День первого выгона скота – «сгон» - в Ошевенской слободе запоминался надолго. Молодухи - женщины, жившие в замужестве первый год, надевали на «сгон» свои лучшие одежды[1]: по три-пять одна на другую рубах, две-три расцвеченные яркой шерстью юбки-подола и поверх - сарафан. Ступали важно, гоня впереди семейства корову, затем вставали одна подле другой на мосту через реку Чурьегу и красовались нарядами. Женщины пожилые придирчиво их осматривали, загибали подолы рубах и юбок, разглядывали рукоделие молодух, обсуждая, у кого оно искуснее.
Наряды эти припасали они, когда жили в отчем доме: долгими зимними вечерами пряли лен, по весне ткали холсты и браные украсы для одежд, вышивали. Запасти приданого надо было немало: в 70-е годы прошлого - начале нашего столетия у девушек среднего достатка одних только рубах было десять-пятнадцать, у богатых же тридцать, а то и пятьдесят. Да по обычаю надо иметь сорок полотенец, постельное белье, верхнюю одежду - всего набиралось столько, что приданое везли в дом жениха на двух подводах[2].
После свадьбы деревенские жители приходили к новобрачным посмотреть это приданое. Показывала его сама молодуха, бережно вынимая вещи из сундуков. На полотенцах и подолах рассматривали односельчане вышитые фигуры людей, чудо-птиц с разноцветным пышным оперением, сказочных быстроногих коней. Женская фигура на них часто величава, стоит в центре узора и главенствует над окружающими ее животными и растениями. В представлении крестьян издавна олицетворяла она Мать-Землю, которая для людей - словно живое существо: пьет воду и родит урожай, засыпает на зиму и просыпается по весне. С воздетыми руками она молит небо согреть ее после долгого зимнего сна жаркими лучами вешнего солнца, - без этого не зародить ей доброго плода. «Весна - утро года для Земли-Матери, - писал Б.В.Шергин. - Благослови отче, - говорит земля. И, незримо благословляемая, учнет наряжаться на пир брачный, в благоуханную прозрачность первой зелени.»
Иногда величавая женская фигура в центре и всадницы по бокам окружены узорчатой рамкой, а сверху и снизу вышиты ряды строк. В них академик Б.А.Рыбаков прочел изображения цветущих и проросших растений и голов животных, по его мнению, это заговор на урожай и приплод скота, запечатленный в орнаменте и тесно связанный с обрядовым циклом народного календаря.
На конце полотенца сидит в тереме дивная жар-птица. Верили в народе, что стоит ей прилететь, расправить крылья, распустить пышный хвост, как таяли снега, зеленели травы и листва на деревьях, зацветали полевые цветы. Сложили про нее загадку:
Большая светлица,
Горит жар-птица,
Всяк ее знает
И обожает.
Большая светлица в поэтическом представлении народа - образ мира, горящая жар-птица - вешнее солнце. Сказочная птица распускала перья-лучики, освещала все вокруг, согревала землю, и тянулось к ней „всякое зелье", что произрастает на земле:
Прилетела пава,
Села на лаву,
Распустила перья
Для всякого зелья.
На другой вышивке птицы-павы стоят по сторонам от Матери-Земли, и она бережно берет их на руки: Солнце своими внешними лучами согрело Землю, и теперь она зародит свой урожай[3]. Иногда женская фигура стоит подбоченясь, с достоинством: природа полна животворящих сил и готова принести людям свои плоды.
На иных вышивках с двух сторон от женской фигуры в охранительной позе стоят не то львы, не то сказочные барсы. В свое время они заменили собой мифологического крылатого пса Симаргла, которого почитали покровителем растений, семян, корней и всходов. Могучие звери оберегают Землю-Мать от сил мрака и зла.
Вдоль длинного подвеса-подзора один за другим скачут фантастические кони с лучистыми гривами и пышными хвостами. Конь этот - верный слуга Солнца и его олицетворение. Старики в каргопольской деревне уверяют, что каждый день по утрам выезжает дневное светило в возке, запряженном двумя резвыми конями, а на золотых платах так и вышивали: две конские головы и под ними круг - солнце. На такой же упряжке восседает женская фигура, она едет как будто прямо на вас, а то величаво сидит на спинах двух птиц, привольно распустив по свету свои «ращения». Есть на полотенцах и подолах рубах такой узор: широко раскинула крылья фантастическая двуглавая птица - не то орел или сокол, не то петух. Хвост ее словно уходит в землю, и из него произрастают побеги «ращений». Внутри - как бы объятая птицей Мать-Земля, то подбоченившаяся, то с воздетыми руками. Маленькие птахи окружили ее со всех сторон, словно птенцы курышку: сидят на головах, спине, крыльях[4].
Образ орла в древности связывали со стихией огня. «Летит орел -дышит огнем», - говорит один из заговоров. В другом: «Летел орел из-за Хвалынского моря ... кинул Громову стрелу во сыру землю».
В поэтических представлениях народа с огнем связаны также образы сокола и петуха. «Бег» огня по дереву сравнивали с сокольим полетом, прилет сокола - с началом дня. Петух своим криком вызывает на небо вешнее утреннее солнце, пробуждающее от сна природу. Само же солнышко, как толковали северяне, - это круг, наполненный огнем. Петух олицетворял собой и огонь земной: «красный петушок по улице бежит» - пожар; посадить красного петуха на крышу - значило поджечь дом. Итак, в разное время и в разных местностях России три эти птицы олицетворяли собой огонь.
А к нему отношение было особое: связывали с ним представления о свете, тепле и благе, а также и саму идею жизни. В заговорах называли его не иначе, как царем: «Батюшка ты Царь-Огонь, всемя ты царями царь . . .», «Чего на свете нет сильнее?»,-спрашивает загадка. - Огня! Многоглавые фантастические существа, как верили в народе, обладали необычайной силой. Две головы птицы-огня символизируют ее могущество.
Собирательница северорусского фольклора М.В.Хвалынская. Фото 1975 г.
Двуглавая птица изображена в окружении малых птах и величавых, с пышными хвостами и крыльями пав. Узор раскрывает древнее народное представление, по которому над всем миром царит небесная птица-огонь, порождающая птиц-пав, которые несут земле свет и тепло.
По-видимому, в Каргополье существовала прямая связь между широким бытованием подобных узоров и старой подсечно-переложной системой земледелия. Именно здесь образное народное представление об огне, дающем плодородие крестьянским нивам, подкреплялось практикой, и еще в середине XIX века на отдельных «огневых» пашнях урожай достигал «сам-30» и более, тогда как на обычных полях составлял «сам-6», а на особо плодородных почвах доходил до «сам-20».
Вышивка, как и процесс вышивания, имела обрядовое значение, была близка к аграрным обрядовым действам. Вышивали преимущественно девушки и лишь весной, до начала полевых работ, словно бы творя заклинание на урожай. Большинство узоров, что вышила молодуха на приданом, образно повествует, как небо дает плодородящую силу земле, а она родит на благо людей свои плоды. «Пусть так будет всегда», - словно говорят вышивки, которые были своего рода молитвой о будущем урожае, просьбой, чтобы вечно светило солнце, родила земля и никогда не пресекся род человеческий.
Известно, что в древности славяне, тоже земледельцы, поклонялись полотенцам-убрусам, - вернее, священным изображениям, вышитым на холсте. На протяжении многих веков узоры эти бережно передавались из поколения в поколение, из рода в род, от матери к дочери и сопутствовали человеку во все дни его жизни. Само слово «узор» происходит от древнеславянского «узрети» (увидеть).
В древней Руси понимали смысл этого слова еще и как «красота», «благо». В славянских языках, в частности, в русском, «узор» имеет много однокоренных слов: заря, зарница, зарево. Все они по своему смыслу связаны со значениями «свет» и «тепло». Восходя к первоначальному древнему культу неба и солнца, узоры являли собой «знамения неба», «божественные знаки». Когда-то были они не столько украшением в нашем понимании, сколько знаками и образами божества у наших древних предков. Украшенное ими полотенце всегда висело в «красном углу», иным отирали новорожденного ребенка, а разузоренный плат-ширинка необходим был в свадебной обрядности. Молодых и всех остальных участников свадьбы соединяли друг с другом только через этот плат, ведь голая рука, по народным представлениям, сулила бедность. Обернув ширинкой свою руку, отец брал за руку дочь и передавал ее жениху - и так на всех этапах свадьбы.
На общие неделившиеся покосы, по древнему обычаю, собиралась вся деревенская молодежь. Женщины и девушки наряжались в разузоренные вышивкой и ткачеством рубахи-покосницы, в красные сарафаны. Подолы у них расшиты большими «ромашками», вокруг которых свернулось по «гусенице», а их «шерстка» завилась петельками и колечками. Это не просто причудливый узор, а настоящий календарь родной каргополу природы. При наложении устного земледельческого каргопольского месяцеслова на эти вышивки увидим множество точек соприкосновения. Так, шесть лепестков и столько же ростков между ними - двенадцать месяцев года, верхний из них-январь (счет идет «по солнышку»). Петельки указывают на дни посева и уборки озимых хлебов, сердцевидные значки отмечают наиболее ответственные периоды их развития. Кружки с крестами - солнечные дни, связанные с годичным циклом полевых работ, некоторые из них - главные праздники земледельческого календаря, по которым запоминали приметы на будущий год.
Исполнительницы старинных песен А.Н. Назарова, А.М. Мащалгина, Е.В.Попова.
Фото 1973 г. Деревня Калитинская.
Большинство мотивов в каргопольской народной вышивке - изобразительные, с фигурами людей, животных, птиц и растений. Область их бытования совпадает с исторически сложившимися к ХII-ХIII векам границами Новгородской земли, а также с теми местами, где пели былины. Начальный период заселения Заволочья имел, по-видимому, решающее значение для распространения в Каргополье и мифологических образов народной вышивки, и былинного эпоса. Сюжетная архаическая вышивка восходит к культуре Новгорода и имеет родственные корни с местным «звериным стилем», в то время как более южные по области распространения геометрические мотивы связывают с ростовским влиянием.
Сюжетов в каргопольской вышивке не так уж много, но один и тот же образ, будто песню, распевают мастерицы на разные лады: то на один голос-цвет, то звонкоголосым многоцветием. Наиболее древний в вышивке - двусторонний шов-роспись, или, как его называли, «досюльный». В нем сочетаются всего два цвета: серебристая льняная холстина и жарко-красная нить узора. Красный символизирует производительные силы природы, и земное плодородие, и стихию небесного огня и солнца: «Не земля родит хлеб, а небо», «Лето родит, а не поле», - говорят пословицы. На архаичных двухцветных вышивках сама Мать-Земля, преображенная, оплодотворенная небесным огнем, изображена красным цветом.
Стежок за стежком по ячейкам ткани, словно по канве, создавала вышивальщица силуэт рисунка. Чаще пользовалась она старыми образцами, сохраняя тем самым основу древних узоров. Внутри обводка заполнялась клетками, и в них в шахматном порядке ставили прямые кресты - символы огня и солнца. Позднее стали вышивать „набором", в котором квадратики, прямоугольники, треугольники образуют длинные орнаментальные цепочки. Каргопольские рукодельницы владели почти всеми известными швами: на одной разузоренной вещи, особенно на ширинках, можно насчитать по нескольку приемов вышивки. Широкое распространение получили счетные «глухие» швы, чей узор ведется по целой ткани: росписью, набором, крестом, счетной гладью. Менее распространены были строчевые – «бель по выдерганному», белая строчка и цветная перевить, где вышивка идет по материи с предварительно выдернутыми нитями. Свободные стебельчатый и петельчатый тамбурный швы стали употреблять здесь сравнительно поздно.
Стан праздничной женской рубахи. Первая половина XIX в.
Фрагмент передней части. Холст, льняные и шелковые нити. Двусторонний шов, набор.
гладь, кружевоплетение. 85 х 142.
Деталь подола праздничной женской рубахи. Первая половина XIX в. Фрагмент. Холст, х.-б. и шелковые
нити. Двусторонний шов, набор, гладь.
Праздничная женская рубаха. Первая половина XlXв.
Холст, золотные, шелковые и льняные нити.
Двусторонний шов, набор, гладь, узорное
ткачество. Дл. 109.
Рукава праздничной женской рубахи. XIX в. Холст, кумач,
льняные, шелковые, серебряные нити, металлические блестки. Двусторонний шов, набор, гладь. 35 х 123.
Рукава праздничной женской рубахи. XIX в. Холст, кумач,
льняные, шелковые, серебряные нити, металлические блестки. Двусторонний шов, набор, гладь. 35 х 123.
Оплечье праздничной женской рубахи. Первая половина
XIX в. Холст, льняные, шерстяные, золотные нити. Набор, гладь, косой шов. 20 х 26,5.
Из деревни Гарь.
Оплечье праздничной женской рубахи. XIX в. Холст,
х.-б., шерстяные, золотные нити. Набор, гладь. 19,5 х 25,5. Из деревни Гарь.
Стан праздничной женской рубахи. Первая половина XIX
в. Фрагмент. Холст, кумач, шелковые, шерстяные, х.-б. нити. Двусторонний шов, набор. 80 X 60.
Рукава праздничной женской рубахи. XIX в. Холст, кумач,
шелковые и шерстяные нити. Двусторонний шов, набор, гладь.
Рукава праздничной женской рубахи. XIX в. Холст, кумач,
шелковые и шерстяные нити. Двусторонний шов, набор, гладь.
Рукава праздничной женской рубахи. XIX в. Холст, кумач,
шелковые и шерстяные нити. Двусторонний шов, набор, гладь. (Фрагмент)
Подол праздничной женской рубахи. Первая половина XIX в. Фрагмент. Холст, шелковые и х.-б. нити.
Двусторонний шов, косой крест. 26 х 146.
Стан праздничной женской рубахи. Начало XIX в. Фрагмент. Холст, х.-б. и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь. 78 X 190.
Праздничная женская рубаха. Первая половина XIX в.
Холст, кумач, льняные и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь.
Полотенце. Начало XIX в. Фрагмент. Холст, х.-б., шелковые нити.
Двусторонний и косой швы, кружевоплетение.
Полотенце. Первая половина XIX в. Холст, х.-б. и шерстяные нити.
Узорное ткачество, двусторонний шов. 201 X 36. Из села Хотеново.
Полотенце. Первая половина XIX в. Холст, х.-б. и шерстяные нити.
Узорное ткачество, двусторонний шов. 201 X 36. Из села Хотеново.
Полотенце. Начало XIX в. Фрагмент. Холст, х.-б. и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь. 240 х 34.
Полотенце. Начало XIX в. Фрагмент. Холст, х.-б. и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь.
Полотенце. Вторая половина XIX в. Фрагмент. Холст, мерное кружево, шелковые и х.-б. нити.
Двусторонний и косой швы, набор. 206x31
Конец noлoтенца. Вторая половина XIX в. Холст, льняные, шерстяные и шелковые нити.
Двусторонний шов. 34 X 50. Из деревни Кирилловская.
Полотенце. Вторая половина XIX в. Фрагмент. Холст, шерстяные и х.-б. нити.
Двусторонний и косой швы, набор. 170х 36. Из деревни Гарь.
Конец полотенца. Вторая половина XIX в. Холст, кумач, льняные и шерстяные нити.
Двусторонний и косой швы, набор. 47x33. Из Каргополя.
Конец полотенца. Холст, х.-б. Вторая половина XIX в. Ткань, льняные, шерстяные и х.-б. нити.
Двусторонний и косой швы, набор. 34 х 32. Из деревни Калитинская.
Утиральник свадебный. Конец XIX в. Фрагмент. Холст, шерстяные и х.-б. нити.
Двусторонний шов, набор. 270x35. Из деревни Погост.
Край настилальника. XIX в. Фрагмент. Холст, кумач, льняные и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь, кружевоплетение. 40x 188.
Край настилальника. Первая половина XIX в.
Фрагмент. Холст, льняные и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь. 45 X 163. Из деревни Погост.
Край настилальника. Первая половина XIX в.
Фрагмент. Холст, льняные и шелковые нити.
Двусторонний шов, набор, гладь. 45 X 163. Из деревни Погост.
Край настилальника. Вторая половина XIXв. Фрагмент.
Холст, х.-б. и шерстяные нити. Двусторонний шов, набор. 36 X 170.
Подвес. Вторая половина XIX в. Фрагмент. Холст, шерстяная ткань, х.-б. и шерстяные нити.
Двусторонний шов, набор, вязание крючком. 53 X 151. Из деревни Калитинская.
Полотенце. Вторая половина XIX в. Фрагмент. Xoлст, кумач, х.-б., шелковые нити.
Тамбур, набор, гладь. 276x36. Из-под Каргополя.
Край настилальника. Конец XIXв. Фрагмент. Кумач, х.-б. нити. Тамбур. 28 х 206.
Из деревни Кроминская.
Конец полотенца. Начало XX в. Фрагмент. Холст, х.-б. нити. Белая строчка. 35 х 36.
Из города Няндома.
Ф.А.Новожилова. Конец полотенца с кругом - «месяцем». 1911.
Кумач, полушерстяная ткань, х.-б. и шерстяные нити, мерное кружево. Тамбур.
44x32. Из деревни Нифонтовская
Передник. Конец XIX в. Фрагмент. Кумач, шелковые и х.-б. нити.
Тамбур. Дл. 70. Из Ошевенска.
Неповторимы по своей красоте и жизнерадостности гладевые каргопольские вышивки, появившиеся не позднее XVI-XVII веков. Скорее всего, именно они оказали сильное влияние на цветовой строй местных икон. На полотенцах и одежде шелка сверкают, как драгоценные каменья. В XVIII - начале XIX столетия преобладает гамма светло-желтых, голубых, зеленоватых тонов, словно навеянная образами только что наступившей весны. Во второй половине XIX века яркость цвета возрастает, вышивки почти полностью исполняются цветной шерстью и напоминают то о праздничной красоте цветущих разнотравьем лугов, то о щемящем очаровании ранней каргопольской осени. По своим пропорциям детали вышитых вещей удивительно гармоничны: многие из них близки к золотому сечению.
С постепенным разрушением сельскохозяйственной обрядности содержание древних образов вышивки забывается, и на первое место выступает ее декоративное начало, а в изображение включаются орнаментальные, подчас многоцветные надписи, шили которые чаще всего по кумачу на сарафанах, полотенцах, подзорах или краях настилальников. «Сей кумачникъ принадлежит Александры Семеновны Колпаковой шила и Бога молила носить в любви и в радости до самой старости», - вышила одна подружка другой на сарафане.
Приход в каргопольскую вышивку чуждого ей свободного тамбурного шва, не связанного со структурой ткани, окончательно разрушает древние образы, и прежняя ее слава в первые годы нашего столетия угасает.
Начало золотошвейного промысла, где рождались чарующей красоты творения местных мастериц, относят к XVIII столетию. Переписи имущества XVIII века не раз упоминают женские наряды каргополок, украшенные золотным шитьем. Так, одна из них, марта 1755 года, среди других вещей перечисляет и «треушек женский куней, с нарядом, с пухом бобровым, верх золотой» стоимостью в 5 рублей и «золотой наборошник» -в 1 рубль. Полагают, что первые золотошвеи были из семей духовенства, от них это удивительное ремесло пошло по деревням уезда[5]. В ту пору этот промысел был широко известен в России: купцы приезжали сюда скупать украшенные золотом и жемчугом девичьи повязки, «бабьи» кокошники и сороки и продавали их затем на новгородских ярмарках. В прошлом веке зажиточные каргополки щеголяли в шитых золотом сарафанах, подпоясывались низаными поясами, покрывали голову шелковыми «фатами», переливающимися золотыми цветами. Тогда же по белой ткани шьют и «баское» - красивое узорочье «золотых платов». Во второй половине XIX века они были в большой моде, и от той поры сохранились самые замечательные образцы. Вышивали их в основном деревенские ремесленницы, которые селились в шести волостях, расположенных по Архангельскому тракту, по дороге на Ошевенск и в окрестностях этой слободы.
Плат «золотой». Вторая половина XIX в. Фрагмент.
Миткаль, бить, золотные и х.-б. нити. Шитье в прикреп, по карте и тамбуром.
Из деревни Ивкино.
В конце XIX века мастерицы работали исключительно по заказам, с которыми приходили к ним в конце зимы или по весне. Трудились в праздничные и дождливые дни, когда нельзя было выходить в поле. Ткань заправляли в квадратные пяла, на желтую бумагу сводили мотивы рисунка (чаще со старинного платка), эти шаблоны раскладывали по материи и поверх вели шитье. А все необходимое для работы покупали в Каргополе[6].
Плат «золотой». Конец XIX в. Фрагмент.
Миткаль, бить, золотные и х.-б. нити. Шитье в прикреп, по карте и тамбуром. 115 х 108.
У платов, что подешевле, разузорен лишь небольшой уголок, у богатых весь угол густо зашит словно прочеканенным по металлу «кованым швом». Украсы «золотых платов» схожи между собой: на одних - большое «солнышко», вокруг которого рассыпаны сверкающие «искорки» и «листочки». На других – «солнышко» кони в упряжке влекут по дивному райскому саду. Вокруг завиваются гибкими побегами «ращения», расцветают сказочные цветы. На третьих - из «солнышка» произрастает невиданное древо, раскинувшее свои ветви на «весь вольный свет».
Плат «золотой». Вторая половина XIX в. Фрагмент.
Миткаль, бить, золотные и х.-б. нити. Шитье в прикреп, по карте и тамбуром. 100 x 95.
Из деревни Погост.
Золотное каргопольское шитье доведено до совершенства, оно поражает своей ослепительной красотой и торжественностью. Одни мотивы узора шиты в прикреп, и кажется, что они подернуты рябью, другие, с высоким рельефом, ярко блестят, тонкий петельчатый шов заплетается вокруг них нежной паутинкой, а рядом золотым сиянием горит бить обводки. На некоторых «золотых платах» вышиты год создания, имена владелиц, дарственные надписи: «Се платок девицы Марьи Андреевне носить щастливо 1863 года июня 21 дня», или: «Сей плат желаю носить всеусердно и благоприятно в любе и в радости 1879»[7].
Плат «золотой». 1878. Миткаль, бить, золотные и х.-б. нити.
Шитье в прикреп, по карте и тамбуром. 100 X 100. Из деревни Слобода.
Одной из причин упадка в конце XIX столетия золотошвейного промысла было обеднение крестьян. Вместо «золотых» теперь покупали более дешевые, шелковые. К 1902 году промысел этот исчез почти без следа, с большим трудом в Волосовской волости удалось найти лишь одну золотошвею.
Саженье жемчугом жило в крае издавна. Мастерицы-кокошницы создавали удивительные по красоте, словно тронутые морозным инеем женские головные уборы[8], шейные украшения – «наборошники», «грибатки», расшивали жемчугом полотенца – «набожники». Далеко не каждая каргополка могла иметь кокошник с узорно высаженной жемчугом и спадающей на лоб сеткой – «подницей». В XVIII веке встречались здесь кокошники ценой в тысячу и более рублей, тогда как хорошая лошадь стоила всего лишь десять.
Кокошник. XIX в. Галун, х.-б. ткань, перламутр, золотные нити, металлические блестки.
Золотное шитье, саженье. 13,5 х 21 х 14,5. Из села Хотеново.
В XIX веке кокошник - необходимая часть костюма каргопольской женщины. В начале нашего столетия средний из них, украшенный жемчугом, стоил пятьдесят-семьдесят рублей, то есть в цену рабочей лошади или двух быков, и был в семье запасным капиталом. Под старость хозяйка передавала его в наследство жене старшего сына, а если были одни дочери, то старшей по выходе ее замуж. Небогатым приходилось заказывать кокошник бисерный, но появиться в таком, скажем, в день свадьбы считалось зазорным и приходилось на время торжества занимать у соседей «жемчужный».
Сорока. Вторая половина XIX в. Фрагмент. Парча, х.-б. ткань, искусственный жемчуг, золотные и серебряные нити.
Золотное шитье, саженье. Из деревни Кривцы.
Перевязка. Вторая половина XIX в. Галун, х.-б. ткань, перламутр, бисер, бить, золотные нити.
Золотное шитье, саженье. В. 8,5: Д. 18. Из деревни Соболева
Кокошник жемчужный. XIX в. Галун, речной и искусственный жемчуг, перламутр, бисер, золотные нити.
Золотное шитье и низание. 12x21x14.
Кокошник жемчужный. XIX в. Галун, речной и искусственный жемчуг, перламутр, бисер, золотные нити.
Золотное шитье и низание. 12x21x14.
Название его, по-видимому, происходит от древнерусского «кокошь» - курица-наседка, да и сам кокошник похож на распушенную с опущенными крыльями курышку. Все праздничные головные уборы Каргополья несут на себе символы неба. Верх у кокошника расшит золотыми звездочками, а на челе красуется «солнышко», по бокам в виде трезубца - знаки небесного огня или шестилучевые «громовые знаки». (В конце ХIХ-начале XX века на их местах стали вышивать начальные буквы имен владелиц головного убора. Справа «КА» и слева «АС» означали: кокошник Александры Александровны Савиной.) Чело и уши усыпаны мелкими, матово мерцающими жемчужинками, среди которых прихотливо разбросаны большие зерна. Были кокошники и «бусовые» - бисерные, с крупными перламутровыми плашками, и унизанные одним перламутром, сверкающим и переливающимся многоцветием нежных тонов. С такими уборами на голове женщины держали себя чинно, ступали плавно и величаво. К началу нашего века сажение жемчугом доживало уже последние дни[9].
По весне подолгу просиживали каргополки за ткацким станом. На сарафаны-«пестрядники» и мужские рубахи-«пеструхи» ткали они двух-трехцветную холщовую клетчатую пестрядь. Простую холстину - на будничную одежду и постельное белье, узорчатую с рельефным рисунком - на нарядные полотенца. В бесхитростной красоте этих серебристо-белых тканей проявляется все очарование северного льна с его богатой игрой светотени в рисунке. Для праздничных скатертей-столешников ткали нарядное жарко-красное узорочье строгого выпуклого рисунка, привольно раскинувшееся по льняному серебру. Особое распространение получила в крае техника браного ткачества. На концах полотенец, подолах рубах, «браньем» можно исполнить даже самое замысловатое узорочье: стилизованные изображения женщин, оленей, птиц. Но больше всего здесь фигур геометрических, богатых и разнообразных по рисунку. По бликующей серебром холстине рдеет браный орнамент, в основе которого - кресты и ромбы, - символы огня и солнца. Если сама холстина имеет прямое переплетение нитей, то узор покрывает ее косой сеткой и по отношению к их мерному ритму создает впечатление движения.
Пояс «со словами». Конец XIX в. Шелковые, золотные и
серебряные нити. Узорное ткачество. 197x2. Из деревни Бор.
Горизонтальное течение орнамента, мотивы которого выстроились бесконечной чередой, говорит о вечном круговороте жизни в природе. Истинная красота народных тканей - в гармоничном устроении самого мира. Все узоры каргопольских тканей подчинены закону симметрии. В орнаменте с древнейших времен символизировала она порядок и свидетельствовала о гармонии мироздания, единый порядок, господствующий в мире, сопрягался со светлым началом. В то же время асимметрия понималась как хаос и связывалась в народном представлении с проявлением сил тьмы.
Юбка-подол. Начало XX в. Фрагмент. Льняные, шерстяные и х.-б. нити.
Браное ткачество. Дл. 79. Из деревни Бор.
С конца XIX - начала XX века все чаще стало появляться в крае многоцветное узорочье, тканное желтой и зеленой, нежно-голубой, бирюзовой и оранжевой шерстью - гарусом. У праздничных полотенец длина многоцветных радужных концов достигала полуметра, а юбки-«подольницы» нередко были полностью покрыты нарядным ковровым узором.
E. A. Босых. Юбка-подол. Начало XX в. Льняные и х.-б. нити.
Двухремизное и браное ткачество. Дл. 94. Из деревни Гарь.
Особо же усердные рукодельницы-раскольницы ткали из шелка, золота и серебра пояски, по всей длине которых шли долгие надписи – «слова»: «Сей поясок почетной девицы Марии Ивановны идет ныне время златое текут дни драгие сияет спокойствие совершенно» или: «Сей поясок почетной девице Анне Андреевне от всей верности моей дарю честности своей». В 1895 году в Каргопольском уезде было четыреста пятьдесят ткачих, работавших на продажу, и четыреста из них проживали в Ошевенской волости[10]. В основном ткали они нарядные, из крашеной шерсти кушаки для Петербурга и Архангельска, Вологодской и Новгородской губерний.
Изба Пуховых из деревни Погост. Вторая половина XIX в.
Вознесенская церковь Кушерецкого погоста. Вид с юго-востока.
Часть интерьера избы Третьяковых. Деревня Гарь.
С октября месяца и до конца зимы, до широкой масленицы, собирались деревенские девушки на беседу, вместе пряли лен, пели песни, веселились. Прялки брали с собой самые нарядные, так как были они предметом гордости каждой из девушек, по улице несли узором напоказ, чтобы все видели их красу. Прялка в каргопольской избе - одно из самых древних орудий женского труда. Ее резное убранство составлено из трехгранно-выемчатых углублений: в центре загорается полуденное солнце, а от него светят по всему «белу свету» треугольнички-лучики. На более вычурных поверху идут лесенкой узорные маковки – «теремки», внизу, по бокам доски-лопаски свисают «сережки» - так изображал мастер круговой бег Солнца вокруг Матери-Земли, бывшей, по народным представлениям, центром мира.
Прялка. 1895. Фрагмент. Дерево. Геометрическая резьба. В. 106,5.
Из деревни Калитинская.
Прялка. XIX в. Фрагмент. Дерево, масло. Геометрическая резьба, раскраска. В. 98.
Ф.С.Боровский. Прялка. Начало XX в. Фрагмент. Дерево, темпера. Кистевая роспись. 90 х 63.
Из Ошевенской слободы.
Резьба одних прялок отличается глубоким рельефом и красивой игрой светотени в рисунке, других - мелкой, словно бисерной, резьбой. С первой половины - середины прошлого столетия отдельные детали резного орнамента оживляют краской, а «солнышко» покрывают порой сусальным золотом. Резные с раскраской прялки начинают украшать и кистевой росписью, а вскоре она уже полностью вытесняет резьбу и покрывает всю поверхность лопасок вазонами или пышными букетами цветов и листьев. Они то причудливо мерцают на темной зелени фона, лишь светлые оживки намечают их неясный контур. То на светло-зеленом, оранжевом, светло-желтом или белом фоне под широкой кистью живописца расцветают крупные красные, во всю ширину прялочной доски соцветия роз с нежными разбеленными лепестками. Красочные пятна составляют основу композиции, а белые оживки подчеркивают форму и строение цветов, написанных в условной манере.
Прялки. Конец XlX-начало XXв. Дерево, темпера. Резьба, роспись. В. 92; 96; 92.
Значительное влияние на крестьянские росписи Каргополья оказали выговские живописцы. В середине прошлого столетия, после закрытия скита, ходили они по деревням в одиночку и по нескольку человек, нанимаясь писать иконы, украшать росписями снаружи и внутри избы. Были и свои деревенские живописцы[11]. Старинные каргопольские избы строили на высоком подклете, просторными, с четырьмя окнами на лицо. Чтобы заглянуть в окошко, а в доме бывало их более двух десятков, рослому парню надо встать на плечи другого. Рубили здесь дома и двухэтажные, с зимним жильем внизу и просторным летним вверху, длина их достигала порой тридцати и более метров. На ставнях изб наводили большое «солнышко», кругами и вазонами расписывали тесовые подшивки, что закрывают выступающие слеги кровли. Обстановка в домах простая: в почетном «красном углу» стоял стол с точеными ножками, над ним - расписная божница. У дальней от окон стены - большая беленая печь, сбоку от нее - разрисованный букетиками длинный филенчатый шкаф, разгораживающий избу. Размашистой кистевой росписью с широкими звонкими мазками украшены буфет и сундук. Они и по сей день являются лучшим убранством дома и гордостью их владельцев. За печью во многих избах и поныне висят красно-медные рукомойники с плоским донцем, сделанные руками городских и деревенских ремесленников. Медницкий промысел имеет здесь давнюю традицию: перепись начала XVIII столетия отмечает в Каргополе просто медников, мастеров «большой статьи» и «мелочной потребной работы». В начале XX века трудились они как в самом городе, так и в четырех пригородных волостях. Из их изделий особенно красивы и разнообразны по форме братины и чаши. Они то строгие, гладкостенные, конической формы и на маленьких ножках, то пузатые, с крутыми боками, то стройные, с мягкими ребрами, формами своими восходят к XVII столетию. В них подавали на стол квас или пиво, а в большие праздники нарядно одетые хозяйки с начищенными до блеска и налитыми до краев ендовами стояли у своих изб и угощали каждого проходившего самодельным пивом.
Чаша. XIX в. Дерево. Контурная резьба.
Ендова. «Чашка доброго человека». Рукомойник. XIX -начало XX в.
Медь, железная проволока.
Медницкие работы, гравировка. 10,5 х 27х 22,5; 5.3 X20,4 X 19; 25х21х20,5.
Из деревни Гринево; из Каргополя; из деревни Гарь.
Весной, в пору солнечного равноденствия, когда день меряется с ночью, завивают на Каргопольской земле необычное кружево из теста.
Густо замешанное тесто прежде раскатывают тонким жгутом и из него выкладывают на дощечках особые узоры.
- Прежде солнышко-высоколнышко сделаю, - пояснит стряпуха,
- кудерочки навью, чтобы кудревато было, а вокруг него конечков-бегуночков пущу и уж потом три окола-обвода завью по солнышку.
А.А.Савина свивает «тетерки». Фото 1977 г.
В «тетерочный день», 22 марта, все, кто был осенью с невестиной стороны на свадьбе, идут к молодым с гостинцами. И каждый несет с собой десять ли, двадцать размером с тарелку кружевных «тетерок» своей стряпни, чтобы каждый съел «тетерочку» и тем получил от солнышка силу и здоровье.
А.А.Савина. Весеннее обрядовое печенье - «тетерки». Фото 1977 г.
Ржаное тесто. Д. 13,5-18,5. Деревня Гарь.
Гостиничную корзину с пирогами да «тетерками» разбирают при всех, «тетерки» выкладывают на стол, считают, сколько узоров завито. В первую очередь оделят ими ребятишек - те бегут с ними на улицу и там похваляются друг перед другом. Степенно съедят по одной «тетерочке» и взрослые.
С мороза ,«тетерку» сажают в печь. Е. И. Тюхтина. Фото 1977г.
«Тетерочный день» в деревне Гарь. Фото 1977 г.
В обрядах «тетерочного дня», а ведется он издавна и живет в ряде деревень поныне, усматривается древняя связь с почитанием солнца. Мотивы «златокудрого солнышка» присутствуют во всех «тетерках», идущие же по кругу «коники» символизируют его вечное движение.
Широко расправив золотистые с переливами крылья, стая сказочных птиц от легкого дуновенья начинала плавно кружиться. Не верилось, что сделаны они чуть ли не из единого куска дерева. В старое время висели такие птицы в каждой избе, охраняя покой в доме. Теперь встретишь их не часто, но в доме Александра Ивановича Петухова они давно уже парят под потолком веселой стайкой.
A.M.Петухов. Птица щепная. Начало 1970-х.гг. Сосна.
Резьба по дереву.
Кажется, мастер не вырезывает птицу, а высвобождает ее из-под слоя коры и стружек. На глазах распускает она свой пышный хвост, тонкое волнистое оперенье крыльев. И у каждой - свое имя: «Птица-Солнце», «Добрая», «Птица-Весна». Изделий из дерева и бересты изготовляли на Каргополыцине великое множество. Из узких берестяных полос плели солоницы, корзины – «бураки» и «забеньки», заплечные кошели, наподобие рюкзаков, сапоги и даже куртки. Для хлеба делали блюда-плетенки и украшали их росписью: точками, разноцветными квадратами, цветками. Из сосновой дранки мастерили корзины, лукошки[12]. Из бересты шили еще и туеса, в них хранили молоко, сметану, квас, и служили они часто до четверти века. Занимались этой работой исключительно мужчины.
А.И.Петухов с сыном Ярославом делают туеса. Фото 1975 г.
Любит мастерить туеса и Александр Иванович Петухов с сыновьями Валерием и Ярославом. Сначала долго выискивает дерево, стройное, без разрывов и трещин в коре. Большая сноровка нужна, чтобы снять бересту в целости, - она будет основой туеса. Под верхним, шероховатым, открываются слои нежные: дымчато-белые, розовые, всего знатоки насчитывают до сотни оттенков. Из другого куска бересты, чуть пошире, подбирают «рубашку», сквозным узором режут на ней полевые цветы, затейливо вьющуюся по позему траву-мураву, «красное солнышко». «Рубашку» надевают поверх колбы, закрывают на замки-вырезы, прилаживают донце и крышку, и после лей в эту посудину воду или квас - ни одна капля не убежит.
Так рождается туесок.
А. И. и В. А. Петуховы. Туеса. 1970-егг. Дерево, береста.
Просечка, тиснение, плетение. В. 20,5, Д. 12;
В. 19, Д. 13; В. 22, Д. 15. Поселок Волошка.
На одной из всероссийских выставок подолгу останавливались зрители перед веткой розы с гибким стволом, нежными листьями и тонкими лепестками цветов. Не верилось, что потомственный каргопольский кузнец[13] Григорий Зуев выковал ее из грубого куска железа. Неподатливый металл под его молотом становится то стволом приземистого растения-подсвечника, то стройным светцом, из которого вырастают упругие ветки, завитые в тугие кольца, меж которыми распускаются соцветия гнезд для свечей.
Г.Г.Зуев. Подсвечник. 1978. Железо. Ковка. 50x36x36.
Деревня Нифонтовская.
Незабываемыми для гостей замечательной каргопольской мастерицы Ульяны Ивановны Бабкиной были минуты, когда выставляла она на стол свою глиняную сказку. Лихие гармонисты в шляпах набекрень весело растянули меха, закружились в кадрили пары: статные бородатые мужики, бабы в кокошниках, безусые парни и круглолицые девушки. В стороне -кормилица с младенцем на руках, крестьянка в старинном наряде с блюдом калачей - хлебосольная, приветливая. А то возьмет Ульяна Ивановна маслянистый комок глины, помнет его в руках и начнет лепить ей одной ведомого Полкана. Грудь ему сделает высокую, лицо круглое, широкую, лопатой, бороду и туловище, словно у коня. Щеки нарумянит, а на груди лучистое солнышко нарисует.
Деревня Гринево-родина каргопольских игрушечников.
Ульяна Ивановна Бабкина. Фото 1972 г.
- Полкан-богатырь помогал мужикам хлеб растить да землю русскую от врагов оберегал, - поясняет она. У каждой игрушки - свое настроение: то разрисует их печальней, то смешливей. У летних цвета яркие, звонкие, у осенних же мягкие, золотятся теплыми охрами. Зимой цвет росписи глубокий и торжественный: белый и черный, светло-синий и темно-красный.
У. И. Бабкина. Композиция «Кадриль».
«Гармонист». 1969;
«Кадриль». 1972;
«Гармонист». 1972;
«Дерево с тетеревами». 1972.
Красная глина, темпера. Лепка, роспись. В. 10,7; 11,5; 11,4; 12,7.
Деревня Гринево.
В игрушках рассказывала Ульяна Ивановна о веселых праздниках и трудовых буднях села, о своих земляках, и тема эта с каждым годом звучала в ее творчестве все сильнее. Сама была человеком добрым и в людях старалась видеть только хорошее. В деревне Гринево, где жила мастерица, трудились и другие игрушечники: муж и жена И.В. и Е.А.Дружинины, ученица Бабкиной А.В.Завьялова и другие. В их работах, наряду с бытовой темой, сохранялись архаические отголоски, созвучные мотивам местной вышивки[14].
У.И.Бабкина. Игрушка «Полкан». 1979.
Красная глина, темпера. Лепка, роспись. В. 14. Деревня Гринево.
У.И.Бабкина. Игрушка «Медведь и корова». 1969.
Красная глина, темпера. Лепка, роспись. В. 10. Деревня Гринево.
И.В.Дружинин. Игрушка «Олень и собака». 1936.
Красная глина, темпера. Лепка, роспись. В. 12,5. Деревня Гринево.
Главным в ее произведениях была нравственная основа образа. Через внешнюю стать своих игрушек мастерица говорит о внутреннем мире своих земляков - людей труда. Так У.И.Бабкина впервые в игрушке ярко выразила единый народный образ.
И.В.Дружинин. Игрушка «Баба». 1936.
Красная глина, темпера. Лепка, роспись. В. 17. Деревня Гринево.
В сельском доме поныне не найти достойной замены простым домотканым половикам. Застилают ими не только жилую часть дома, но и просторные сени, - заказы у ткачих не переводятся. Одни мастерицы любят тона нежные, другие - строгие и напряженные. Цветовой строй незамысловатого рукоделия словно рассказывает о долгих северных снегах, морозных восходах и закатах, о светлой глади рек и нежной зелени лесов.
Пелагея Тимофеевна Семянникова, ткачиха из Каргополя, составила свой рисунок с нежными переливами цветов в узорной полосе дорожки и назвала ее «зарей». Начинается «заря» с белых полосок, краски набирают силу, теплеют, в центре идут самые яркие тона, но затем блекнут, стихают, и «заря» гаснет.
П.Т.Се.мянникова за работой. Фото 1974 г.
- А здесь радугу выткала, - рассказывает она. - После дождя на небо все глядела, чтобы запомнить, какая она бывает, радуга-то. Пришла однажды, за стан села, и в тот же день первая радуга заиграла на дорожке. Начинается ягодная пора - Пелагея Тимофеевна соберется на болото за клюквой, а после сядет ткать, и разбегаются по половикам широкие буро-красные да зеленые полосы - «дороги». Осень с дождем и ветрами на дворе - пожухнут ее половики, «дороги» темно-коричневыми, рыхлыми станут, а над ними жемчужно-серые «зори» засветятся. Укроет землю снег - сразу и половички станут светло-серебристыми с легкими переливами нежных цветов.
Родная народному мастеру природа по-прежнему основа его творчества. Все его мысли и чаяния связаны с землей и солнцем, с временами года, с нелегким крестьянским трудом. Он живет с ней одним дыханием, и родная земля питает его творчество живительными соками. В этом - подлинность народного искусства.
На карте нашей Родины Каргополье, входящее сегодня в состав Архангельской области, не велико. Но в сокровищницу национальной культуры внесло оно свой ценный вклад. Из безбрежного моря художественных памятников, происходящих отсюда, в альбом включена лишь совсем незначительная часть. Но уже по ним рисуется Каргополь одним из крупных художественных центров России XVI-XVII веков, а Каргопольская земля - редчайшим заповедником нашего культурного прошлого. Неиссякаемая национальная память и тесная связь с землей и природой родного края питали и питают поныне народное искусство, давая замечательные образцы живой фольклорной традиции наших дней.
Д.С.Лихачев писал: «Отношение к прошлому формирует собственный национальный облик. Ибо каждый человек - носитель прошлого и носитель национального характера. Человек - часть общества и часть его истории. Не сохраняя в себе самом прошлого, он губит часть своей личности. Отрывая себя от национальных, семейных и личных корней, он обрекает себя на преждевременное увядание».
Сокровища Каргополья - это еще и глубокая мудрость традиций, отражающих поэтические и художественные воззрения народа, его духовный опыт, высокий смысл которого не утратил своего значения и в наше время.
____________________
[1] Каргопольская народная одежда была будничной и праздничной. По будням носили скромную, преимущественно синего цвета, по праздникам - красную.
Женская рубаха, служившая как исподней, так и самостоятельной одеждой, состояла из верха – «рукавов» и низа – «стана». Рубахи XVIII - первой половины XIX века - полностью холщовые. Их рукава кроились вместе с плечевой частью; широкие вверху и узкие к кисти, они были до того длинные, что собирались у запястья складками. Бытовали также рубахи с широкими рукавами по длине ниже локтя или до кистей. По будням надевали рубахи со скромными украсами, в праздники - узорчатые. Девушке показаться перед людьми в невышитой рубахе считалось постыдным. Отметим, что в описи имущества 1755 года «десять рубах женских» оценено в «пять рублев».
В XVIII - начале XIX века в праздники поверх рубах надевали красный суконный сарафан –«сукман», или, как его еще называли, «матурник», на широких проймах и с длинными до земли рукавами. Одежду обязательно подпоясывали, ходить без пояса считалось большим неряшеством. Зимой и летом, в праздники, носили длинные шерстяные чулки, перетянутые подвязками и спускавшиеся по ноге сборами. При таком наряде девушки «накладывали» на голову перевязку, женщины - кокошник. Состоятельные горожанки шили в ту пору красные, алые или палевые сарафаны – «шубки» - из штофных и шелковых материй. Спереди по подолу они были обложены позументом, а от ворота до подола шли серебряные пуговицы, причем на груди - самые большие. Зимой поверх сарафана надевали короткие на сборах и с узкими проймами епанечки из той же материи, опушенные соболями, на голову и плечи накидывали большой шелковый плат.
Женщина из купеческого рода до середины XIX века должна была иметь «парчовую пару» (юбку, душегрею и епанечку), сшитую из чисто золотой парчи. Душегрея была безрукавой и сзади со сборами, а ее края обшивались золотым позументом — «гасом»; так же украшался подол юбки. Подниз поддевали «рукава», для пущего щегольства делали их из травчатой кисеи - легкой прозрачной ткани или холщового полотна с тканым узором (в песнях их называли «шитыми-браными»). В таком наряде ходили «в комнатах», выходя же на улицу, поверх надевали епанечку с соболями зимой, летом - с бархатным воротником. Молодые на голову повязывали шелковый, шитый жемчугом платок – «моду». Женщины постарше - низанные жемчугом кокошники. У тех и других на шее было еще и по нескольку ниток жемчуга. Одевались так в самые большие праздники, всего лишь несколько раз в году. Рукопись XVIII века отмечает, что вместо ожерелья носили тогда «бархотку» или «наборошник», а сверх него повязывали лежащую по плечам шириной около девяти сантиметров «грибатку». и все это было шито золотом и низано жемчугом, а у менее состоятельных - перламутром и бисером. Опись имущества 1755 года перечисляет «наборошники жемчужные» оба ценой восемь рублей и «золотой наборошник» стоимостью в один рубл. Отметим, что «грибатка» была здесь именно девичьим шейным украшением. Во второй половине XIX века женский костюм каргополок несколько видоизменяется. Рубахи шьют с широкими, теперь уже кумачовыми или коленкоровыми рукавами, к ним пришивают тяжелую пестрорядную или холщовую станушку с подолом, украшенным браным ткачеством. В моду входит кумачовый на узких проймах «московский» сарафан, с тамбурной вышивкой по подолу.
Мужская одежда всегда была значительно скромнее. Будничные холщовые рубахи красили корой ольхи в желтый цвет, шили их и из клетчатой «пестряди». Ворот, рукава и подол праздничной, обязательно белой рубахи богато украшались вышивкой. Под холщовыми или суконными штанами мужчины носили короткие подштанники с вышивкой на концах штанин. Сверх всего - длинный кафтан, повязанный узорным кушаком.
[2] В приданое девушек шли и вещи, припасенные еще матерями и бабушками. Иногда справлять приданое нанимали специальных рукодельниц. К 1902 году в уезде осталось всего восемь профессиональных вышивальщиц. Работали они в основном по заказу, но частично и на вольную продажу. Для десяти полотенец покупали они холст, белые и красные бумажные нитки на два рубля пятьдесят копеек и выручали за проданные полотенца пять рублей.
[3] В русской деревне был схожий обряд: девушки ходили за околицу своей деревни и там, подняв к небу руки, звали на родную землю «птиц-ластушек», чтобы те прилетали скорее и на своих крыльях приносили весну.
[4] Сюжет с двуглавой птицей в вышивке сложился, по всей вероятности, на основе возникших в разное время и продолжавших жить в народном текстиле мотивов:
1 - древа, окруженного птицами;
2 - женской фигуры с воздетыми руками и окруженной птицами и растущими из нее побегами;
3 – женского божества, «едущего» верхом на двух птицах, с произрастающими из этой композиции «ращениями». В более сложном изводе произошло наслоение двух мотивов: всадницы, едущей на паре оленей (олень тоже олицетворял собой солнце), и изображения того же женского божества, держащего под уздцы коней со всадницами. Снизу из женского божества все так же произрастают «ращения».
К этим узорам примыкает редкое изображение с двумя большими петушиными головами, повернутыми друг к другу, между клювами которых - стилизованное древо. Подобный мотив встречается на терракотовых плитах в поясе Духовской церкви 1476 года Троице-Сергиевой лавры. Есть там и мотивы, родственные узорам «золотых» каргопольских платов. Близкие каргопольским вышивкам мотивы с женской фигурой-древом и «ращениями» присутствуют в красных и поливных изразцах XVI—XVII веков (в декоре ярославской церкви Иоанна Златоуста в Коровниках 1649-1654 годов их особенно много). В росписях южной и северной плоскостей северо-западного столба смоленского храма на Протоке XII—ХШ века, опубликованных Н.И.Ворониным, встречаются те же мотивы, что и на вышитых цветной перевитью полотенцах с большим косым, во весь конец, радужным крестом.
[5] Собирательница северорусского фольклора Е. И. Орлова из Архангельской волости рассказывала, что ее мать училась шить «золотые платы» у монахинь Успенского монастыря в Каргополе.
[6] Стоимость плата зависела от количества затраченного материала и времени, проведенного за работой. На самые дешевые, семнадцатирублевые платы шло: золота двенадцать золотников по пятьдесят копеек каждый, бити - узенькой плоской золоченой металлической ленточки — четыре золотника по шестьдесят копеек, коленкору или полотна - полтора аршина по сорок копеек и желтого шелку – три золотника по десять копеек. За работу мастерица получала семь рублей семьдесят копеек. За три месяца (с 1 апреля по 1 июля) могла она вышить до десяти таких платов.
[7] В технике золотного шитья, помимо женских одежд и головных уборов, выполняли и «заветное шитье». Так, на клочке темной материи золотными и серебряными нитями вышита загадочная женская фигура, коренастая, большеголовая, в длинной одежде, со сложенными под грудью руками. Лицо ее напряженное и сосредоточенное, скорбный изгиб бровей, плотные сжатые губы, косо поставлены большие глаза. Шитье это незамысловато по исполнению, но отличается цельностью формы, а сам образ подчеркнуто значителен и строг.
Жил в крае давний обычай, по которому занедужившая женщина вышивала «по завету» то ли свое изображение, то ли больной член - руку, ногу, голову и несла в часовню или в церковь, где вешала к иконе. Таким образом, шитье это было изображенной, подчас с надписью, «молитвой» об исцелении.
[8] У девушек волосы открыты и заплетены в одну косу, у женщин расплетены на две косы и всегда должны быть покрыты (покровенье было символом брака, в то время как открытая девичья коса означала девичью красоту и гордость). Поэтому и их головные уборы имели отличия.
В XVIII веке девушки носили широкие повязки с золотным и жемчужным шитьем, сзади был парчовый лоскут – «трепело», длиной в полметра, с обшитым золотой сеткой нижним концом. В некоторых местностях, в частности в селе Река, подобные головные повязки дожили до начала XX века. Разновидностью повязки был подчелок или челышко, надеваемое спереди на открытую голову (на чело), а три ленты, пришитые сзади, распускали по косе. Такой же убор в Воезерском приходе носили и женщины, надевая его поверх кокошника. Рукопись XVIII века сообщает, что девушки носили тогда «некоторый род венка, канурою называемого». По-видимому, это был один из вариантов все той же перевязки.
В XIX веке перевязки делали в виде широкого, пальца в четыре, берестяного обруча, обтянутого бархатом, с золотным шитьем или блестящим, словно парча, галуном. Спереди у них свисает жемчужная или бисерная поднизь, низанная косой сеткой. В центре - сверху и по бокам под сеткой — три розетки - «солнышка». Женщины прежде надевали на голову «сдериху». Над самым лбом имеет она форму копытца-туда убирали косы. Поверх нее «накладывали» праздничный головной убор. Наиболее древний из них – «сорока». Спереди у нее вшит шелковый или парчовый треугольник, украшенный золотным и Жемчуговым шитьем с «солнышком» в центре. Он приходится как раз над самым лбом. От треугольника, словно тушка птицы, идет широкая полоса материи, покрывающая темя, по бокам ее пришиты лоскуты - «крылья» с завязками. «Сороку» покрывали холщовым платом с вышивкой красной нитью.
Полагают, что на основе «сороки» в городской среде сложился кокошник. Шили его из дорогой покупной материи, украшали золотным, Жемчуговым и бисерным шитьем, каменьями и цветными стеклами. В холодную пору богатые горожанки поверх кокошника надевали опушенные соболем шапки, прозванные за их форму «корабликом».
[9] В 1902 году кокошницы – «наметчицы», по одной на деревню, жили на Архангельском тракте, на Пудожской и Ошевенской дорогах. Работу выполняли они на дому заказчика, из его материала, жили на хозяйских «кормах» и за высадку десяти золотников жемчуга брали три рубля. Четыре «наметчицы» высадили так двадцать четыре перевязки, двадцать девять кокошников и две ризы.
[10] В 1902 году в свободное от полевых работ время ткали в Ошевенской волости на продажу в деревнях: Большой Халуй - сорок женщин ; Малый Халуй - двадцать шесть, Гарь - двадцать семь, Низ - шестнадцать.
[11] По переписи, опубликованной в 1902 году, - их семь человек. Так, в деревне Олеховской жил П. И. Черепанов, который расписывал ставни, прялки, шкафы. В Ошевенской слободе трудились Новожилов и Ф.С.Боровский (последний писал также и иконы).
[12] К 1902 году корзиночно-коробочный промысел был распространен в одиннадцати волостях, но особенно развит в двух: в Нифонтовской, где трудились девяносто человек, и в Лодыгинской - двадцать четыре.
[13] Перепись 1561-1562 годов упоминает пять кузнецов, и все они селились на Ивановской улице. Документы XVII столетия не раз говорят о государственных заказах, выполняемых каргопольскими кузнецами. Перепись 1712-1713 годов называет несколько семей, которые жили на трех улицах. Перепись 1725 года отмечает как просто кузнецов, так и ремесленников «поштучной» и «мелочной работы». В сельской местности кузнецы жили в каждом большом селении, но главным центром промысла в 1902 году были волости Нифонтовская, где трудились сорок четыре человека, и Ошевенская - двенадцать.
[14] Гончарный промысел на 1902 год был известен в семи волостях, но преимущественно занимались им в Панфиловской, где была пятьдесят одна обжигальня и работали пятьдесят восемь человек (деревня Гринево входила в эту волость).
Дурасов Г.П. - Каргополье. Художественные сокровища
![Вологодская и Ярославская народная вышивка [1955]](/uploads/posts/2015-04/1428514733_7ynxyiph1vc.jpg)
