Лагенария. Рассказ о чудесной кубышке

Лагенария. Рассказ о чудесной кубышке

Много замечательных плодов вырастает на нашей земле. Вкусные и питательные служат пищей животным и человеку, но есть и такие плоды, из которых люди издавна делали посуду.

Такова бутылочная тыква. В общежитии ее часто называют кубышкой. Фигурный пустотелый плод этого бахчевого растения действительно похож на хорошо отполированное, покрытое золотисто-желтым лаком, деревянное изделие, в котором можно хранить самые разнообразные вещи.

В седую старину завезли ее из полуденных стран первые наши землепроходцы, но не очень порадовали огородников: каши из такой тыквы не сваришь; даже семечки ее несъедобны. Но зато стенки у этого, казалось бы, никчемного, плода оказались довольно прочными, а это уже не пустяк в убогом хозяйстве древних жителей степи. Вскоре тыква эта стала служить им то бутылкой или кувшином, то даже чем-то вроде термоса, потому что вода в ней не нагревалась так, как в глиняной посуде, даже под прямыми лучами южного солнца. Таким же образом бутылочную тыкву использовали во многих других странах: на океанических островах и на различных материках вплоть до Южной Америки.

Знаменитый норвежский путешественник и натуралист Тор Хеердал в своей увлекательной книге «Путешествие на Кон-Тики» рассказывает, что древние жители Перу вместо глиняной посуды пользовались огромными бутылями, изготовленными из плодов лагенарии. А лагенария — это и есть не что иное, как общепринятое научное название бутылочной тыквы.

Когда я об этом читал, то сразу же вспомнил, что совсем недавно лагенария сослужила человеку еще одну большую службу, хотя на этот раз она не заполнялась водой, а заселялась живыми, звонко и весело поющими птицами! Вот как это было.


Рыжик и Таня


В ковыльных степях на юге Украины зеленым лесным островком затерялась Аскания-Нова. Здесь, на степном приволье, в столетних парках и на широких, поросших тростником и рогозом прудах, разводятся ценные звери и птицы, завезенные почти со всех стран мира. Они нужны для городских зоопарков, для заповедников и охотничьих хозяйств, но, кроме того, здесь изучают жизнь этих животных в новых для них условиях, одомашнивают их, используют для выведения новых ценных пород.

Уголок парка Аскании-НоваСтраусы эму в Аскании-Нова
Уголок парка Аскании-Нова | Страусы эму в Аскании-Нова

Лет десять тому назад я работал в знаменитом асканийском зоопарке и вел занятия с кружком юннатов — школьников местной десятилетки. Юннатов в кружке всегда было много, но не все они по-настоящему интере совались природой; некоторые приходили, как мне казалось, только полюбопытствовать, тем более что члены кружка пользовались завидным правом посещать зоопарк в любое время.

Среди хороших юннатов мне больше всего запомнились двое шестиклассников — вездесущий, беззаветно преданный юннатскому делу Рыжик и строгая рассудительная Таня.

Вначале я думал, что красноволосого и веснушчатого мальчика Анатолия называли Рыжиком скорее всего потому, что он, словно грибок, в своей широкополой шляпе как будто вырастал неожиданно где-нибудь под деревом (а в парке он проводил почти все свободное от занятий время), но после узнал, что у него такая фамилия.

Еще не будучи юннатом, Рыжик тайно проникал в парк, где разорял птичьи гнезда, собирая коллекцию яиц.

Как и большинство ребят — горе-коллекционеров птичьих яиц, он не знал еще правильного названия многих даже самых обыкновенных птиц, а поэтому в его коллекции встречались весьма загадочные вещи. Рыжик обменивал, например, одно яйцо таинственного «крокуса» (после я узнал, что это было яйцо удода) на три яйца столь же неведомой для науки птицы «пинь-пинь», которая впоследствии оказалась самым обыкновенным зябликом. Ребята, каждый по-своему, измышляли названия птиц, поэтому в коллекциях царила путаница. 

Рыжика хорошо знали все охранники парка и в конце концов настало время, когда каждое разоренное гнездо фазана или кряквы относилось на его счет, хотя истинными виновниками часто были ежи и сороки.

— Если Рыжик не разорит, то выводок будет,— говорили сотрудники зоопарка, предугадывая судьбу какого-либо встреченного ими гнезда.

Однако проникать в парк незаконным путем, через забор, а тем более оставаться там незамеченным, становилось для Рыжикя все труднее. На пути ему встала одноклассница Таня — староста юннатского кружка. В отличие от сверстниц Таня вовсе не боялась Рыжиковых угроз и смело защищала пернатых.

Как только завидит, бывало, широкополую шляпу на утопающей в камышах вихрастой Рыжиковой голове, так и бежит к охраннику с криком: «Рыжик опять на пруды пробрался!»

Пока соберутся ловить «нарушителя», а его уже и след простыл.

О кружке юннатов Рыжик говорил пренебрежительно:

— Пусть они там выращивают лук и капусту да учебники по зоологии перечитывают, мне и без кружка дела хватит... — И принимался за свои «дела», продолжая разорять птичьи гнезда.

Зоопарк же манил к себе все сильнее, да это и не удивительно.

Ведь ради беглого осмотра этого парка в течение каких-нибудь двух-трех экскурсионных часов юные натуралисты, да и не только они, приезжают сюда за сотни и тысячи километров.

Конечно же, асканийские юннаты — счастливцы! Ведь другого такого зоопарка у нас нет! В любом городском зоопарке звери и птицы содержатся в клетках, а здесь они в большинстве живут и размножаются на полной свободе. И какие животные! В открытой степи целыми табунами бродят обитатели африканских саванн: полосатые зебры, по величине не уступающие домашним коровам, антилопы канна и гну, а рядом с ними — такие же крупные индийские антилопы нильгау и огромные европейские и американские быки — зубры и бизоны. А сколько оленей и ланей в зоопарке! Когда животные соберутся у водопоя, их ветвистые рога — как рощица молодых деревьев.

Белые аисты в Аскании-Нова
Белые аисты в Аскании-Нова


Зебры в Аскании-Нова
Зебры в Аскании-Нова


Гибридные олени - «асканиийский марал» в зоопарке Аскании-Нова
Гибридные олени - «асканиийский марал» в зоопарке Аскании-Нова


Европейские лани в зоопарке Аскании-Нова
Европейские лани в зоопарке Аскании-Нова


Зимовка водоплавающих птиц на центральном пруду зоопарка Аскании-Нова
Зимовка водоплавающих птиц на центральном пруду зоопарка Аскании-Нова

В парках вы встретите и темные хвойные, почти таежные уголки, и широколистные тенистые дубравы, и растения, завезенные из тропических стран.

Скрытые пологом леса, не смолкая, журчат там хрустально-чистые ручьи холодной воды, поступающей на поверхность земли из глубоких скважин. Разбегаясь по многочисленным канавкам, вода орошает жаждущий в долгое знойное лето парк, а избыток ее стекает в пруды.

Сотни крякв и других диких уток, гуси и лебеди спокойно плавают на прудах, где в прозрачной воде отражаются кроны столетних деревьев.

Среди пышных кустов жасмина и сирени на зеленых травянистых полянах, как яркие пестрые цветы, мелькают головки фазанов, а по песчаным аллеям прогуливаются важные павлины и суетливо бегают рябенькие, словно обрызганные белилами, цесарки.

Звонкие песни соловьев, иволг и славок создают впечатление, что вы находитесь в настоящем лесу.


Где-нибудь на поляне вас встретит драчун лебедь, который, охраняя свое гнездо, нападает на каждого встречного и иногда оставляет на его теле синяки от ударов сильными крыльями. Столь же драчлив и самец страуса нанду, в особенности если вы приблизитесь к участку, где устроил гнездо этот трехпалый южноамериканский великан.

Рыжик был у нас на самом плохом счету, когда ребята узнали о его намерении поступить в кружок. Слишком свежо было в памяти скандальное дело с дроздами, которое случилось минувшим летом. А дело вышло действительно неладное.

Весной и осенью пролетные дрозды встречались в парках огромными стаями, а вот гнездиться на лето не оставались. Чтобы узнать пути перелетов и места гнездования этих весьма полезных для леса птичек, их ловили здесь сетями в густых зарослях туи и можжевельников на ночевках, а затем тут же выпускали на волю, но уже с нумерованными колечками на лапках.

Однажды в середине апреля за ночь было поймано несколько десятков дроздов, и зоопарковцы решили не выпускать их сразу, а задержать до конца весны в надежде, что некоторые останутся на гнездование. Надежды оправдались: в конце мая дроздов выпустили в парки, а через неделю стали находить первые их гнезда.

Тут-то и обвинили Рыжика в самом большом злодеянии.

В одном, недавно обнаруженном дроздовом гнезде накануне были отмечены четыре яйца. Таня с большой осторожностью пробиралась к гнезду, чтобы узнать, не увеличилась ли кладка, как вдруг словно из-под земли вырос Рыжик!

— Можешь и не смотреть: яиц там уже нету, — сказал он, указывая пальцем на густую поросль у ствола старого вяза, где дрозды свили себе гнездо.

Таня вспыхнула.

— Ты..?!

— Хоть верь, хоть не верь, а яиц я не трогал, — быстро и горячо проговорил Рыжик и, потупив глаза, продолжал уже тихо и как-то растерянно:

— Я знаю все дроздиные гнезда в парке и слежу за ними не хуже твоих сопливых юннатов, но мне не верят... Вот скорлупа на земле... Я не знаю, кто это сделал... может быть, сорока... ребята сюда не приходят... — Ты мне не веришь? — спросил он уже с отчаянием в голосе и отвернулся, смущенный опасным молчанием девочки.

— Сопливых юннатов, говоришь... А кто тебя просил следить за гнездами? Опять лазишь в парк через заборы? Уходи отсюда! — И Таня указала рукой на калитку.

Но Рыжик не пошел сразу, и они долго еще стояли нахмуренные, прислушиваясь к тревожным посвистам не видимых за кустами птиц, которые потеряли самое главное в жизни и еще не примирились с этой утратой.

Таня медленно шла по аллее, склонив голову и глубоко задумавшись.

«Неужели он?» — несколько раз задавала она себе этот вопрос и не находила ответа. — «Но зачем же?»

Скорлупки дроздовых яиц действительно лежали на земле; она их видела и даже подобрала, чтобы показать юннатам. По ним трудно определить грабителя. Может быть, и сорока, а хможет, — и хулиган...

Сообщила об этом Таня коротко:

— Гнездо разорено, у гнезда был Рыжик.

После этого случая Рыжика в парках не видели, а при встрече с ребятами он был замкнут и угрюм.

Так прошло лето. За это время в парках иногда по-прежнему находили разоренные гнезда, но Рыжик уже при этом не упоминался.

Ребята рассказывали, что Рыжик в последнее время часто расопрашивал их о занятиях зоопарковских юннатов, а вот теперь сообщили, что он просил у Тани рекомендацию. Таня о Рыжике по-прежнему не говорила ничего, и о нем уже начали забывать, как вдруг он сам явился.

Пришел Рыжик к началу очередных занятий кружка, однако позднее других ребят, и остановился у калитки парка, не решаясь идти далее.

В лабораторию, где уже начались занятия, вбежала строгая и немного смущенная Таня и, торопливо пробираясь к своему рабочему месту, сказала как бы вскользь, указывая через окно на калитку:

— Там Рыжик пришел в кружок поступать; просил разрешения войти...

Она села, как будто это ее вовсе не касалось, а ребята выжидательно переглядывались, не зная, как я отнесусь к этому сообщению.

Когда я пригласил Рыжика в лабораторию, он помедлил у входа, будто не решаясь перешагнуть невидимую заветную черту, а потом быстро юркнул в калитку, может быть, впервые попадая в зоопарк этим законным путем.

Он принес две большие картонные коробки с коллекцией птичьих яиц и торжественно выставил их на столе.

— Для кружка,— сказал он, обращаясь к ребятам и явно ожидая восторгов. Однако никто этим не восторгался. Осмотрев коллекцию, ребята нашли, что дырочки в яйцах были просверлены довольно искусно, но в названиях большинства птиц, в особенности тех, которым принадлежали мелкие яички, Рыжик многое перепутал.

— Хвалиться особенно пока нечем, — сказала Таня в заключение осмотра.

Когда расходились по домам, у входа в лабораторию повстречались с заведующим зоопарком Герасимом Александровичем. Заметив среди юннатов Рыжика, заведующий решил, что в сумерках обознался, настолько невероятной казалась ему эта встреча. Он позвал меня и Таню к себе в кабинет и потребовал объяснений.

— Кто пригласил Рыжика в кружок? —строго спросил Герасим Александрович, когда мы с Таней уселись в кресла для посетителей.

— Сам явился, — отвечали мы, переглянувшись.

Густые брови на живом лице заведующего нахмурились.

— Кто же даст ему рекомендацию? — продолжал он с той же строгостью.

— Я дам, — спокойно и твердо ответила Таня.

Я поддержал Таню.

— Хорошо, попробуем. Только в парк пока не пускать, а на занятия пусть ходит. Дальше видно будет.

На следующем занятии был поставлен вопрос о приеме Рыжика в члены кружка.

Когда Таня предложила ребятам проголосовать, Рыжик вначале испугался и смотрел на всех угрюмо, настороженно, но, увидев сплошной лес поднятых рук, покраснел от смущения и радости.

Так Рыжик стал членом кружка юннатов асканийского зоопарка.


Скворцы


Трудно теперь представить себе русскую деревню без многочисленных скворечников, возвышающихся на шестах над резными коньками бревенчатых изб. Русские крестьяне издавна заботились об устройстве жилищ для домовитых скворцов, полюбив их за звонкие веселые песенки и за усердное, неутомимое истребление различных «червей», как они называли гусениц — вредных насекомых. За это прощали скворцам, когда-те иногда клевали спелые вишни, а ребятишки, так те всегда считали, что наклюнутая скворцом вишня и есть самая вкусная.

Однако сначала не знали скворечен.

Когда-то еще в глубокой древности впервые пожалел человек лишенного крова скворца и, отрезав от срубленного им дерева кусок ствола, где помещалось скворцовое гнездо, подвесил этот отрубок к другому дереву. Это и была первая скворечня. Сотни лет делали люди такие скворечни, да и теперь еще делают. Правда, для этого теперь используют не только готовые дуплистые деревья, а чаще всего делают искусственные дуплянки из кусков ствола толстого дерева, в котором прогнила сердцевина. Сердцевину выскабливают, в стенке прорезают крышку и донышко — и дуплянка готова.

Позднее стали делать скворечники из досок. Дощатые гнездовья только по форме отличаются от искусственных дуплянок, а по сути это — те же деревянные дуплянки.

Скворцы очень охотно поселяются как в дуплянках, так и и дощатых скворечниках, часто предпочитая их естественным дуплам, которые бывают тесны и менее удобны для птиц. Поселялись в этих гнездовьях и синицы, горихвостки, мухоловки и другие полезные птицы.


В Аскании-Нова издавна заботились о привлечении полезных птиц. Стоит только посмотреть на старые асканийские здания, чтобы в этом легко убедиться. Кирпичная кладка в верхней части стен этих зданий обычно положена так, что в стене остаются просторные, отделенные друг от друга камеры-ниши с небольшими квадратными отверстиями наружу. Это — для гнездования скворцов. Таких ниш-скворечен в Аскании-Нова несколько сотен. Их летки, расположенные ровными горизонтальными рядами на полуметровом расстоянии друг от друга, темным орнаментом опоясывают карнизы страусятников, антилопников, конюшен, гаража и водонапорной башни.

Кроме скворцов, в этих нишах гнездятся удоды, сизоворонки и даже мелкие соколы — пустельги.

Но ниш не хватало. Каждую весну между скворцами происходили шумные драки из-за ниш, и лишь победители получали возможность гнездиться, а побежденные оставались без крова.

Синицы в нишах никогда не гнездились. Они выискивали в парках старые деревья и поселялись в немногочисленных маленьких естественных дуплах, соперничая с воробьяхми.

Чтобы помочь «бездомным» скворцам и синицам, юннаты иногда вывешивали дощатые домики, однако это случалось не часто потому, что свободных досок-то в хозяйстве жителей степи почти никогда не бывает. Когда же был поднят вопрос о привлечении скворцов и синиц в молодые лесные полосы, которые уже окаймляли квадраты асканийских полей, тут уж юннаты и вовсе стали в тупик. 

Не вывели их из этого тупика и опыты Рыжика. Он еще прошедшей зимой прочитал брошюру, где рекомендовалось делать гнездовья из камыша и соломы. К весне Рыжик смастерил их около десятка, пользуясь объяснениями и рисунками из брошюры. Без досок все-таки дело не обошлось: они потребовались на крышку и донышко, а также — на переднюю стенку, где прорезался леток, и только боковые и задняя стенки устраивались из соломенно-камышовых матов. Хлопот было немало, а проку никакого не вышло.

Когда Рыжик развесил свои соломенные гнездовья на ближайших к дому акациях, возле них вскоре появились любопытные скворцы. Птицы часто залетали в скворечни и подолгу стучали своими крепкими клювиками в мягкие стенки гнездилищ. И вот то в одной, то в другой скворечне стали появляться отверстия в стенках, сквозь которые скворцы высовывали свои головки. В конце концов отверстие увеличивалось настолько, что скворец свободно вылезал через него наружу и больше в такой домик не возвращался.

В некоторых скворечниках стенки, сделанные из тростника, уцелели, но скворцы все же не гнездились там, видимо, потому, что в дуплянках было много светящихся щелей, а таких гнездовий птицы избегают.

Рыжик сожалел, что зря израсходовал с трудом добытые доски и не сделал из них хоть и меньшее число, но зато надежных скворечников.

Об этих опытах ребята уже знали и относились к ним по-разному. Одни считали, что Рыжик сделал очень слабые стенки в дуплянках, и предлагали применить для изготовления матов смесь из трех видов материала—тростника, рогоза и соломы, чтобы этим достичь нужной прочности и избежать щелей в стенках. Предлагали обмазывать стенки глиной. Другие соглашались с Рыжиком в том, что лучше уже делать меньше хороших скворечников, чем тратить доски на «чепуху». 

Трудно было возражать им, поскольку об удачных опытах привлечения птиц в соломенные домики нигде не сообщалось.

Лепил Рыжик и скворечники из самана, как это рекомендовалось в другой книжке по привлечению птиц, однако они быстро размокали под косыми апрельскими дождями и для гнездования птиц становились непригодными. Рыжик рассказал об этом на одном из собраний кружка, когда усилия юннатов были направлены на поиски материала для скворечен. Ребята приуныли.

— А ты, Рыжик, нас не пугай, — прервала неловкое молчание Таня.— У тебя не вышло, а если как следует взяться, то, может быть, и получится.

— Конечно, — поддержали ее другие, — мы вот еще читали о глиняных дуплянках... Нужно испробовать все!

Приближалась весна, и ребятам нетерпелось приступить к настоящему, живому делу. Оно пришло к ним вскоре, только совсем иными путями.


Встреча с лагенарией


Воскресным, утром в середине марта поехал я в соседнее село, которое называется почему-то Скворцовкой, чтобы навестить приятеля, бывшего завхоза зоопарка, Игнатия Ивановича Дедюна.

Скворцовка — небольшое степное село, километрах в двадцати от Аскании-Нова. Проезжая по размокшей целине и вязким полевым дорогам, я только к обеду добрался до села. Низкие глинобитные строения, омытые весенними дождями, выглядели серо и неуютно. Зелени почти никакой нет; весной на улице — непролазная грязь, а летом клубится мелкая степная пыль.

Игнат Иванович встретил меня на просторном дворе, порадовался встрече и пригласил в дом. Мы были уже у порога, когда заметили на одинокой чахлой акации появившегося откуда-то скворца.

— Прилетел-таки, сокол! А я уж думал, что и дорогу забыл, — ласково улыбаясь, сказал Игнат Иванович, указывая кивком головы в сторону акации.

— Второй год уже прилетают в свою гарбузовую скворечню.

Я был в недоумении.

— Что это за гарбузовая скворечня?

Из-за ствола акации действительно виднелось что-то вроде арбуза.

— Да вот тыква такая большая, у нас ее ропавкой называют,— ответил Игнат Иванович, снова приглашая меня войти в хату.

— Нет, погодите, дорогой Игнат Иванович, в хату я еще успею зайти...

На дереве висела крупная кувшинообразная тыква с небольшим круглым отверстием. Скворец то звонко распевал на верхушке акации, то быстро спрыгивал к тыкве и исчезал в ней на несколько минут.

Так вот оно что! А мы-то из самана да камыша лепим!

Мне захотелось поскорее вернуться домой, чтобы рассказать об этом юннатам.

Семян тыквы у Игната Ивановича не оказалось. Его соседи о таких плодах почти ничего не знали, и только старушки, переселенцы из Запорожской области, вспомнили, что когда-то еще в детстве они пользовались ими для хранения соли и даже носили в них воду.

Только теперь я, наконец, понял, о каких тыквах говорил на лекциях профессор Илья Борисович Волчанецкий, когда я был еще студентом университета. Он уже тогда знал о случаях использования их для скворечников крестьянами Нижнего Поволжья и рекомендовал нам, студентам-зоологам, проверить это на опыте.

Но разве сделаешь все, что советует профессор? Для этого и жизни не хватит. И не будь этого случая, вряд ли вспомнил бы я о тыквенных гнездовьях. Мне кажется, я о них даже читал что-то, да ведь нетрудно забыть о предмете, которого еще не видел своими глазами.

На следующий день я сидел в библиотеке и перелистывал огородные справочники, ботанические определители и другие книги в поисках сведений о чудесной тыкве.

Ну как не назовешь ее чудесной после виденного в Скворцовке! Только в сказке услышишь или во сне привидится, что на земле могут расти готовые скворечники! Да ведь это решение задачи, о которой так много везде говорится и почти ничего, к сожалению, не сделано — задачи привлечения полезных птиц в степной зоне, где нет досок для скворечников!

Сведения были очень скупы. Из ботанического определителя я выписал несколько строк:

«Железисто-мягко-волосистый однолетник с беловатыми цветами и с округленными гладкими плодами — Бутылочная тыква обыкновенная,—Lagenaria vulgaris. Разводится на юге. Отечество: южная Азия. Из плодов делают посуду».

Асканийские старожилы, уроженцы Приднепровья и Крыма, дополнили эти скупые сведения не столь точными, как в определителе, но не менее достоверными рассказами.

Было это очень давно, еще во времена Запорожской Сечи. Выйдут на рассвете казаки косить цветущие росистые травы в приднепровском зеленом лугу, на плечах у них косы да вилы, а за спиной — узелки с хлебом и тыквы с холодной водой.

К полудню все косари уже без рубашек, их загорелые лица и широкие спины поблескивают от пота. Смахнет с лица пот притомившийся первым старик запорожец и вспомнит о своей тыкве. Вспомнят и другие: жарко..., пить хочется.

Бросив косы, идут на край поля, где сложены все их пожитки, и жадно, большими глотками пьют непрогретую в тыквах даже под палящим полуденным солнцем свежую, чистую воду. Иной, напившись, умоется, чтобы приняться за свой небогатый обед, а воды в тыкве остается еще много.

Для того чтобы изготовить такие сосуды, заботливые хозяйки еще с осени отобрали из урожая самые крупные тыквы и развесили их сушиться на чердаках своих ослепительно выбеленных хат. Спелые тыквы, правда, уже на стеблях высыхали к концу лета, но, провисев зиму на чердаке, они «доходили», становясь еще более прочными.

К весне это были уже почти готовые кувшины. Сверху прорезали отверстие — горло кувшина, по которому делали деревянную пробку. Семена из тыквы высыпались свободно, а больше там ничего и не было: мякоть пересохла в тонкие пленки, которые высыпались вместе с семенами. Вот сосуд и готов. По форме он напоминает высокий глиняный кувшин с шейкой-перехватом в верхней части. Чтобы удобнее было их носить, к шейке привязывали веревочную петлю.

Пользовались этими тыквами и рыбаки. Закинут широкий невод в тихий и глубокий днепровский затон, а на темной глади воды покачиваются рядами опрокинутые горлышками книзу необычные поплавки — бутылочные тыквы. Стенки их не пропускают воду и годами не гниют от сырости.

Так вот и служила бутылочная тыква, как говорится, чем могла. Небогато жили в старину и рады были всякому дару природы.

Но проходили столетия и о тыкве начинали забывать. Все больше вырабатывалось стекла и железа, а из них удобных и прочных сосудов. Даже поплавки на сетях теперь делают из стекла, а еще лучше — из пластмассы.

Реже стали сеять эти тыквы, меньше ими пользоваться и, наконец, почти совсем забыли. Как большую редкость можно встретить их в приднепровских селах, где какая-нибудь верная старине бабуся выращивает вместе с огурцами по нескольку штук этих несъедобных плодов и хранит в них пшено или соль.


В поисках исчезающего растения


На сборе кружка я рассказал юннатам о виденном в Скворцовке, о том, что я прочитал в библиотеке про лагенарию и что услышал о ней от асканийских старожилов. Глаза у ребят загорелись. Кто-то сразу же предложил устроить поход в Скворцовку, чтобы посмотреть на чудо-скворечню, и сделать это в первое же воскресенье.

— Не торопитесь, ребята, с походом, — обратился я к нашим энтузиастам.— Скворцовка — не близкий свет, да и дороги пока плохие. Не лучше ли у себя такую скворечню устроить, тогда и ходить далеко не придется. А в мае и в Скворцовку съездить.

Однако ни тыкв, ни семян в Аскании не оказалось, хотя я уже второй день спрашивал о них у знакомых. Мне посоветовали сходить на асканийский базар, куда съезжается много крестьян из окрестных и даже далеких приднепровских деревень. Не теряя надежды найти хотя бы одну тыкву, мы распределили обязанности: ребята ищут в поселке, я—на базаре. 

Базар в Аскании-Нова собирается только один раз в неделю — в воскресенье. Колхозники отдаленных сел выезжают из дому еще с вечера или ночью и стараются закончить торговлю пораньше, чтобы за день возвратиться домой. Асканийским хозяйкам в воскресный день подольше поспать не удается: к 8—9 часам утра базар начинает редеть, а вскоре и совсем пустеет.

Я встал задолго до восхода солнца и в туманной весенней рани больше по памяти находил мощенную кирпичом дорожку, что вела к базарной площади.

Обходя дощатые прилавки, я подолгу спрашивал крестьянок о бутылочной тыкве, но мое усердие иногда вознаграждалось лишь отрывочными рассказами о ней.

— Соберется, бывало, вулыця, — говорит мне словоохотливая старушка, — а хлопцы и принесут черта. Крику-то сколько, смеху — только это после, а сразу пугались не на шутку. Бывало, только тыны трещат, как девчата завидят его, окаянного!

Старушка рассказывает, и я представляю себе сходку молодежи на берегу дремлющего под луной Днепра. Вдали сверкают тусклые огоньки притихшего села, а над лугами и в окаймленных ветлами затонах—трепетный, тревожный и загадочный полумрак. Стихли песни парней и девчат. Все грезит и видит сны наяву.

Но вот во тьме, над болотом вспыхивают два ярких огонька. Они блуждают, словно огненные глаза сказочно-страшного зверя, они приближаются и вдруг... перед оцепеневшими от ужаса не только девчатами вырастает огромная человеческая фигура в белом саване, с огненными очами. Тут-то и «тыны трещат», и «вулыця» разбегается.

А секрет, оказывается, прост. Какой-нибудь разбитной хлопец, мастер на всякие выдумки, прорежет в большой тыкве круглые отверстия в виде глаз, а внутрь поставит зажженный свечной огарок. Накрывшись с головой простыней, он держит тыкву на вытянутых вверх руках и... «черт» готов.

Я постепенно пытаюсь перейти на деловой разговор, но он неизменно заканчивается одним и тем же:

—Как же знаем, знаем о тыквах. Дедушки еще сеяли, да померли. А теперь что-то их не видно у нас стало, не сеют...

С этим шел я дальше, в другие ряды. Поднималось над полями солнце, в степи играли звонкоголосые жаворонки, базар пустел.

Я уже хотел уходить домой, теряя надежду отыскать исчезающую, но еще не забытую лагенарию, как из соседнего ряда меня окликнула низенькая старушка. Она торговала семенами разных растений, и ей, вероятно, сообщили о моих поисках.

— О тыкве, сыночек, спрашиваешь? — обратилась она ко мне ласково.

— О тыкве, бабуся.

— А я вот разных семян вынесла, а тыквенных не взяла. Думала, не пригодятся. Есть у меня немножко. Да ты на той неделе выходи, а я уж принесу их обязательно.

Оказалось, что у старушки из села Маячки, что километрах в пятидесяти от Аскании-Нова, вместе со съедобными тыквами выросло на бахче и несколько бутылочных.

Я попросил старушку привезти все тыквы, сколько у нее найдется, обещая хорошо вознаградить ее за это.

В следующее воскресенье у меня было три тыквы: две разбитых и одна — целая, а в понедельник явился Рыжик и торжественно выставил на стол пару огромных, отливающих золотом лагенарий. Они были обнаружены в чулане заведующего библиотекой Сергея Дмитриевича.

Дети привезли их прошедшим летом из пионерского лагеря на Днепре. Там они с помощью тыкв учились плавать и взяли эти тыквенные «пузыри» в Асканию, чтобы сберечь до следующего сезона. Когда же по Аскании пронесся клич о поисках таинственной лагенарии, Сергей Дмитриевич с согласия своего семейства передал их юннатам.

Вскоре собрался весь кружок, и ребята с интересом разглядывали будущие скворечники. Размеры восково-желтых плодов вполне соответствовали величине нормального скворечника. По форме тыква представляла собой два не совсем правильных, разных по величине шара, соединенных довольно широкой шейкой.

Острым перочинным ножом мы прорезали в стенке меньшего шара круглый шестисантиметровый леток и, встряхнув тыкву, высыпали через него семена.

— Скворечня готова! — объявил Рыжик, проделавший последнюю операцию. Так поступили и с остальными тыквами, имели три скворечника и горстку семян. Плоские, почти прямоугольные семена бутылочной тыквы формой и размерами больше напоминали арбузные семечки, чем семена съедобной тыквы. Стенки плода толщиной около сантиметра обладали значительной прочностью. Когда резали леток, то стенка не сразу поддавалась и скрипела, как подошвенная кожа, даже под острым ножом.


Тыквоскворечники


Стоял сырой и туманный день в самых последних числах марта, когда мы вышли в парк, чтобы развесить там первые тыквенные скворечники. Начались споры о том, чем лучше привязывать тыкву к дереву. Одни советовали шпагатом или веревкой, другие — проволокой.

Шейка у тыквы, казалось, существовала специально для того, чтобы удобнее было привязывать, но Рыжик, который слушал этот спор, сидя уже на дереве, неожиданно заклинил шейку в развилку ветвей, пошлепал рукой по гладкой стенке скворечника и сказал улыбаясь:

— Навеки!

Тыква висела почти вертикально, не шаталась даже от сильных шлепков, и поэтому большинство согласилось с таким оригинальным разрешением спора.

Когда повесили остальные тыквы, уже не заклинивая, а просто, привязав мягкой алюминиевой проволокой, заморосил мелкий дождик, и ребята пошли по домам, веря и сомневаясь в успехе.

Но долго сомневаться не пришлось. Наутро хватил поздний захморозок, а часам к десяти пригрело, как в мае. Скворцы пели, сидя на крышах и деревьях, на телеграфных проводах и даже на заборах.

Ребята прибежали в парк и с радостью увидели скворцов у каждой тыквы. Птицы залезали внутрь гнездилищ и часто постукивали там клювиками по стенка, убеждаясь в прочности своих новых жилищ. Но сколько ни стучали — сухие и крепкие стенки бутылочной тыквы отзывались на это лишь звуками бубна. Скворцы были удовлетворены. Они деловито выбрасывали из тыкв мелкие белые пленочки от семян и начинали носить на гнездо всякую всячину, начиная от обычной соломы и кончая перьями домашних птиц и даже страусов, подобранными в вольерах и по аллеям зоопарка.

Семена съедобной тыквы высевают в наших местах только в конце апреля, когда почва хорошо прогреется. Мы высеяли сехмена лагенарии в канун праздника 1 Мая, а спустя две недели после посева уже занимались прополкой и разреживанием всходов. На вопросы служителей зоопарка, работавших вместе с юннатами на огороде и заинтересовавшихся их участком, ребята дружно отвечали:

— Мы выращиваем скворечники!

Те только пожимали плечами.

Когда длинные плети стеблей разостлались по земле, а под круглыми зонтиками листьев появились первые трубочки белых цветов, мы оставили огород в покое. Сорняки для тыкв теперь уже не страшны, да и вырывать их в этот период рискованно: усики на стеблях плотно обвиваются вокруг бурьяна и тыквы от прополки могут пострадать.

Цвели тыквы дружно и продолжительно. Пчелы деловито жужжали над цветками, опыляя крупные зеленоватые пестики, а среди еще не увядших цветков виднелось множество мелких завязей. Эти миниатюрные тыковки очень напоминали самого маленького болванчика, который находится в середине разборной деревянной куклы — «матрешки».

Так прошел июнь.

В развешанных весной тыквах запищали первые птенцы, а через неделю они уже просовывали в леток свои вертлявые головки и большими желтыми ртами прямо у летка принимали от родителей корм. На двадцатый день после того, как Рыжик впервые услышал в тыкве писк птенцов, скворчата оставили гнездовье.


Никто не видел, как это произошло. Утром на дереве сидели шесть скворчат и, трепеща крылышками, настойчиво требовали от родителей корма. Заглянул Рыжик в тыкву, а там пусто. Значит вылетели. 

Стали следить за другими тыквами-скворечниками и тут уже не упустили момент вылета. В течение двух дней ребята дежурили у гнездовий, и когда из тыквы выскочил первый птенец, защелкали затворы их «Любителей», объективы которых долго и терпеливо наводились на леток. Юные фотографы не упустили случая пополнить свои альбомы, может быть, первыми снимками скворцов у гнездовий из бутылочной тыквы.

В конце августа тыквы на огороде созрели, они пожелтели и высохли прямо на стеблях, семена при встряхивании свободно пересыпались внутри плода и гремели, как в детской игрушке-погремушке.

Ребята уже готовились к началу нового учебного года, но пока он еще не пришел, занялись уборкой необычного урожая, посвятив ему последние дни своих летних каникул.

Ботва на огороде побурела, поникла и не скрывала больше тыкв.

Множество круглых, разных по форме и величине плодов усыпали землю. Здесь были и очень крупные тыквы, в которые вошло бы по целому ведру воды, и маленькие — с небольшой кувшинчик, но больше всего именно таких, которые как раз годились для хорошего скворечника.

Собирая и перебрасывая из рук в руки легкие желтовато-золотистые плоды, ребята за один день перетащили их с огорода на чердак сарая антилопника, чтобы зимой на досуге заняться изготовлением птичьих домиков.

И вот желанный досуг наступил — пришли зимние каникулы. Почти ежедневно мы собирались в лаборатории зоопарка и, вооружившись острыми ножами, делали тыквоскворечники. Лаборатория вскоре стала напоминать овощехранилище. Ребята подсчитали около пятисот тыкв.

— А сколько у нас теперь семян! —восклицали юннаты, высыпая их в ящик через прорезанные в тыквах отверстия— летки.

Оказалось, что каждая тыква, в среднем, дает около трехсот семян. 

— Триста семян умножить на пятьсот — получится... сто пятьдесят тысяч! —и Таня всплеснула руками. — Что же мы с ними будем делать?

Рыжик начал мечтать:

— На каждом стебле бутылочной тыквы, — рассуждал он, загибая палец, — вырастет по три, а то и вдвое больше скворечен. Если бы мы использовали каждое семечко в будущем году, то получили бы....—тут он сосредоточенно наморщил лоб, — полмиллиона гнездовий! Вот это здорово!

— Всех семян нам не вырастить,—тут же вернула к действительности размечтавшихся ребят рассудительная Таня,—давайте поделимся семенами с юннатами других школ.

Предложение понравилось, и до самой весны шли письма в адрес кружков юных натуралистов при школах Херсонской области. Ребята уже пропагандировали свой маленький опыт привлечения птиц в тыквенные гнездовья, высылали в пакетах семена, давали справки и советы.

Однако семян оставалось все еще много, значительно больше, чем можно было посеять в Аскании-Нова. Избыток семян решили держать в резерве.


Первые успехи


Снова пришла весна, наступило время развески гнездовий. Шумно и весело в этом году праздновали школьники День птиц.

Тыквоскворечники в руках демонстрантов напоминали кувшины, и казалось, что колонна шествует из магазина, закупив там всю посуду. Играл духовой оркестр, и ребята до вечера веселились в карнавальных костюмах.

Однако праздник не обошелся без неприятностей. Вечером в кругу юннатов появилось несколько отъявленных рогаточников, предводительствуемых второгодником Никитой Щуром. Рыжик прежде дружил с Никитой и вместе с ним лазил в парк через изгородь, только цели этих вылазок были у них разные: Рыжик собирал коллекцию яиц, а Щур «охотился» на птиц с рогаткой. Когда Рыжик поступил в юннатский кружок, Щур объявил его за это предателем и старался мстить ему при каждом удобном случае. Щур был нахален, но трусоват. В этом все убедились еще ранней весной, когда он пытался обстрелять из рогатки первые тыквенные скворечники. Рыжик тогда подошел к нему вплотную и заявил в упор:

— Щур, будем драться…

Но Щур спасовал тогда, хотя был годом старше Рыжика, а ростом выше его на целую голову. Теперь же, в разгар карнавала, Щур появился в компании с тремя задиристыми мальчуганами и искоса посматривал на юннатов, все время пряча свою длинную, изогнутую набок фигуру (одна его рука всегда сидела в кармане глубже другой) за спины спутников.

Ребята дружно распевали куплет сочиненной Рыжиком песенки:

— И не пареная,
И не жареная,
Без пшена и сальца
Привлекает скворца ...


Когда раздался вдруг сильный глухой шлепок, большая тыква взлетела из Рыжиковых рук на воздух. Затем взлетело еще несколько тыкв, и закипела потасовка. Тыквы гулко ударялись о плотную землю и снова взлетали вверх от ударов ногами. Уже было разбито несколько взятых на карнавал тыквенных скворечников и упругие сухие стенки их затрещали под ногами, как черепки, но гневный окрик Рыжика заставил всех притихнуть и остановиться.

— Ну, Щур, теперь ты от меня не уйдешь! — задорно воскликнул Рыжик и, как рысь, вскочил на шею долговязому нахалу. Щур как подкошенный рухнул на землю и, упираясь в нее руками, попятился на четвереньках.

Кое-как освободившись от Рыжиковых объятий, он стал призывать на помощь, но его компаньоны уже бежали под натиском юннатов, тогда и он метнулся вслед за ними, подхватив с земли оброненную в драке фуражку.

К этому времени подоспели учителя и порядок был восстановлен, а настроение у ребят-победителей стало прямо-таки ликующим.

Тыквенные скворечники на шестах на опытном поле Аскании-Нова
Тыквенные скворечники на шестах на опытном поле Аскании-Нова

В поисках подходящих деревьев для развески скворечников мы выходили в окрестные поля, где квадраты черной зяби и ковры зеленых озимей окаймлялись лентами лесных полос. Однако посадки эти были еще молодые и состояли из тонких низкорослых деревцев. Лучше других выглядели лесные полосы так называемого опытного поля — квадратного участка в 3 км от Аскании-Нова, где выращивались новые сорта ценных кормовых трав. Для защиты поля от суховеев растениевод Аскании-Нова Павел Самсонович Луновский уже в течение пяти лет заботливо растил вдоль его границ широкие лесные полосы. Павел Самсонович превратил эти полосы в настоящий молодой парк, где росло множество различных деревьев и кустарников. Для этого он брал семена и саженцы из асканийских парков, пользуясь большим выбором испытанных в степных условиях засухоустойчивых растений, а в парках насчитывается более двухсот древесно-кустарниковых пород. Однако и там, в лесных полосах опытного поля, не было еще достаточно высоких деревьев, на которых можно было бы развесить наши гнездовья.

— Без шестов и здесь, к сожалению, не обойтись, — решили ребята и обратились в зоопарк за помощью.

Не без труда мне удалось раздобыть два десятка длинных сосновых жердей, и вот опытное поле приняло необычный, немного странный вид: издали казалось, что его огородили. Вдоль ленты лесных полос, через каждые сто метров, возвышались стройные шестики и на каждом из них с помощью перекладин было укреплено по четыре тыквоскворечннка.

Когда был врыт последний шест и тщательно утрамбована вокруг него взрыхленная сырая почва, только тогда начали зарождаться у нас сомнения: будут ли здесь, вдали от поселка и парков, в безводной открытой степи, жить и размножаться, обычно сопутствующие лесу или человеку веселые и общительные скворцы?

Но дело сделано, подождем его результатов. 

Ожидание было долгим и тревожным. Внезапно подул крепкий восточный ветер, и наши тыквы на шестах заиграли, как эоловы арфы. Горизонт быстро потемнел, щедрый апрельский пригрев быстро сменился резким похолоданием.

Шесть дней подряд свирепствовала над степью жестокая черная буря. Обнаженная вспашкой почва срывалась порывами ветра и, раздробленная в темную пыльную тучу, уносилась в пространство. Жуткий стремительный мрак проносился над степью. В безоблачном небе за пылью не видели солнца, а шоферы даже в полдень не выключали фар. За несколько дней по дорогам и у лесных насаждений, как будто сугробы из снега, возникли наносы земли и движение машин на время совсем прекратилось.

В первый же тихий и солнечный день, что наступил вслед за отшумевшей бурей, мы поспешили на опытное поле. Уже издали было заметно, что на некоторых шестах не хватает скворечен (ветер сорвал несколько тыкв вместе с перекладинами и отбросил их за десятки метров от лесной полосы) и все шесты сильно наклонены к западу. Скворцы же, пролетая над полем шумными стайками, то парами, то в одиночку, а иногда и по нескольку птиц сразу присаживались на сухие веточки, привязанные к перекладинам на шестах, и, встряхивая блестящими под солнцем крылышками, захлебываясь пели песни. Время от времени птички залезали в тыквы, а иногда, сцепившись в драке у летка, комом валились вниз и только у самой земли разлетались в разные стороны.

К полудню песни стали стихать. Скворцы часто слетали на подсохшую землю и, озабоченно бегая по полю, подбирали там стебельки трав, соломинки, сухие листья, развеянные ветром из лесной полосы, и все это тащили в скворечники. Вот скворец притащил для гнезда слишком длинный и жесткий стебель степной полыни и долго возится с ним у летка, пытаясь втащить внутрь скворечника, и, не преуспев в этом, роняет стебелек вниз.

Павел Самсонович любезно помог нам укрепить раскачанные бурей шесты и снова развесить попадавшие скворечники.

— Спасибо, ребятушки, за доброе дело, — сказал он нам на прощанье. И ребята уходили домой, окрыленные верой в успех начатого ими дела.

Запас тыкво-скворечников был еще большой. Как-то в воскресенье, отобрав около полусотни лучших тыкв, мы вышли походом на Питомник. Питомником здесь называют поселок в шести километрах от Аскании-Нова. В большом фруктовом саду, на орошаемых плантациях и бахчах выращиваются чудесные яблоки и груши, крупные ароматные абрикосы, овощи, зелень и огромные арбузы. Ребята знали, что растения на Питомнике ежегодно страдают от множества вредных насекомых, для борьбы с которыми там применяются различные химикаты, поэтому развеска скворечников в этом районе была запланирована еще на одном из зимних сборов юннатского кружка.

День обещал быть погожим. Легкий апрельский утренник опушил уже просохшую дорогу и шагать по ней было легко и радостно. Настроение у ребят было самое расчудесное. Они то и дело подшучивали друг над другом, к чему весьма располагал вид переносимого ими груза.

— Ты что, Рыжик, в полет собрался? — подтрунивала Таня, указывая на две большие связки тыкв, которые нес за плечами Рыжик.

Гроздья сухих плодов совсем скрывали его голову и плечи и делали похожим на продавца воздушных шаров на сельских ярмарках: он нес сразу двадцать тыкв! Весили эти две связки не так уж много, не более восьми килограммов, но вид у носильщика был презабавный.

Незаметно остались позади степные километры, и мы вошли в сад, где на больших деревьях можно было без всяких шестов развесить множество гнездовий.

Я предложил ребятам отдохнуть с пути и не торопиться с развеской, пока я схожу договориться с управляющим главным образом о том, чтобы он первое время присмотрел за гнездовьями, которые из-за своей оригинальности иногда являлись соблазном не только для скворцов.

Управляющего я знал как весьма посредственного хозяйственника, человека недалекого, с довольно злобным характером. Встретил он меня, как я и предполагал, недружелюбно и, недослушав, отрезал:

— Ерундой занимаетесь! Никаких скворечников мне не нужно, а повесите — выброшу!

Я попытался было еще раз объяснить ему полезность этого мероприятия, но он и слушать меня не стал.

— Никаких указаний об этом от дирекции не было, а поэтому убирайтесь «откудова» пришли,—объявил он в заключение, а завидя в саду ребят, накинулся на них с бранью и чуть не пинками выгнал из сада, выкрикивая:

— К яблокам подбираетесь! Я вам покажу-у...

Мы собрались у изгороди и молча стояли сконфуженные, не поднимая друг на друга глаз. Как часто уверял я ребят на кружковских занятиях, что нас со скворечниками везде будут встречать как желанных гостей, а тут такое дело.

Я стал извиняться перед юннатами, что заранее не договорился с дирекцией Аскании-Нова, в подчинении которой был и Питомник, хотя, собственно, и сам не ясно представлял, о чем нужно было договариваться, так как на поселение полезных птиц прописка не требуется, но все же можно было заручиться бумажкой для управляющего...

— Пойдемте в ботанический парк, — выручил меня Рыжик. В голосе его не было и тени уныния, как будто ничего и не случилось.

Взбросив на плечи вязанки тыкв, мы отправились в обратный путь, стараясь не вспоминать о Питомнике.

Гнездовье из бутылочной тыквы. Аскания-Нова
Гнездовье из бутылочной тыквы. Аскания-Нова

Через несколько дней, закончив с ребятами развеску тыквенных гнездовий в асканийских парках, я предложил им снова сходить на Питомник уже с письменным распоряжением управляющему, но энтузиазма не встретил. Тыквы там все же были развешаны, но уже в порядке официального поручения старосты кружка. Скучно было ходить на Питомник.

Начало летних каникул у ребят почти совпало с вылетом из гнездовий скворчат и, пользуясь досугом, юннаты часто ходили на опытное поле наблюдать за птицами и фотографировать. Павел Самсонович радушно встречал юных друзей и угощал их абрикосами, которые на опытном поле были хоть и мельче, чем на Питомнике, но казались ребятам исключительно вкусными. Наблюдения в парках показали, что в тыквенных домиках поселяются не только скворцы. Несколько мелких тыкв заселили воробьи, что вовсе не порадовало юннатов, но во многих гнездились очень полезные для леса птички — синицы и даже асканийские новоселы — мухоловки-пеструшки.

В асканийских парках эти мухоловки встречаются на осеннем и весеннем перелетах, но гнездования их здесь никогда прежде не наблюдалось.

Парки Аскании-Нова не многим уступают лесу, а подходящих гнездовых убежищ там даже больше, чем в любом лесу, но мухоловки-пеструшки в течение многих тысячелетий привыкли улетать к северу от Аскании-Нова и только там приступали к гнездованию.

Чтобы заселить мухоловкой-пеструшкой асканийские парки, пришлось завозить этих птиц из Подмосковья. Ловили их там прямо в дуплянках, когда птицы уже строили свои гнезда, и в клетках перевозили в Асканию-Нова. К этому времени стремление птиц улетать к северу уже угасало, но с большой силой пробуждалось новое стремление— к гнездованию, а поэтому часть выпущенных в Аскании-Нова птиц не улетала из парков и начала устраивать гнезда.

Через несколько дней после выпуска мухоловки-пеструшки заселили около десятка дощатых домиков, но вместе с тем они начали поселяться и в тыквах.

Ярко-пестрые самцы мухоловок подолгу распевали у своих гнездовий звонкие песни, а затем стали носить подстилку для гнезд.

Мухоловки-пеструшки у своего гнездовья из бутылочной тыквы. Аскания-Нова
Мухоловки-пеструшки у своего гнездовья из бутылочной тыквы. Аскания-Нова

Пеструшкам так понравилась одна тыква, что они в ней поселились и в следующем году, несмотря на то, что рядом были свободные дощатые домики.


Триумф лагенарии


Герасим Александрович первым высоко оценил успехи юннатов по привлечению полезных птиц. От прежнего недоверия к Рыжику у него и следа в памяти не осталось. Теперь их часто видели вместе то в одном, то в другом уголке парка, причем Рыжик всегда горячо, с увлечением о чем-то рассказывал заведующему, указывая на развешанные вокруг тыквы, почти сплошь заселенные скворцами.

На одном из собраний юннатского кружка Герасим Александрович поблагодарил ребят за большую помощь, оказанную ими зоопарку, в деле изыскания недорогостоящего и общедоступного материала для массовой поделки скворечников и похвалил их за находчивость и смекалку.

— С этого года, — сказал он юннатам, — в зоопарке Аскании-Нова устанавливается вами новая ценная традиция: ежегодно выращивать бутылочные тыквы для гнездовий полезным птицам.

Лица у ребят сияли, а Рыжик и Таня чувствовали себя именинниками.

После того как в областной газете была напечатана наша заметка о тыквенных гнездовьях, ребята получили множество писем от школьников, учителей, юннатских кружков и частных лиц с просьбой выслать «скворечниковых семян». Среди этого потока писем было и обращение профессора Днепропетровского университета Василия Васильевича Стаховского, который приветствовал наши опыты и писал, что университет займется применением тыквогнездовий для привлечения полезных птиц в плавни и сады поймы Днепра. Профессор тоже просил семян и ребята не поскупились, отправив в Днепропетровск посылку в несколько килограммов.

— Мы вроде семеноводческой станции, — шутил Рыжик, которому было поручено следить за хранением и расходованием семян. Запас их, составлявший около двадцати килограммов, теперь быстро таял.

Следующим летом приехал к нам в гости профессор Илья Борисович Волчанецкий из Харькова. Я регулярно посвящал своего учителя по университету в события асканийской жизни и работы и неизменно получал от профессора теплые, дружеские письма. Он живо интересовался нашими опытами с бутылочной тыквой, горячо одобрял их и вот теперь, направляясь с практикантами в Крым, заехал, хоть это и не совсем по пути, в Асканию-Нова, чтобы посмотреть и показать своим ученикам наши тыквенные скворечники, как говорится, в работе, т. е. заселенными птицами. 

Гости приехали поздно вечером в большой университетской автомашине, кузов которой был защищен от дождя и зноя прочным фанерным балаганом, а на рассвете следующего дня они уже были на опытном поле.

Когда студенты-зоологи впервые увидели залетающих в тыквы скворцов, то дружно им зааплодировали, и этот непривычный здесь шум настолько напугал птиц, что скворцы стали ронять или проглатывать корм, не донося его до скворечников, откуда раздавался громкий писк проголодавшихся за ночь птенчиков. Студенты в смущении пятились от гнездовий и, как бы отстреливаясь, щелкали затворами фотоаппаратов.

С опытного поля возвращались пешком; вдоль зеленеющих, уже заколосившихся хлебов вышли к заповедному участку целинной степи, где под щедрым солнцем серебрился волнующийся ковыль. По горизонту целины, словно великаны-часовые, темнели силуэты каменных «баб», как называют здесь высеченные из песчаника фигуры людей, установленные на курганах древним народом — половцами.

— О том, что скворцы иногда гнездились в скворечниках из бутылочной тыквы, — сказал нам Илья Борисович перед отъездом, — было известно давно, но мы знали только отдельные случаи, а вы впервые поставили настоящий эксперимент, который дал замечательные результаты. Профессор рекомендовал нам опубликовать результаты этих опытов в одном из биологических журналов и помог написать статью.

Нашу статью о необычных скворечниках приняла редакция журнала «Лес и степь». Еще задолго до ее опубликования мы получили из Москвы пакет с официальным отзывом специалиста-лесовода Вячеслава Всеволодовича Строкова, а затем и его личное к нам письмо.

Когда я прочел ребятам воодушевляющие строчки этого письма, их охватила новая волна энтузиазма. Строков просил собрать все имеющиеся у нас в запасе семена лагенарии и выслать их в Москву для проведения производственных опытов в лесных хозяйствах южных областей страны.

Ребята решили выслать Строкову полупудовую посылку семян, а остальные приберечь для посевов в Аскании-Нова и на случай новых запросов.

В течение трех последующих лет Строков объехал около ста двадцати лесных хозяйств, расположенных в южной и средней полосе Европейской части Союза. От западных границ нашего государства до границы Европы с Азией, от широты Москвы до Закавказья были разбросаны эти лесхозы. Попутно со своими служебными и исследовательскими делами он неустанно заботился о внедрении в каждом лесном хозяйстве гнездовий из бутылочной тыквы.

Многие лесоводы заинтересовались новшеством и серьезно взялись за его внедрение, но некоторые, вроде бывшего управляющего асканийским Питомником, отнеслись к этому наплевательски. «Испокон веку делали дощатые гнездовья, а тут вдруг какую-то тыкву предлагают»,— ворчали нерадивые и, чисто формально выполняя распоряжения, сеяли бутылочную тыкву в неподходящие сроки, в связи с чем плоды не вызревали. А то развесить гнездовья не могли как следует. Но дело все-таки постепенно продвигалось вперед и увенчалось, наконец, блистательным успехом.

В большом конференц-зале Академии наук в Ленинграде проходила первая Всесоюзная орнитологическая конференция. Среди многих докладов, посвященных изучению жизни птиц, их охране и привлечению было заслушано и сообщение Вячеслава Всеволодовича Строкова.

Строков обратился к висевшей на стене карте Европейской части СССР с условными обозначениями. Значки показывали, что на огромной территории, ограниченной с севера линией Киев—Воронеж—Тамбов—Саратов—Бузулук и простирающейся к югу до Крыма и Закавказья, бутылочные тыквы нормально вызревают и могут давать большой урожай. Но и севернее указанной территории, под Рязанью и даже под Москвой, при умелом уходе были получены неплохие урожаи.

Как же отнеслись птицы к этим «высокоурожайным» гнездовьям? Вячеслав Всеволодович обращается к таблицам. Оказывается, что скворечники и синичники из бутылочной тыквы во многих случаях даже предпочитаются птицами перед обыкновенными дощатыми гнездовьями.

Кроме постоянных и наиболее многочисленных обитателей этих тыквенных гнездовий — скворцов и синиц, в них загнездились также мухоловки, горихвостки и другие полезные для леса птицы. Докладчик высчитал, что если на каждый гектар леса развешивать тыквенных гнездовий в пять раз больше, чем дощатых, то и тогда затраты на привлечение птиц уменьшатся почти втрое.

Об успехах Днепропетровского университета по выращиванию тыквогнездовий мы уже узнали из писем профессора Стаховского, но то, что он доложил на конференции, превзошло все наши ожидания. Стоимость выращивания тыкв в их опытах не превышала шести копеек за штуку!

— Да это же клад! — восхищался сияющий Строков. — Великолепная идея!

* * *

Прошло уже около десяти лет с тех пор, когда Рыжик повесил в асканийском парке первую тыквенную скворечню. За эти годы многое изменилось.

Бывшие юннаты зоопарка — пионеры в деле применения тыквенных гнездовий — Рыжик и Таня уже окончили среднюю школу.

Рыжик учится в институте мелиорации и будет специалистом по улучшению земельных угодий.

— Получу назначение, — пишет он мне,—и сразу же по приезде в колхоз заложу плантацию бутылочной тыквы. Ведь борьба с вредителями сельского и лесного хозяйства — разве не улучшение земельных угодий?

Скворец у гнезда в бутылочной тыкве. Аскания-Нова
Скворец у гнезда в бутылочной тыкве. Аскания-Нова

Читая письма Рыжика, я не сомневался в том, что все нами сделанное было только началом.

Каждое лето в асканийский зоопарк приезжают все новые и новые экскурсанты. Много приезжает экскурсантов, по нескольку десятков тысяч в год. Как часто останавливаются они перед скворечниками из бутылочной тыквы. Минутное недоумение на их лицах быстро сменяется широкой улыбкой, как только они увидят промелькнувшего над головами и юркнувшего в леток чудо-скворечника, знакомого с детства, желанного и любимого скворца. И сейчас же следует просьба дать им скворечвикозых семян, которые они бережно заворачивают в бумажный пакетик и кладут в самое надежное место сумочки или портфеля. Вместе с семенами экскурсанты развозят в разные концы нашей необъятной страны, а то и за границу добрую славу о чудесной кубышке.

Скачать книгу: treus1959_lagenarija_politehnich_b-ka_shkolnika.djvu [5,85 Mb] (cкачиваний: 71)

Владимир Данилович Треус
Редактор Н. Т. Рыбакова
Обложка художника В. И. Преображенской
Рисунки художника Г. П. Кляевского
10/1-1959 г.


Категория: Растения


Добавление комментария

Имя:*
E-Mail:*
Комментарий:
  • sickbadbmaibqbrda
    esmdametlafuckzvvjewlol
    metallsdaiuctancgirl_dancezigaadolfsh
    bashboksdrovafriendsgrablidetixoroshiy
    braveoppaext_tomatoscaremailevgun_2guns
    gun_riflemarksmanmiasomeetingbelarimppizdec
    kazakpardonsuperstitionext_dont_mentbe-e-ethank_youtender
    air_kissdedn1hasarcastic_handugargoodyarilo
    bayanshokicon_wallregulationkoloper
Вопрос:
Напишите пропущенное слово: "Куй ... пока горячо"
Ответ:*