Мир творчества: Парадокс Леонардо да Винчи

Обыкновенный нормальный гражданин при ясном и трезвом уме никогда не приобретет вещь, которая ему никак не пригодится. И уж тем более не возьмется за создание машины или аппарата, каковые, по глубокому убеждению окружающих, сделать невозможно. Но именно там, где обычный человек упирается в непреодолимую вроде бы стену невероятного, невозможного, небывалого, и начинается завлекательный и зыбкий, головокружительный и миражный, бесконечный, как Вселенная, и засасывающий, как трясина, мир творчества.

Многие изобретатели признаются, что им важен в создании технической новинки не конечный результат, а сам процесс творчества.

Гениальный Леонардо да Винчи много чего наизобретал. Но разве он не осознавал, что современный уровень техники не позволит ему построить надежную подводную лодку по его удивительному проекту? И вертолет, изобретенный им, не из чего было сделать, не существовало тогда нужных материалов, их еще предстояло не то что создать, хотя бы вообразить.

Разумеется, есть громадная масса, скажем так, вынужденных изобретений. Пример из древности: угрожающе разрастающиеся города столкнулись с проблемой нехватки питьевой воды. Водовозы не успевали обеспечивать ею горожан. И тогда появился водовод-водопровод, «сработанный еще рабами Рима». Или другой классический пример: конный транспорт и пешеходы сильно досаждалидруг другу. Надо было их разделить. И тогда вдоль дороги в городе протянули тротуар.

Жилища, мебель, посуда, одежда, обувь, инструменты, да почти весь предметный мир, окружающий нас, состоит из вынужденных изобретений.

Но кое-что родилось в творческих мастерских или просто в воображении как баловство рук, игра ума, совершенно необязательная фантасмагория. Как литература выросла на почве, унавоженной мифами, сагами, былинами, сказками, так и некоторые гениальные изобретения были созданы сперва для детских или взрослых игр. Колесо, без которого ныне не обходится почти ни одна машина, аппарат, станок, «вылупилось», вероятнее всего, из детского игрушечного обруча. А грозный порох поначалу служил веселым китайцам для запуска праздничных шутих, ракет, фейерверков.

Очень многое человек позаимствовал у природы. Порой уже в готовом виде. Вот представьте себе древнего человека где-нибудь в Австралии, который, завидев дичь, схватил подвернувшуюся под руку кривую палку и запустил ее в убегающую добычу. И промахнулся. Но что за чудо?! Палка, просвистев над головой зверя, прилетела обратно, к ногам охотника! Еще и еще бросал чудо- палку австралиец, и она неизменно возвращалась. Наверно, именно так родилось такое необычное оружие охотника и воина, как бумеранг.

Таким же образом первобытный человек брал из природной мастерской примитивные ножи, пики, молотки и множество других инструментов и предметов быта. Но время от времени зараженные духом творчества индивидуумы выдумывали то, что не могло пригодиться в той суровой первобытной жизни и уж во всяком случае не превращалось, выражаясь современным языком, в «железки», а оставалось фантазиями «на коленке». Некоторые серьезные ученые-археологи почти уверены, что наскальные рисунки, отображающие каких-то существ, одетых в нечто похожее на скафандры, — это документальные свидетельства посещения Земли инопланетянами. А почему бы не допустить, что доисторический художник изобразил изобретенный им или его соплеменником скафандр для подводных путешествий? Смастерить его, как и вертолет да Винчи, было не из чего и не на чем, а вообразить и изобразить — пожалуйста, ведь у воображения, полета изобретательской мысли нет предела. Так что, вполне возможно, Жак Ив Кусто со своим коллегой Э.Ганьяном изобрел акваланг, который был первоизобретен много тысяч лет назад и запечатлен в наскальном рисунке. Ведь если быть, так сказать, патентно честным перед историей, то следует признать: создатель паровой машины Уатт «переизобрел» ее, повторив на более высоком уровне примитивную паровую машину, сконструированную еще древнеегипетскими жрецами.

Но то функциональные изобретения, хотя некоторые до поры до времени неосуществимые, а иные и до сих пор неосуществленные. Особенно это касается сказочных и мифологических изобретений. Нет еще в продаже ковров-самолетов, сапог-скороходов, шапки-невидимки. Даже в полезных моделях они не зафиксированы. А необузданная техническая фантастика писателей-кпассиков, как это ни удивительно, по большей части уже реализована и запатентована. Взять хотя бы летающий остров Свифта: в меньших масштабах над нашими головами уже который год проносятся обитаемые космические станции. Или «Наутилус» Жюля Верна — гигантские субмарины давно уже не экзотика, и недалек день, когда любоваться чудесами подводного мира смогут любознательные туристы. И роботы Чапека обрели почти человеческий облик и, как говорится, кое-где кое у кого служат лакеями. Подобные примеры может продолжить любой читатель.

Правда, в последние десятилетия писатели умерили свой фантазийный пыл, поняли, что им не угнаться за убыстряющимся бегом в незнаемое науки и невероятными скачками технического прогресса. Они теперь ударились в так называемый фэнтези — жанр, порожденный химерами, мистикой и оккультизмом. В эту туманную область технарям даже с богатым воображением вход воспрещен. Вернее, там им делать нечего.

Однако и мир творчества способен порождать химеры или то, что, на трезвый взгляд современников, отдает если не чертовщиной, то, безусловно, является плодом безумия. Не забывайте: Константина Циолковского считали в Калуге городским сумасшедшим. И у меня нет уверенности в том, что того, кто предложил проект первой пирамиды, осыпали золотом и почестями. Скорее всего, ему за сумасбродство и неисполнимые предложения в назидание другим подобным новаторам просто отрубили голову. Тем не менее идея со временем обрела плоть. В результате мы имеем пирамиды, технология строительства которых утеряна или специально скрыта от потомков. Итак, чудо есть, ноу-хау не раскрыто.

Чудаков, городских и сельских «сумасшедших» (наша редакция это знает документально, письменно) не убывает на земле. Во всяком случае, Россия ими необычайно богата. Причем надо помнить, что ненормальными их считают излишне приземленные обыватели и вспарившие над землей интеллектуалы. Возьмем для затравки энтузиаста перевода обработки полей, сева, уборки урожая... на рельсы. Это известный многим читателям журнала И.Майсов, лауреат ировского конкурса «Техника — колесница прогресса» (ИР, 1,97). Думается, он все же догадывается, что никто не станет перепрофилировать многочисленные заводы-гиганты, выпускающие сельскохозяйственные машины, чтобы дать путевку в жизнь майсовским технологиям. Так ведь не отказывается от своей технической мечты! И кто знает, вдруг за горизонтом будущего появится возможность и необходимость в претворении его «химер»...

Я не утверждаю, что всякое изобретение — это алмаз, нуждающийся в огранке, чтобы стать бриллиантом. Гигантское количество изобретений, в том числе получивших охранные грамоты, никогда не будут востребованы обществом. Но сам процесс творчества обогащает и авторов, и людей, которые заинтересуются новым продуктом интеллектуальной деятельности. Так случилось с изобретениями Леонардо да Винчи, как бы выпавшими из своего времени и отнесенными к разряду безумного бреда гения. Через сотни лет выяснилось, что «бред» был поразительным техническим провидением.

В том-то и состоит парадокс великого флорентийца, что он «сочинял» подводные лодки и вертолеты, ибо не мог остановить движение собственной изобретательской мысли. Парадоксально было в его положении и то, что причудливые и непонятные современникам задумки как бы повисали в воздухе, не имея под собой фундамента, т.е. материалов, из которых надлежало сотворить хотя бы действующие модели. Все это напоминает первоначальную менделеевскую таблицу химических элементов, где зияли пустыми глазницами клетки существующих и вычисленных ученым элементов, каковые еще предстояло открыть.

Парадокс заключается, наконец, в том, что мир творчества живет по собственным законам, отличающимся от практицизма современного ему общества. Да, он откликается на промышленный или научный заказ и выдает необходимые для развития экономики, научных дисциплин различные приборы, аппаратуру, оборудование,технологии и методики. Однако некоторую часть составляют на первый взгляд совершенно бесполезные или просто непонятные для практика изобретения.

Ну зачем в глухой сибирской деревушке кустарь-одиночка всю жизнь «ваяет вечное», конструируя фотонный космический корабль? Ему бы употребить свои способности на создание какой- нибудь самокопапки или мини-комбайна для сельскохозяйственных нужд. И ведь ясно окружающим, включая несчастную семью, что он не гений, не Циолковский, не Королев, даже не подьячий Кря- кутной. Но они не подозревают, что он поражен парадоксом Леонардо да Винчи, толкающим его изнутри к вершинам творческого мира. Нам понятно: он никогда тех вершин не достигнет, — но самоучка-изобретатель разумных доводов не слышит, он обречен, как Сизиф, толкать в гору свой камень, который неудержимо вновь скатывается вниз.

Самое поразительное, что иные бредовые идеи все-таки обретают реальную жизнь. Осмелюсь сослаться на пример, вызывающий до сих пор недоумение и даже возмущение большинства ученых мужей. Речь о торсионных полях. Вроде бы их нет вовсе. Или так: вроде бы они все-таки наличествуют в природе, но настолько незначительны по своей энергетике, что их и во внимание при самых тонких расчетах можно не принимать.

Однако есть реальный изобретатель Ю.Потапов (ИР, 2, 02), который на основе «несуществующих» торсионных полей строит и, главное, успешно продает обогревательные агрегаты, у которых КПД (вопреки всем законам) выше 1! Как это получается, никто, втом числе и сам автор волшебных агрегатов, толково объяснить не может. Ну прямо по анекдоту: «Откуда у вас деньги?» — «Из тумбочки».

Поэтому всякий раз, когда приходится сталкиваться с тем, «чего не может быть», задумываешься: а вдруг это не фантазии, мягко говоря, неадекватного человека, а нечто нынче непонятное, а в будущем признанное гениальным изобретение?! Очень не хочется оказаться в роли французских академиков, раз и навсегда отказавшихся рассматривать проекты воздухоплавательных аппаратов тяжелее воздуха, ибо «таковые невозможны».

По теории Ломброзо, гениальность и помешательство — две стороны одной медали, иными словами, и то и другое — отклонение от нормы. Конечно же, очень обидно будет когда-нибудь узнать, что мы своевременно не распознали в «городском сумасшедшем» выдающуюся личность, а в его поделках не разглядели выдающиеся изобретения. Так случалось не раз в ходе развития технической цивилизации. Но это никак не оправдывает нашу невнимательность и болезненную ксенофобию по отношению ктому, что пытается вырваться из узаконенных нами рамок и понятий.

Когда мне довелось знакомиться с архивами Всесоюзного общества изобретателей, чтобы выяснить, почему была уничтожена эта организация, а ее руководители расстреляны (ИР, 10—12, 03), я натыкался на следы творчества непризнанных гениев. К примеру, один из таких, Уфимцев, как теперь выясняется, предвосхитил нынешние работы над альтернативными источниками энергии и многое другое, тогда непризнанное. Сейчас его идеи, почти столетней давности, разрабатываются как свежеродившиеся.

А где-то, в какой-нибудь забытой Богом и людьми деревушке сегодня потешаются над местным чудиком, соорудившим вместо всем понятного и полезного самогонного аппарата нечто, ни на что не похожее и неизвестно для чего пригодное... Чудик уверяет, что его чудо- машина будет работать «от мысли», только ей не хватает некоторых деталей, которые еще надо изобрести.

Парадокс Леонардо да Винчи живуч, хотя мы, равнодушные и нелюбознательные, принимаем его не за озарение гения, а за буйное помешательство.