Вячеслав Щуров: «НЕПОНИМАНИЕ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ – ЭТО БЕДА»

Профессия искателя песен – редкая и необычная, даже несколько странная. «Театрал» поговорил с одним из авторитетных знатоков русского музыкального фольклора, профессором Московской консерватории, доктором искусствознания и собирателем фольклора Вячеславом ЩУРОВЫМ.


– Вячеслав Михайлович, вы собираете фольклор уже 60 лет. А как всё начиналось?

– Рассказывать можно долго. Полвека назад я стал, как говорят на юге России, «играть» песню и собрал первое в России мужское вокальное трио, которое и по сей день исполняет фольклор в подлинных партитурах. С тех пор я выпустил десятки книг и песенных сборников.

Начинал я конце 1950-х годов. Тогда музыковедов-фольклористов было мало, а поле деятельности – широким. Я буквально «ворвался» в фольклористику…



– Какой была жизнь фольклора тогда?

– В первые послевоенные годы, после жестоких боёв под Белгородом, под Брянском, люди вышли из землянок, отстроились – и повсюду зазвучали песни. Пели тогда много и хорошо. Свадьбы совершались по-старинному, с почти непрерывным пением, по вечерам молодёжь водила хороводы. В поле шли с песней, возвращались домой – тоже. Зимой за совместной домашней работой устраивались семейные посиделки.

Например, это ярко показано в фильмах «Вселиственный венок» и «Песни над Тихой Сосной», где я выступал консультантом.

По Сталинским установкам, паспортов сельским жителям не давали. Поэтому молодёжи в сёлах удерживалось много. Всё шло по традиции. Вырытые из земли, спрятанные от глаз врага сундуки были наполнены красивейшими народными костюмами, которые надевали по праздникам. Мы застали народную культуру в цветущем состоянии. И успели многое сохранить в звукозаписях, в этнографических фильмах.

Сегодня же молодые люди из сёл уехали. Старшие по вечерам сидят у телевизоров. Пение в русской глубинке смолкло. К тому же, полиция в наше время запрещает вечерами петь на улице, считая это нарушением тишины.


– Но все-таки народная песня есть сегодня?

– К счастью, благодаря развитию фольклорного «натурального» направления в искусстве за полвека появились славные ансамбли из любителей, студентов, даже культурных профессионалов, которые прекрасно исполняют собранные песенные образцы. Но на больших концертных площадках их не услышишь. Продюсеры идут на поводу у массового зрителя. И у руля телеканалов и радиостанций ныне находятся люди, не помнящие ни наших корней, ни имеющие родства с истинной русской традицией. Но все равно народное творчество живёт.

29 марта нынешнего году у меня был юбилейный концерт. В Доме композиторов выступали крупные мастера народного пения: Сергей Старостин, Юлиана Светличная, Ирина Набатова, Анна Литвинова, Историко-этнографический театр Михаила Мизюкова, коллективы «Поверье» Юлии Алакиной, «Братчина» Ирины Набатовой, «Воскресенье» из Липецка, хоры колледжа и института им. Шнитке, Академии им. Гнесиных, Института культуры, ансамбль Московской консерватории п/у Натальи Гиляровой и мн. других.


Правда, фольклор сегодня живет преимущественно в кругу знатоков и любителей. А это, как вы понимаете, одна тысячная часть общества. Массовый слушатель не знает ни подлинной народности, ни подлинного себя. И чем дальше – тем отрыв больше.

Каждый народ велик в своём творчестве. И во все времена правила одни: важно бережно сохранять наследие предков. И как в песне между собою важно ладить и с соседями жить мирно.


Замечательный писатель Чингиз Айтматов ввёл понятие манкурт – человек, не помнящий прошлое. Манкрута легко превратить в раба. Поэтому, чтобы быть свободной сильной нацией, нужно всеми силами стремиться, чтобы люди любили своё родное, и, прежде всего, родные песни.

…Вот сейчас украинцы на Майдане с презрением называют русских москалями, ватниками, колорадами. Молодые люди дружно прыгают на площади и кричат: «Кто не скаче, тот москаль!» Россияне со своей стороны, бросают: бандеровцы. Но в сёлах на юге России малороссы и великороссы жили на разных концах одного села. И называли друг друга хохлами и москалями. Это была насмешка, но незлобивая. Пели разные песни, соблюдали разные обряды. Но жили всегда дружно, из века в век, из года в год.

Недавно я вернулся из Белгородской области, где есть село москалей и село хохлов продолжают жить порознь, но соседствовать мирно. На моем веку никто из них не выходил с вилами друг на друга, не плевал в лицо. На моих глазах уже полвека эти соседи продолжают жить разной музыкальной и бытовой жизнью – неповторимой самобытностью и не переходят ни жанровых, ни человеческих границ.


– А есть ли за рубежом русский фольклор? Скажем, в среде эмигрантов…

– В мире много людей, ценящих русскую народную культуру. Мне довелось с разными коллективами и одному петь в Польше, Голландии, Германии, США и других странах. И всюду нас принимают восторженно, когда звучат подлинные крестьянские песни и городские романсы. Существуют за рубежом замечательные русские певческие группы, осваивающие самобытные русские песни.


– Мы живем в неспокойное время. Много абсурдных решений, нелепых законов, регулирующих сферу культуры. Эта тенденция каким-то образом коснулась фольклора?

– Абсурда кругом хватает, это вы справедливо заметили. Деревенские певуньи рассказывали мне, что если придут ко мне песни писать, то в местный храм им дороги нет. Батюшка не благословляет. Как такое может быть?!

Или другой пример. Мы с композитором и журналистом Иваном Сергеевичем Вишневским на одной из радиостанций вели цикл передач о музыкальном фольклоре под общим названием «Песни русского счастья». Она выходила в эфир регулярно, по вторникам. У нас были почитатели, передачу ждали. Однако рубрику закрыли под предлогом, что данная радиостанция – христианская, а мы якобы проповедуем язычество. И от подобного мракобесия, к сожалению, не защищен никто. Сколько мы ни оправдывались, передачу все равно закрыли.


– Похоже, что после 1917 года для фольклора не бывает «счастливых эпох».

– Вы правы. При коммунистах, например, не позволяли колядовать, считая, что это – религиозные проявления. Народное искусство почти всегда преследовалось в правительственных кругах. Не жалуют его и современные правители: просто не понимают.


– В народном искусстве много театрального. Но прежде всего в нём в неповторимой форме проявляется обрядовость и красота самой жизни.

– Совершенно верно. Нужно достойно сыграть свадьбу, тогда в семье воцарится счастье. Нужно с выразительными песнями сжать пшеницу – тогда следующий урожай будет хорошим. Любое дело народа – должно быть достойно песни.

И сегодня современный серьёзный народный театр преследует эстетические задачи. На моё ощущение, таковым является Московский государственный историко-этнографический театр. Коллективу скоро исполняется тридцать лет. Но ни его руководитель Михаил Мизюков, ни его ведущие актёры не имеют почётных званий. Таково внимание властей.

Очень ярок театр «Поверье», руководимый Юлией Аланкиной. Но и он испытывает острую нужду в финансовой поддержке.


– Вячеслав Михайлович, вы всю жизнь – в экспедициях. Русскую глубинку знаете изнутри. И наверняка в вашей жизни были памятные случаи?

– Сколько угодно. Так, например, в 1964 году я приехал в белгородское село Богатое. Была суббота и потому представиться в сельсовете я не мог. А тут как раз происходила пышная красивая свадьба – с песнями, которые исполняли девушки. Все в старинных костюмах. И я, одетый по-городскому, присоединился к празднику.

Всё бы хорошо, но незадолго до того в Москве мне тяжелой дверью прищемили руку, пальцы были перевязаны бинтами. Гости плясали под собственное пение в центре горницы. И вдруг ко мне ринулась толпа. Здоровенный мужчина средних лет закричал: «А ну, сними повязки!» Хорошо, что я не растерялся. Вскочил и стал объяснять, что это травма и что я молодой ученый. Все разбежались, свадьба была прервана.

Позже оказалось, что завхоз, который был тут же среди гостей, принял меня за шпиона. Тогда была шпиономания. И пустил слух, что у меня под повязками могут быть фотоаппараты.

Потом, когда всё разъяснилось, он хватался за голову: «Почему же вы не явились в сельсовет!» Я объяснял: «Так ведь суббота! Сельсовет закрыт».

Сельские певцы нередко говорят: «Ох, и мудраи они, эти старые песни». «В наших песнях всё жизненское, всё из жизни взятое». А однажды, когда я прервал песню по ходу исполнения, стараясь сэкономить магнитофонную ленту, возмутились: «Что ж ты песне на горло наступаешь? Самое важное ведь в конце!» И рассказали притчу. Едет мужик на возу с сеном, и застряла у него лошадь в болоте. Навстречу едет односельчанин и спрашивает: «Что ж ты, сосед, с воза не слезешь, лошади не поможешь?» «Постой, – отвечает тот, – дай песню до конца допеть: на самом интересном месте остановился!»


– Без чего не может жить народная песня?

– Без души. Люди не поют, если за душой ничего нет. Человек пуст. Что касается народного пения, то жалок человек, не знающий чувства Родины. Здесь речь идёт не только о русском. Татарин должен любить татарскую песню, якут – якутскую, тувинец – тувинскую, мордвин – мордовскую. И человек любой национальности – народную, к какому этносу она бы не принадлежала. Непонимание народной культуры – большая беда, как идиотизм, глухота или слепота.