Вячеслав Щуров: «НЕПОНИМАНИЕ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ – ЭТО БЕДА»

Вячеслав Щуров: «НЕПОНИМАНИЕ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ – ЭТО БЕДА»

Профессия искателя песен – редкая и необычная, даже несколько странная. «Театрал» поговорил с одним из авторитетных знатоков русского музыкального фольклора, профессором Московской консерватории, доктором искусствознания и собирателем фольклора Вячеславом ЩУРОВЫМ.


– Вячеслав Михайлович, вы собираете фольклор уже 60 лет. А как всё начиналось?

– Рассказывать можно долго. Полвека назад я стал, как говорят на юге России, «играть» песню и собрал первое в России мужское вокальное трио, которое и по сей день исполняет фольклор в подлинных партитурах. С тех пор я выпустил десятки книг и песенных сборников.

Начинал я конце 1950-х годов. Тогда музыковедов-фольклористов было мало, а поле деятельности – широким. Я буквально «ворвался» в фольклористику…


Видеоальбом из музыкально-этнографического архива В.М. Щурова


– Какой была жизнь фольклора тогда?

– В первые послевоенные годы, после жестоких боёв под Белгородом, под Брянском, люди вышли из землянок, отстроились – и повсюду зазвучали песни. Пели тогда много и хорошо. Свадьбы совершались по-старинному, с почти непрерывным пением, по вечерам молодёжь водила хороводы. В поле шли с песней, возвращались домой – тоже. Зимой за совместной домашней работой устраивались семейные посиделки.

Например, это ярко показано в фильмах «Вселиственный венок» и «Песни над Тихой Сосной», где я выступал консультантом.

По Сталинским установкам, паспортов сельским жителям не давали. Поэтому молодёжи в сёлах удерживалось много. Всё шло по традиции. Вырытые из земли, спрятанные от глаз врага сундуки были наполнены красивейшими народными костюмами, которые надевали по праздникам. Мы застали народную культуру в цветущем состоянии. И успели многое сохранить в звукозаписях, в этнографических фильмах.

Сегодня же молодые люди из сёл уехали. Старшие по вечерам сидят у телевизоров. Пение в русской глубинке смолкло. К тому же, полиция в наше время запрещает вечерами петь на улице, считая это нарушением тишины.


– Но все-таки народная песня есть сегодня?

– К счастью, благодаря развитию фольклорного «натурального» направления в искусстве за полвека появились славные ансамбли из любителей, студентов, даже культурных профессионалов, которые прекрасно исполняют собранные песенные образцы. Но на больших концертных площадках их не услышишь. Продюсеры идут на поводу у массового зрителя. И у руля телеканалов и радиостанций ныне находятся люди, не помнящие ни наших корней, ни имеющие родства с истинной русской традицией. Но все равно народное творчество живёт.

29 марта нынешнего году у меня был юбилейный концерт. В Доме композиторов выступали крупные мастера народного пения: Сергей Старостин, Юлиана Светличная, Ирина Набатова, Анна Литвинова, Историко-этнографический театр Михаила Мизюкова, коллективы «Поверье» Юлии Алакиной, «Братчина» Ирины Набатовой, «Воскресенье» из Липецка, хоры колледжа и института им. Шнитке, Академии им. Гнесиных, Института культуры, ансамбль Московской консерватории п/у Натальи Гиляровой и мн. других.


Юбилейный концерт В.М.Щурова

Правда, фольклор сегодня живет преимущественно в кругу знатоков и любителей. А это, как вы понимаете, одна тысячная часть общества. Массовый слушатель не знает ни подлинной народности, ни подлинного себя. И чем дальше – тем отрыв больше.

Каждый народ велик в своём творчестве. И во все времена правила одни: важно бережно сохранять наследие предков. И как в песне между собою важно ладить и с соседями жить мирно.


Концерт Хора имени Пятницкого в Северной Корее, 2012г.

Замечательный писатель Чингиз Айтматов ввёл понятие манкурт – человек, не помнящий прошлое. Манкрута легко превратить в раба. Поэтому, чтобы быть свободной сильной нацией, нужно всеми силами стремиться, чтобы люди любили своё родное, и, прежде всего, родные песни.

…Вот сейчас украинцы на Майдане с презрением называют русских москалями, ватниками, колорадами. Молодые люди дружно прыгают на площади и кричат: «Кто не скаче, тот москаль!» Россияне со своей стороны, бросают: бандеровцы. Но в сёлах на юге России малороссы и великороссы жили на разных концах одного села. И называли друг друга хохлами и москалями. Это была насмешка, но незлобивая. Пели разные песни, соблюдали разные обряды. Но жили всегда дружно, из века в век, из года в год.

Недавно я вернулся из Белгородской области, где есть село москалей и село хохлов продолжают жить порознь, но соседствовать мирно. На моем веку никто из них не выходил с вилами друг на друга, не плевал в лицо. На моих глазах уже полвека эти соседи продолжают жить разной музыкальной и бытовой жизнью – неповторимой самобытностью и не переходят ни жанровых, ни человеческих границ.


– А есть ли за рубежом русский фольклор? Скажем, в среде эмигрантов…

– В мире много людей, ценящих русскую народную культуру. Мне довелось с разными коллективами и одному петь в Польше, Голландии, Германии, США и других странах. И всюду нас принимают восторженно, когда звучат подлинные крестьянские песни и городские романсы. Существуют за рубежом замечательные русские певческие группы, осваивающие самобытные русские песни.


– Мы живем в неспокойное время. Много абсурдных решений, нелепых законов, регулирующих сферу культуры. Эта тенденция каким-то образом коснулась фольклора?

– Абсурда кругом хватает, это вы справедливо заметили. Деревенские певуньи рассказывали мне, что если придут ко мне песни писать, то в местный храм им дороги нет. Батюшка не благословляет. Как такое может быть?!

Или другой пример. Мы с композитором и журналистом Иваном Сергеевичем Вишневским на одной из радиостанций вели цикл передач о музыкальном фольклоре под общим названием «Песни русского счастья». Она выходила в эфир регулярно, по вторникам. У нас были почитатели, передачу ждали. Однако рубрику закрыли под предлогом, что данная радиостанция – христианская, а мы якобы проповедуем язычество. И от подобного мракобесия, к сожалению, не защищен никто. Сколько мы ни оправдывались, передачу все равно закрыли.


– Похоже, что после 1917 года для фольклора не бывает «счастливых эпох».

– Вы правы. При коммунистах, например, не позволяли колядовать, считая, что это – религиозные проявления. Народное искусство почти всегда преследовалось в правительственных кругах. Не жалуют его и современные правители: просто не понимают.


– В народном искусстве много театрального. Но прежде всего в нём в неповторимой форме проявляется обрядовость и красота самой жизни.

– Совершенно верно. Нужно достойно сыграть свадьбу, тогда в семье воцарится счастье. Нужно с выразительными песнями сжать пшеницу – тогда следующий урожай будет хорошим. Любое дело народа – должно быть достойно песни.

И сегодня современный серьёзный народный театр преследует эстетические задачи. На моё ощущение, таковым является Московский государственный историко-этнографический театр. Коллективу скоро исполняется тридцать лет. Но ни его руководитель Михаил Мизюков, ни его ведущие актёры не имеют почётных званий. Таково внимание властей.

Очень ярок театр «Поверье», руководимый Юлией Аланкиной. Но и он испытывает острую нужду в финансовой поддержке.


– Вячеслав Михайлович, вы всю жизнь – в экспедициях. Русскую глубинку знаете изнутри. И наверняка в вашей жизни были памятные случаи?

– Сколько угодно. Так, например, в 1964 году я приехал в белгородское село Богатое. Была суббота и потому представиться в сельсовете я не мог. А тут как раз происходила пышная красивая свадьба – с песнями, которые исполняли девушки. Все в старинных костюмах. И я, одетый по-городскому, присоединился к празднику.

Всё бы хорошо, но незадолго до того в Москве мне тяжелой дверью прищемили руку, пальцы были перевязаны бинтами. Гости плясали под собственное пение в центре горницы. И вдруг ко мне ринулась толпа. Здоровенный мужчина средних лет закричал: «А ну, сними повязки!» Хорошо, что я не растерялся. Вскочил и стал объяснять, что это травма и что я молодой ученый. Все разбежались, свадьба была прервана.

Позже оказалось, что завхоз, который был тут же среди гостей, принял меня за шпиона. Тогда была шпиономания. И пустил слух, что у меня под повязками могут быть фотоаппараты.

Потом, когда всё разъяснилось, он хватался за голову: «Почему же вы не явились в сельсовет!» Я объяснял: «Так ведь суббота! Сельсовет закрыт».

Сельские певцы нередко говорят: «Ох, и мудраи они, эти старые песни». «В наших песнях всё жизненское, всё из жизни взятое». А однажды, когда я прервал песню по ходу исполнения, стараясь сэкономить магнитофонную ленту, возмутились: «Что ж ты песне на горло наступаешь? Самое важное ведь в конце!» И рассказали притчу. Едет мужик на возу с сеном, и застряла у него лошадь в болоте. Навстречу едет односельчанин и спрашивает: «Что ж ты, сосед, с воза не слезешь, лошади не поможешь?» «Постой, – отвечает тот, – дай песню до конца допеть: на самом интересном месте остановился!»


– Без чего не может жить народная песня?

– Без души. Люди не поют, если за душой ничего нет. Человек пуст. Что касается народного пения, то жалок человек, не знающий чувства Родины. Здесь речь идёт не только о русском. Татарин должен любить татарскую песню, якут – якутскую, тувинец – тувинскую, мордвин – мордовскую. И человек любой национальности – народную, к какому этносу она бы не принадлежала. Непонимание народной культуры – большая беда, как идиотизм, глухота или слепота.


Категория: Славянская культура   Автор: Щуров Вячеслав

<
  • 30 комментариев
  • 0 публикаций
2 октября 2017 11:48 | #1
0
  • Регистрация: 7.04.2013
 
+!

... но у всего "народного" есть неизвестный Автор;)

<
  • 40 комментариев
  • 0 публикаций
7 октября 2017 20:55 | #2
0
  • Регистрация: 3.08.2017
 
Резонность жалоб Терещенко (см. "Быт русского народа" изд. 1848 года в 4-х томах) о "борьбе" /?! - так буквально, а удивление, как и выше, мое - вот уж любопытно, а не доходило ли до случаев рукоприкладства к "носителям информации" - обычное дело для крепостного времени, коль речь, так ужо по тексту/ ...о "борьбе этнографов-собирателей" с "суеверными людьми", что /вот же паразиты!/ ...никак не соглашаются пересказать свои обычаи, да и не всегда можно положиться на верность передаваемых известий, занимающиеся переиначиванием и нарочитым указанием противоположного" - буквальное цитирование. Невдомек, что это глухое противостояние имело ту логическую подоплеку, что называлась "священный синод", т.е. инстанцию, которой всем попам, совершающим "тайну" исповеди, вменялось докладывать о крамоле, и в первую очередь - языческой. Изыскатели столкнулись и с такой трудностью, которую описали, как "чрезмерная разнообразность сведений об одном и том же предмете".
И вот это не менее любопытно! Как с точки зрения возможностей топить информацию (крамолу) среди информации (суевере), того, что только человек природы способен ее различать, способностей к импровизации, впрочем, не отрицая и широты самого явления.

"Отсутствие дисциплины русского народа, не предоставляет возможности найти сами признаки существования у этого племени какой-либо истории до призвания ими Рюрика, или связанных с тем временем общественных законов!" - исходил доказательствами очередной немец, из числа призванных Петром Первым для составления российской истории, когда носителей знаний о прежних временах, целыми общинами дожигали в срубах, обставляя это самосожжениями.

"Хождение в народ" ради сбора этнографического материала, стало модным едва ли за сто лет до следующей, схожей с петровской, революции, столь перетряхнувшей русский народ, что последующие поиски превращались в пустое дело. Но к этому времени осталось лишь единственное "слепое" географическое пятно, которое не было исхожено собирателями вдоль и поперек. Но его никто так и не заметил. Северо-Западное пограничье (в той своей части, что коснулось Белоруссии), Латгальская возвышенность и прилегающие к ней болота. Места, куда устремились "староверы", избегая пресса Николая-Палкина (государя стремившегося к единообразию государства), что запретил хоронить их на кладбищах с писанием имен и занесением тех усопших в церковные книги.
/Речь о печальной памяти указе Николая Первого (об запрещении писаться староверам в "кладбищенских книгах") служил целью подрезать их корни, вынудил тех на новое перселение (речь о староверах Северо-Запада) и осесть средь латгалов. Латгалы никогда не веровали всерьез в "католического папу", рассматривая это чужое верование, как решение вопросов - кому платить десятину, и потому удивительно быстро переобулись в "староверы"./
По нашу сторону границы, до того указа, как-то уживались, соблюдали собственные обряды и обычаи, избежали "крепости" (крепостного права) или выкупились, вырвав из рабства всех родноверов, были "беЗпоповцами" (именно так - "без" и по сей день, не признав "беса" и в этом праве), ибо не желали иметь соглядая властей, платили двойной налог - "за веру", впитывали в себя все "толки", всех желающих веровать "собственным умом или по заветам предков", то есть, прикрываясь Христом, как щитом, были по большей части теми самыми язычниками, которых искали и не могли найти этнографы, являя всем гостям парадное - "старообрядие" и пряча "староверие". Повод не раскрываться был железный: "вы не мы", понимая это как "вы - немы"... - робичичи, одним словом!

Следует понимать, что из себя представляло западное пограничье и люди, что на определенном отрезке стали зваться "порубежниками". Племенной котел, в котором, волей обстоятельств, перемешались русы, угры, фины, балтийские славяне (большей частью - латгалы)... По Гумелеву этносы определяет география места. Здесь она сложилась самая, что ни есть, удивительная - словно черти воевали, а потом все бросили. Земли, причудливо перемешанные ледником, а позже заросшие непроходимыми лесами, множество озер, чьи характеристики не повторяются, а перепад высот соседствующих может составлять сотню метров, ручьи и протоки, что стали артериями, словно специально, создало места чрезвычайно неудобные всякой власти, но удобные людям, которые не желают иметь с властями никаких отношений. Каждые приносили в эти места собственные обычаи, и они, сливаясь или сталкиваясь, создали удивительную перемесь...

По счастью (или несчастью?) этнографические исследования обошли стороной те земли Северо-Западного пограничья, что прилегали к латгалам и белорусам, они сосредоточились на Пскове и Новогороде. Попутно обнаружив такой казус, что от новгородских былин не осталось и следа на новгородской земле. Они "переселились" на Север, ушли в изгнание.
В 18 веке собирание и классифицирование "народного материала" стало не просто модным, а превратилось в науку, доступную многим, не требующую специальных познаний, кроме пытливости и терпения. Последовало вполне естественное открытие "двоеверия", что озвучивали как "суеверия", и в очередной раз объяснили темнотой русского народа, срочно требующего мер по его образованию, вплоть до изменения самого образа жизни и даже жилищ.
Беда всех этих желающих изменить кому-то жизнь к лучшему, заключена в том, что они и понятия не имеют, что собираются менять. Ранимые дворянские души пушкинской поры терзались, видя "курные избы", отапливающиеся "по-черному", еще более избы, в которых нижняя часть была отведена под животных, дети спали над ними - как можно так жить!?
Да, для тепла, недоумки! Животные собственным теплом обогревают, да и лес-то, чай, барский, приказчик - сволочь, хвороста не соберешь. А "курная изба" той причиной, что вы сами ввели налог со всякой трубы. Ну, что поделаешь, зато теперь по насекомым лишний раз дымом проходимся, одежду подвешивая, у нас вшей нет - они в барских домах с клопами дружбы водят, да еще на станциях. Опять же, продукт в подкрышье в дыму готовится, лучше сохраняется. А что глаза ест, так пока топится, мы там не сидим, дел много, а надо, так низом, пригнувшись - мы привыкшие...

К чему веду.
Встряски последних 100 лет стояли на столь близких расстояниях, все, как одна, направленные против общины, были жестоки, но до 90-х не геноцидные, потому как предлагались иные, пусть бесправные, пусть "эрзац", пусть "псевдообщинные", но твердые формы, но в целом они дробили и рыхлили ситуацию, изменяя психотим трех или четырех поколений, вырывая лучших, предлагая им другие цели, и обволакивая безысходностью оставшихся, отучая их от земли. Эти действия погубили не просто Крестьянскую Общину, они погубили саму Деревню - древнейшую цивилизацию - целиком и полностью. Ликвидированы обычаи, уничтожен уклад жизни и малейшая тень возможности восстановления прежнего. Город убил деревню, именно убил. Поиск в ней этнографического материала сегодня - полная беЗсмыслица. А какое-либо "понимание народной культуры" (даже на основах осмысления собранного когда-то материала) НЕВОЗМОЖНО для всякого в ней неродивщегося и ее не впитавшего.

<
  • 20 комментариев
  • 0 публикаций
6 декабря 2017 13:51 | #3
0
  • Регистрация: 6.12.2017
 
К тому же, полиция в наше время запрещает вечерами петь на улице, считая это нарушением тишины

Чёрт побери


Добавление комментария

Имя:*
E-Mail:*
Комментарий:
  • sickbadbmaibqbrda
    esmdametlafuckzvvjewlol
    metallsdaiuctancgirl_dancezigaadolfsh
    bashboksdrovafriendsgrablidetixoroshiy
    braveoppaext_tomatoscaremailevgun_2guns
    gun_riflemarksmanmiasomeetingbelarimppizdec
    kazakpardonsuperstitionext_dont_mentbe-e-ethank_youtender
    air_kissdedn1hasarcastic_handugargoodyarilo
    bayanshokicon_wallregulationkoloper
Вопрос:
Продолжите поговорку: "Не зная броду, не суйся в ..."
Ответ:*