Любовь — не картошка...

Василий Гусаков, устав от безуспешного фермерства, решил, наконец, жениться. Правда, он уже был однажды женат. И семья у него была благополучная.

Сам он всю жизнь состоял при хорошем заработке, не пил, не курил, хозяйка, хоть и не скажешь, что красавица писаная, но все же не дурна собой: многие мужики заглядывались, детки толковые выросли, образование получили.

Василий вышел на пенсию молодым еще, поскольку служил на Севере, вышел в полном, так сказать, расцвете сил: хоть воду на нем вози.

Вот и пришла ему в голову страстная мысль — вернуться в родную деревню крестьяновать. Но семья у Василия забастовала — из города в деревню — ни ногой.

И вот Василий в одиночку отстраивал будущие свои хоромы из огромных строганных сосен, — срубил баню, совмещенную с прачечной и физкультурно-спортивным залом, гараж, погреб, скотный двор, пустующий пока, огородил владения гектаров в пять с небольшим леском.

Теперь, когда имение в общих чертах обрисовалось, нужен стал и женский пригляд, и женские руки, да и самого тоска по любви и ласке одолела. Вот и решил жениться вторично. С учетом прошлого опыта. Еще и ребятишек вознамерился настрогать: иначе кому наследовать дом и хозяйство, машину и инструмент, трактор и землю, закрепленную за ним с правом наследования.

В общем, по нынешним временам Василий казался женихом завидным. И пенсия добрая без задержек, и трезвенник, и как мужик — крепок. Один маленький изъян — лысина, да и той под шапкой не видно.

Нужна была ему баба работящая, не старая, способная к деторождению, чтобы и не толстая, и не маленькая, и не дылда, чтобы стройненькая, смазливая, с которой и на люди выйти не стыдно. Чтобы характером мягкая, услужливая, чтобы мужа любила, чтобы сварить умела и испечь. Чтобы раньше мужика вставала, скотину обряжала, печь затопляла, само¬вар ставила. Чтобы не пила, не курила, не гуляла и чтобы без особых претензий была…

Для такого, как он жениха, считал Василий, невест сегодня — пруд пруди. И то верно: не стало в Руси стоящего мужика. Одни слабаки да пьянь хроническая. Ни за свои интересы постоять, ни семью поддержать, ни государство… Как говорится: ни богу — свечка, ни черту — кочерга! А сколько от пьянства запойного в молодые годы на тот свет отправилось, сколько семей не могли завести… Да таким и баба не нужна — пол литра милее.

С другой стороны крутых бизнесменов взять, новых русских, про этих и вовсе говорят, что они на девяносто девять процентов - импотенты.

Так что женскому населению одна дорога — Василию в невесты! В очередь, бабы и девки. В очередь! Не все сразу!

Слух о том, что Гусаков жениться решил, быстро по округе распространился, и тут же через добровольных свах и сватов предложения пошли.

Кандидатур до десяти набралось. Василий методом индукции и дедукции отбор производил, не встречаясь с претендентками, пока не остановился на одной вдове лет около сорока из дальней деревни. Правда, возраст у нее был критический для полноценного деторождения, но была у женщины в хозяйстве корова и сама она слыла работящей и заботливой хозяйкой.

Василий съездил в район на барахолку, купил новые кроссовки, дешевые блестящие штаны китайского производства и, не извещая избранницу — сюрприз, — отправился за сорок верст свататься.

...Однако не по что и съездил. Потому, как не только мужики нынче на Руси в редкость, но и настоящие бабы. Чтобы с коровами и без претензий. Живо приберут к рукам.

Опоздал, Вася. Деревню нашел и дом невестин, в крыльцо зашел — постукал, потом в сени — стучал, потом в коридорчике оказался, потянул дверь — вроде, как на кухню попал: печь русская с занавесочкой.

Еще и поздороваться не успел, слышит: не ладно в дому. Женщина на печи стонет тяжело. Не его ли избранница прихворнула? Вот и повод для знакомства, есть возможность свою обходительность проявить.

— Минутку, — кричит, — потерпите, я сейчас помогу! — И соколом на печь.

Взлетел соколом, а свалился мешком картофельным. Там на печи его избранница от счастья стонала, обнимая удачливого соперника.

... Вернулся Вася домой без супруги и без коровы. Только новые кроссовки грязью заляпал, да бензин напрясно сжег.

Стал дальше думать, куда оглобли направлять? На какой еще кандидатуре взгляд остановить. Одна — старовата, другая — толстовата, третья на ходу спит, как пожарная лошадь…


Случилось Василию в район ехать. Ездили на этот раз на пару с Санькой Горошиной всеведающей и всезнающей.

— Бабы с девками так нынче все с ума посходили, — вздыхала Горошина. — Левонтея Макарова, всяко, знаешь. Этому уж восемьдесят. А токо пенсию получит, сказывают, тут как тут девки к нему катят. Ночи-то и скачут. Срамной болезнью, слышь, Левонтея-то заразили…

Василий осуждающе качал головой.

А тут, ну-ко ты, мужику на хозяйство бабы не найти, — возмущалась бабка Саня, осуждая современные нравы.

На рынок завернули. Гусаков яйца, муку закупает, холостяцкий стол блинами усладить. И тут бабка не выдержала, продавщицам толкует: «Да, видно, бабы, у вас глаз нет! Гляньте-ко, как мужик один маетси. Жениться за сто верст собирается ехать. Али, своих баб нет? Ведь из ума мужик сложен! И дом, и хозяйство, и даже трактор свой! Провороните мужика!»

Продавщицы заволновались, зашушукались. Потом догоняют: «Есть одна желающая! Баба хорошая, правда, с ребеночком!»

Молодая?

И тридцати нет.

Василий растерялся было, уж очень молода была невеста, да вспомнив разговор про Леонтия Макарова, скомандовал решительно:

Ведите знакомить!

Повели продавщицы жениха, оставили у крыльца: погоди, мол. Минут через двадцать выходит из дома, как с экрана телевизора, красавица. Ноги длиннющие, стройная, что тростиночка, волосы русые волной, глаза зеленые черной бровью обсоюжены, губы, что клубника спелая.

- Вот знакомьтесь, — ухмыляются бабы. — Вези домой, хозяйство показывай.

Василий при виде красавицы рот разинул и даже шапку зачем-то стащил, сразу продемонстрировав свой главный изъян.

Но дама была невозмутима и готова, видимо, ко всему. Поехали в деревню.

Скоро уже Гусаков суетился вовсю: таскал воду, топил баню, разогревал самовар и пек блины. Потом, счастливый, водил нежданную длинноногую королеву по своему имению, широким жестом указывая: «это наш дом, это наша земля. И лесок тоже наш. А это, милости прошу, баня». Красавица благосклонно принимала владения. И в жаркую истому бани ступила первая решительно.

Вечером, напившись чаю с блинами, распаренный Василий новоженей стоял в заулке дома в чистой глаженой рубахе и глупо улыбался каждому прохожему, наслаждался забытыми уже было ощущениями семейного благополучия. Подруга его нежилась в чистых простынях широкой кровати, посматривая телевизор.

Почти месяц Гусаков летал, как на крыльях. Хлопотал по дому, мыл, стирал, варил, копал и садил огород. Его королева сидела чаще всего на крыльце, покуривая длинную черную сигарету с золотым ободком, щурилась молча, подставляя солнышку высоко заголенные ноги.

...Через месяц она неожиданно исчезла, оставив на столе короткую записку: «Прощай, дедуля, и не ищи! Мне нужно на суд. Лишают материнских прав. Может, когда-нибудь, я к тебе и загляну на ночку. Если к тому времени у тебя будет жена, скажешь, что я твоя племянница. Чао!»

В тот сезон Василий так никого и не нашел на вакантную супружескую должность. Долго грустил по длинноногой красавице, все стоял у изгороди вечерами, поглядывая на пустынную дорогу.

А осенью, убрав урожай и оставив имение под приглядом бабки Сани, поехал вновь на переговоры с семьей. И снились ему на вагонной полке дальняя дорога и пустые хлопоты. И будто бы, шел он в новых кроссовках деревенской улицей, вел под руку бабку Саню ГОрошину в белой фате, и сзади бежала вприпрыжку его народившаяся в новом доме мелкота и кричала звонко: «Тили-тили — тесто! Жених и невеста!»