изучают в восьмом классе средней школы.

Думается, что такая черта, как стеснительность, надолго сохранится в системе моральных ценностей абхазского народа и поэтому половое воспитание молодежи в обозримом будущем, вероятно, будет оставаться минимальным или вообще отсутствовать в большинстве абхазских семей.

Но опять-таки, слишком широкие обобщения иногда способны далеко уводить от правды, и поэтому никогда не следует забывать о живом человеке. В селе Лыхны 45-летняя женщина рассказывала мне, что, несмотря на одинаковое воспитание, три ее сына выросли совершенно разными по характеру. Один сын никогда не делится с матерью своими взглядами и, естественно, никогда не рассказывает ей о своих отношениях с женщинами. Другой держит мать в курсе всех своих сердечных дел, но она сама всегда сдерживает его, когда он начинает слишком подробно рассказывать ей о чувствах к той или иной девушке. Она говорит, что в таких вопросах не следует быть столь откровенным, и советует ему проявлять в беседах с ней на такие темы сдержанность.

Хотя сверстники и служат основными источниками информации по интимным вопросам, все же молодые люди советуются именно с родителями, когда приходит время выбирать себе спутника жизни. Так поступают и юноши, и девушки, чтобы тем самым не только засвидетельствовать свое уважение к родителям, но и избежать их неодобрения своего выбора.

Если сын или дочь женится или выходит замуж без родительского согласия, то они рискуют тем, что, действуя по старинному обычаю, родители могут отказаться признавать их в течение нескольких лет. В таком случае родители запрещают и всем остальным членам рода поддерживать

отношения с молодоженами. Если при этом молодую жену плохо встретят в доме мужа (первые несколько лет молодые супруги, как правило, живут у родителей мужа, пока не будет построен для них отдельный дом), то у нее уже не будет возможности вернуться в свой прежний дом. Но даже если брак оказывается счастливым, запрет на общение с родственниками переносится очень тяжело. Поскольку мужчины приводят жен в родительский дом, одобрение выбора спутника жизни старшими приобретает для них еще большее значение. Как правило, родители стараются не вмешиваться. По современным воззрениям этот вопрос могут решать только сами молодые. Однако бывают и исключения, если у родителей слишком устаревшие взгляды.

Например, в селе Бармиш Гудаутского района я стала свидетелем примирения дочери с ее родителями после того, как они не виделись в течение пяти лет. Все они приехали в это село на свадьбу, совершенно не ожидая встретить там друг друга. Увидев мать, дочь начала громко рыдать — настолько невыносимо ей было видеть, что родители игнорируют ее присутствие. Друзья отца встали на ее сторону, требуя, чтобы он простил дочь. Он сдался, и все трое вновь оказались вместе.

Позже я разговорилась с ее отцом и спросила, почему он отказывался признавать свою дочь. Он рассказал, что, еще учась на третьем курсе института в Сухуми, она вышла замуж, не посоветовавшись с родителями. Ее муж принадлежал к семье бывших дворян, она же сама была из традиционно крестьянской семьи. Выйдя замуж без торжественного обряда проводов невесты из родительского дома, дочь тем самым лишила отца возможности показать своим новым родственникам, какой пышный праздник он мог бы устроить для своей дочери. Отец был глубоко обижен этим и отрекся от нее. В течение всех пяти лет он со стороны следил за тем, как складывается жизнь его дочери. «Уж не думаете ли вы, что я не стал бы интересоваться ее жизнью?!» — спросил он с хитрой улыбкой. Он рад был видеть, что у дочери хорошая, крепкая семья и что своих детей она воспитывает по абхазским традициям.

После беседы с этим отцом у меня возник вопрос: влияют ли в наше время дореволюционные социальные корни на выбор жениха или невесты? Многие, с кем я разговаривала, утверждали, что, за исключением редких случаев, этот фактор молодыми во внимание не принимается, но, возможно, имеет какое-то значение для людей старших поколений, пользующихся значительным влиянием. Когда я начала спрашивать супружеские пары, из каких семей — дворянских или крестьянских — они происходят, я установила, что многие браки были «смешанными» в том смысле, что до революции предки мужа и жены относились к различным социальным классам. Каждый абхаз сегодня знает прошлый социальный статус каждого отдельного рода в Абхазии, однако нынешнее политическое и экономическое равенство советских людей, единый образ жизни независимо от социального происхождения до революции способствуют отмиранию предрассудков такого рода.

Браки с представителями других национальностей допускаются, если «чужие» жених или невеста согласны следовать абхазским традициям в воспитании будущих детей. В противном случае старики не одобряют смешанные браки. Я встречала ряд семей, где жена не была абхазкой, но следовала местным обычаям точно так же, как это делали родственники мужа. Такие женщины пользуются уважением за их знания абхазского языка и традиций.



В центре Сухуми недалеко от набережной стоит абхазская средняя школа на 1150 мест. В ней есть также подготовительный класс для шестилеток, родители которых хотят, чтобы те начали учебу на год раньше обычного. Когда я вошла в старинное, поддерживаемое в хорошем состоянии здание, то оказалась в атмосфере типичной советской средней школы с ее обычным шумом и беготней во время перемен и полной тишиной в коридорах во время занятий.

Кроме абхазских, в городе есть также школы, где обучение ведется на грузинском, армянском и русском языках. Родители — независимо от национальности — свободны в выборе школы для своих детей. Все зависит только от того, какой язык они хотят, чтобы их дети знали лучше всего.

Когда я шла по коридорам в кабинет директора, я увидела ряд великолепных картин, написанных маслом. Это была целая галерея — несколько десятков картин, воспроизводящих эпизоды из истории абхазского народа и сцены из народных сказаний. Здесь были и трагические, и веселые сюжеты, каждодневно напоминающие ученикам об истории их страны и народа, складывавшейся тысячелетиями на этой земле.


Директор школы, абхаз по национальности, Михаил Губаз окончил исторический факультет Сухумского педагогического института. На вид ему было лет сорок пять. От него я узнала, что школа была основана еще в 1863 году. До 1921 года это была одна из пяти школ, созданных на Кавказе по указу русского царя для обучения детей «горцев» — так официально именовались тогда различные кавказские народности. Учились в ней главным образом дети из обеспеченных семей. Главной задачей школы было привитие учащимся знаний русской культуры и литературы. Михаил Губаз рассказал мне об изменениях, происшедших в школьной программе в 1921 году:

— При Советской власти полностью изменилось все содержание образования. Во-первых, школу могли посещать все дети независимо от социального или финансового положения их семьи. Здесь же была открыта школа-интернат для наиболее одаренных детей из отдаленных районов Абхазии, чтобы дать им возможность продолжить свое образование, пока в их селах еще не были построены соответствующие средние школы. Многие широко известные ныне ученые, писатели и общественные деятели учились здесь в двадцатых и тридцатых годах. Если бы прием в школу был ограничен только жителями нашего города, многие выдающиеся деятели вообще не получили бы возможности развивать свои способности, а абхазская культура не стала бы такой, какой она является сейчас. Во-вторых, в 1921 году изменилась главная цель школы, которая теперь заключается в том, чтобы обучать абхазских детей на их родном языке, способствовать развитию нашей национальной культуры и сохранению обычаев. Наши ученики и сегодня изучают русский язык и знают русскую и мировую литературу, но главной задачей с 1921 года остается освоение абхазской культуры.

Все это я слушала с самым искренним вниманием и интересом.

— И на уроках, и вне школы преподаватели используют любую возможность для разъяснения наших традиций,— продолжал свой рассказ Михаил Губаз.— Они поясняют, почему абхазы поступают именно так, а не иначе. При этом они не умаляют роль и значение национальных традиций других народов или национальных групп, живущих в нашей республике. Напротив,— подчеркнул мой собеседник,— мы живем среди множества национальностей и должны воспитывать в детях чувство уважения к ним, но мы также хотим, чтобы наши дети и внуки сохранили все самое характерное для нашей культуры.

Окончив пединститут, Михаил Губаз стал преподавателем истории в школе, директором которой он сейчас является. У него два сына. Старший учится в десятом классе, хочет стать художником — каждую свободную минуту он рисует или пишет маслом. Младший сын — первоклассник. Оба ходят в эту же школу. Михаил Губаз чувствует себя спокойнее, когда имеет возможность и здесь присматривать за сыновьями.

Но если директор следит за успехами всех своих учеников, то те в свою очередь столь же пристально наблюдают за ним. Во время бесед со старшими учениками я убедилась, что директора здесь очень любят. Михаил Губаз интересуется делами каждого ученика, знает, когда у него возникают те или иные проблемы и когда сам подросток становится «проблемой». Я спросила директора, есть ли у него неуправляемые воспитанники и если да, то какие он принимает меры? Может ли директор, скажем, исключить ученика из школы за систематическое нарушение правил поведения?

— За все время моей работы в системе школьного образования,— ответил он,— я ни разу не встречал ученика, который представлял бы для меня такую серьезную проблему. Некоторые ребята доводят меня до головной боли, но еще никогда не было подростка, которого я не мог бы урезонить. Нужно найти индивидуальный подход к каждому, знать причины возникновения неувязки. В этом у меня особых трудностей нет. Обычно я нахожу возможность воздействовать на ученика либо с помощью его же товарищей, либо родителей, либо просто в разговоре «один-на- один». Мой принцип: быть строгим, но справедливым. Но такие дисциплинарные проблемы в практике возникают редко.

Чаще всего встают вопросы успеваемости. Некоторые учатся хорошо все время, у других бывают трудности. И директор, и преподаватели большую часть времени тратят на то, чтобы заставить учеников работать в полную силу.

По словам директора, все очень просто. И тогда я спросила, считает ли он свою работу легкой.

— Конечно же, нет,— ответил он.— Разве легко быть ответственным за 1200 детей?! Профессия учителя требует большой самоотдачи, а воспитание подростков — много времени и забот.

Я выразила желание поговорить с некоторыми из ребят, и Михаил Губаз пригласил трех учеников прямо с урока физики — Гунду, Фатиму и Андрея. Гунде и Фатиме по 15 лет, обе учатся в девятом классе. Рослый Андрей (кстати, спортсмен-баскетболист) — ученик выпускного десятого класса. Все трое черноволосые, кареглазые, белолицые, что характерно для большинства абхазов и многих других народов Кавказа. Помимо обучения на родном языке и изучения русского языка и русской литературы, ученики этой школы должны овладеть по крайней мере одним иностранным языком. В этой школе изучают английский и немецкий. Мои собеседники изучали английский язык, а Андрей сказал, что он самостоятельно занимается также и немецким. Стоит ли говорить, как обрадовались все трое, получив возможность отвлечься от занятий физикой и попрактиковаться со мной в разговорном английском. Делая паузы, но говоря всего лишь с легким акцентом, ребята рассказали мне, что английский они изучают с пятого класса. Теперь у них усложненная программа. Английский язык — любимый предмет Гунды. Она считает, что это ее призвание, ей хотелось бы стать переводчицей с английского на абхазский. Андрей назвал английский и абхазский языки своими любимыми предметами, но тут же добавил к ним и баскетбол. Фатима больше всего любит английский и историю, особенно период средневековья. Ни Андрей, ни Фатима не смогли точно назвать свою будущую профессию. Фатима просто еще не сделала свой выбор, а Андрей сказал, что он, наверное, будет изучать в вузе историю.

Книги, которые они читают по программе английской литературы,— это в основном английская классика. А в свободное время Гунда увлекается романами Агаты Кристи — ей нравятся детективы. Своим любимым английским писателем она назвала Сомерсета Моэма. Андрей предпочитает Томаса Харди и Майн Рида, а Фатима — Джека Лондона. Почему? «Потому что Джек Лондон описывает настоящую жизнь»,— ответила девушка.

Читать такие книги в оригинале не всегда легко, поэтому ради удовольствия они читают и абхазских, и русских, а также грузинских и других советских и зарубежных авторов.

Когда я спросила Гунду, кто ее любимый абхазский писатель, она назвала Баграта Шинкубу, который вначале был известен только как поэт, но в середине 70-х годов опубликовал и свой первый роман «Последний из ушедших». Это исторический роман о событиях прошлого века, повествующий о массовом переселении в чужие края народа убыхов. Что же почерпнула Гунда из этой книги? «Книга произвела на меня очень глубокое впечатление,— ответила она,— потому что она рассказывает о нашем народе. Это историческая повесть, а я очень люблю историю. И нравится язык, которым она написана».

Андрей и Фатима тоже читали эту книгу. Она очень популярна в Абхазии. Вот как оценивает ее Андрей: «На мой взгляд, это очень грустный роман, так как он рассказывает об исчезновении целого народа. Это была великая трагедия». Фатима заметила, что роман интересен детальными описаниями старинных обычаев родственных народов убыхов и абхазов и их быта в прошлом веке.

Когда я спросила ребят, считают ли они эти обычаи старомодными, принадлежащими истории, они твердо заявили, что, насколько это возможно, обычаи нужно сохранять и в современном мире. «Я думаю, что следует оставить самые лучшие из них»,— сказал Андрей, назвав самым важным обычай гостеприимства. Я попросила юношу назвать еще какие-нибудь традиции, достойные сохранения, но ему было трудно сделать это по-английски, и он, перейдя на русский, назвал свадебные и погребальные обряды, а также строго определенные правила поведения в повседневной жизни. Например, когда встречаются два абхаза, то они произносят различные приветствия, зависящие от возраста и пола каждого из них, и при этом соблюдают определенные правила, по которым кто-то из двух должен приветствовать другого первым. Есть также особые правила взаимоотношений внутри семьи и между родственниками. Правил гостеприимства, о которых говорил Андрей, действительно множество, но главное в них то, что гость всегда прав и что ему следует уделять наибольшее внимание.

Несмотря на то что я уже в полной мере воспользовалась абхазским гостеприимством, проведя весь день в беседах с директором школы, преподавателями и учениками, посещая их уроки, в конце визита я вновь зашла в кабинет директора. Ему пришлось прервать беседу с преподавателями, чтобы ответить на мой последний вопрос: каким образом городской школе удается прививать детям абхазские традиции, зародившиеся в быту жителей сельской местности?

— У нас свои приемы обучения,— ответил он,— мы используем наши народные традиции наравне с методикой, рекомендованной для работы в школах по всей стране. Я сам воспитывался в селе, как и некоторые другие сотрудники школы. С самого раннего детства старшие учили нас быть уважительными, вежливыми, беречь наши национальные традиции. Все это исподволь было заложено в нас, все это сейчас в нашей крови, передается из поколения в поколение. Неважно, где живет абхаз, в городе или в селе, он везде чувствует себя свободно, следуя правилам народного этикета, и я не могу себе даже представить, что наша культура может быть забыта.