В «Сказании о благоверном князе Довмонте и о храбрости его» упоминается традиционное для той эпохи обращение князя к воинам перед сражением. Каждый князь находил свои слова, «Довмонт же сказал псковичам: «Братья мужи-псковичи! Кто стар — тот мне отец; а кто млад — тот брат. Слышал я о мужестве вашем во всех странах, сейчас же, братья, нам предстоит жизнь или смерть. Братья мужи-псковичи, постоим за Святую Троицу и за святые церкви, за свое отечество!» (выделено мной.7. с.6).
Для нас важны обстоятельства этого сражения, они были таковы: псковичей - 90, литовцев – 700, при этом русские победили, потеряв одного воина, враг бежал с многочисленными потерями. Эта фантастическая победа случилась благодаря стечению многих обстоятельств, в числе которых не последнее место занимают произнесенная князем речь. Притесняемый на родине литовец Довмонт был язычником, перешедшим на сторону русских. И вот он, едва обосновавшись и крестившись в Пскове, попадает в ситуацию, когда 90 русских православных воинов под предводительством литовского перебежчика только что переменившего веру, выходят против 700 земляков князя, литовцев – язычников.
В ситуации огромного численного перевеса представителей родного князю литовского народа у каждого русского воина вполне естественно могло зародится сомнение относительно верности общему делу у мало знакомого им князя, отказавшегося от веры предков. Но Довмонт находит выход из ситуации произнося слова, устанавливающие родство между ним и русскими воинами: «Кто стар — тот мне отец; а кто млад — тот брат» и подкрепляет свою приверженность новой вере обращением к её святыням, чем убеждает русских в том, что он для них - свой человек, для молодых – князь брат, для пожилых - сын. Заметим, что это утверждение новых родственных связей и произнесено оно в ситуации взаимодействия незнакомых людей.
Похожую формулу установления родства, произносимую мужчинами в аналогичной ситуации (для неведомого слушателя), находим в сказках типа «Сказка о мертвой царевне». Героиня попадает в лесной дом, где живут несколько братьев, прячется от хозяев, но они замечают пропажу еды и говорят:
«- Если кто есть – выходи!
Если мальчик – будем братцем звать,
если девочка – будем сестрицей звать.
Она осмелилась и вышла. Они обрадовались, что сестрица у них» (13. № 58, с. 158; 1. № 52 (44), с.282).
Эти слова не просьба и не утверждение, а предложение, которое девица приняла.
В этом случае рассматриваемая формула применена для предложения и фиксации ритуала побратимства / посестримства. И хотя В.Я..Пропп в работе «Исторические корни волшебной сказки» достаточно убедительно показал на общемировом материале, что «в лесном доме» отношения девицы с несколькими братьями в архаичный период могли носить брачный характер, однако, в восточнославянских сказках в подавляющем большинстве случаев она остается сестрой названным братьям и находит жениха «на стороне» (9., с. 211-215).
Однако, в сказках наиболее часто варианты подобной формулы встречаем в описании брака героев. В сказках с сюжетом «Девица с отрубленными руками» её произносит Иван-царевич. Девица прячется на дубе, царевич идет на охоту, его собаки чуют человека и лают под деревом, герой вопрошает: «Кто тут така?
Если старушка сидит, дак будь мне бабушка,
середня девица, дак будь мне тетушка,
а если красна девица, дак будь моя обручница!» (1. № 51 (73), с.279 и 16., с 269).
Заметим нюанс, здесь мы видим не утверждение, не предложение, но просьбу, похожую на заклинание.
Но чаще всего рассматриваемую фразу с последующим браком в сказках произносят девушки. В архаичных жанрах фольклора многих народов встречается эпизод подкарауливания героем купающихся девушек (девушек-птиц), кражи рубашки (крыльев) у одной из них, после чего девушка вынуждена вступить в брак с героем . Диалоги участников при этом обычно ситуативные и не имеют устойчивой формы. И только в восточнославянских волшебных сказках и мифологических песнях южных славян героини предлагают вору стать его женой за отдачу одеяния фразами: «Хто моё платьё украл – если молодой, будь мой муж, а если старой - будь мой отец!» (10. №1, с. 43).
В вариантах кроме родителей упоминаются и другие родственники: дедушки, бабушки, дяди, тёти, братья и сестры:
«Если ты старый старичок, так будь ты мне дедушка. / Если старая старушка, будь мне бабушка» (2. «Царь-водяной дедушка», с.92);
или:
«…если пожилой мужичок – будь мой дядюшка,
Если пожилая женщина – будь моя тетушка,
Если же молодой молодец – будь мой суженый» (5. № 215, с.155).
«если стар человек, будь мне дедушка;
если средний, будь мне братец родной;
если млад человек, будь мне нареченный жених» (8. №34, с. 229; еще варианты: 16. №6, с. 64; 4. №32, с.158; 5. № 213, с.145).
Есть вариант с уточнением, где мать, отец, брат и сестра величаются не родными, но названными (2. с.92). Напомним, что это всё обращения героинь к незнакомому лицу.
Имеются украинские варианты, где героиня использует слова не «будь мне…», но «буду тебе…» и предлагает себя в качестве сестры, жены и матери: «Пятничка в своей хатке советует герою: «…Вот оденутся все сестры и пойдут, а та станет свое платье искать, а потом скажет:
«Отзовись, кто мое платье взял – я буду тому матерью».
А ты молчи. Она опять скажет:
«Кто мое платье взял – буду тому сестрою».
Ты все молчи. Тогда она скажет:
«Кто взял мое платье – буду тому женою».
Вот ты тогда и отзовись…» (15. «Сказка про Ивана-царевича» с.234 и 5. № 223, с. 192).
То есть героиня может предлагать себя в качестве опекаемой (дочери, младшей сестры, жены) или наоборот, в качестве опекунши (матери, старшей сестры).
Заметим, что вариант «буду тебе…» - обещание, похожее на клятву.
Наиболее часто встречается формула «будь мне…» развернутая по схеме отец-брат- жених/ муж (16. №1, с. 23, №2, с. 34), то есть героиня предлагает взять её под опеку, что влечет за собой обязательный переход в семью / род покровителя.
Есть вариант, где герой, крадущий у женщины рубашку, не планирует вступать с ней в брачные отношения, но после произнесения заветных слов все- таки женится. В мифологической песне, записанной в Болгарии «Рабро-юнак и старая юда» герой крадет у старой юды выстиранную и разложенную для просушки рубашку и убегает. Она кричит ему вслед рассматриваемую нами ритуальную формулу (предлагает стать герою приемной матерью, приемной сестрой и женой), на что герой отвечает, что у него есть и помайчима, и посестрима. Но на предложение юды «стать первой любовью», то есть женой, герой оборачивается, юда предстает прекрасной девицей, и они женятся (6. С. 49-50).
Есть варианты, где героини не планируют вступать в родственные или брачные тношения с вором одежды, тогда рассматриваемая фраза не произносится вовсе, например в мифологической песне южных славян «Пастух Стоян и самодива»: «Говорит одна самодива:/ «Отдай мне, Стоян, одежду,/…/ Стоян ничего не ответил, / Ей молча одежду отдал» (6. с. 53).
или из формулы исчезает упоминание жениха / мужа:
«Если стар человек унёс, будь мой дедушко;
если мал человек унёс, будь мой братец;
если среннева роду, будь мой дядюшка!» (15. с. 143; с. 252; 4. №32, с.158; 10. №1, с. 26; 2. с.92).
Герой, желающий вступит в брак поправляет девушку: «Не брат, не сват, а скажи, щё буть твой муж, - отдам и платьё!» (4. №32, с.158; 2. «Царь-водяной дедушка», с.92).
Показательно то, что герою, обычно явившемуся издалека, эта формула знакома, он ведает, как произнести её с нужным ему посулом.
Примеры с речью героинь показывают нам, что они вольны произносить рассматриваемую формулу так, как хочется, они имеют право выбора. То есть словесная формула не «окаменела», не стала клише, что характерно для отживших и уже не понятных носителям фольклора речевых оборотов. Мы видим, что во время записей сказок в представлении носителей народной традиции ХIХ и ХХ вв. формула существовала в полном виде и они изменяли её в зависимости от обстоятельств развертываемого действия. И хотя во всех случаях герой добивается своей цели в полном соответствии с законами патриархального общества, фольклор доносит до нас возможность и правомерность иного исхода.
В одной из волжских сказок рассматриваемая формула прямо называется клятвой: Яга учит героя: «Когда она (девица) подойдет к берегу и увидит, что у нее нет платья, то будет говорить: (далее следует формула без упоминания мужа). Но ты до тех пор не отдавай платье, пока она не даст клятву, что будет твоей верной, неизменной женой» (2., с. 92). В сборнике Афанасьева находим: «Услыхал эту речь (рассматриваемую нами формулу) стрелок и приносит ей золотые крылышки. Марья-царевна взяла свои крылышки и промолвила: «Давши слово, нельзя менять, иду за тебя, за доброго молодца, замуж!» (5. № 213, с. 145-146).
В одной из сказок Пермской губернии показано, что брак, заключенный в подобных обстоятельствах (у воды, после кражи одежды и произнесения клятвы) является поспешным браком, к нему прибегают, когда не хотят долго ждать прохождения всех этапов традиционной свадьбы, обычно растянутой во времени и пространстве. Фабула этой сказки («Иван царевич и его невеста-волшебница») такова: заблудившийся герой попадает в избу старушки, к ней должны прилететь в гости девушки-волшебницы. Старушка прячет героя, он подсматривает, одна из девушек ему нравится, девушки чуют гостя и улетают. Герой сообщает старушке о своем желании жениться на одной из девиц. И тут начинается затягивание действа, деликатные поступки и неспешные разговоры. Старушка предлагает подождать следующего визита девиц. Когда девицы прилетают вновь, они интересуются гостит ли парень до сих пор, старушка подтверждает присутствие гостя, хвалит его и спрашивает девицу не желает ли она замуж за героя, девица отвечает, что ей нужно посоветоваться с сестрами. «…старуха говорит (Ивану-царевичу): «У них долго этак не добьешься (не дождешься), поди же ты к морю: есть на море старой корабь, ты залезь в этот корабь! Потом они прилетят голубями, платья с себя сбросят…» (1. № 22 (12), с.110). Далее события развиваются по вышеприведенным схемам: герой прячется, крадет рубашку, девушка произносит формулу «если ты…, то будь мне…» и пара заключает брак.
Иногда за произнесением формулы брачные отношения наступают сразу (5. № 215, с. 155), иногда позже, после выполнением героем трудных заданий отца невесты (5. № 222, с.187 и далее; № 223, с. 192), иногда после представления невесты родителям и сыгранной свадьбы (16. с. 269; 2. С. 93 - 96). В некоторых вариантах такой брак бывает недолгим, родив ребенка, девушка улетает от немилого мужа, но во всех случаях после произнесения клятвенной формулы следует обещанное изменение социального статуса героев. То есть в волшебных сказках даются примеры обязательного исполнения клятвенных обязательств. В этой связи отметим, что крупнейший исследователь древнерусских летописей Б.А. Рыбаков отмечал особенное внимание к теме верности клятвенным обязательствам и осуждения нарушителей клятв в письменных источниках XII в. (12. С. 231). Это может означать то, что древняя традиция веры на слово в делах государства начала терять актуальность с XII в. и заменятся письменными обязательствами, но в народной традиции продолжала жить.
Во многих сказках способ экспресс-знакомства и заключения брака у воды герою подсказывают пожилые персонажи, одиноко проживающие в лесу (св. Пятница, Баба Яга, колдун, старуха, старичок), или он оказывается свидетелем купания девиц случайно и достаточно далеко от своего дома. То есть, герой хотя и знает традиционную словесную формулу, используемую в ситуации «Лады у воды», но само действо для него скорее исключение, чем правило. В этой связи вспомним, что в летописи ХII века сообщается о том, что древляне, радимичи, вятичи и северяне «умыкиваху у воды девицу» и это происходит «межу селы».
В традиционных представлениях личная вещь символизировала человека, например, у южных славян во времена османского ига существовала возможность в отсутствие жениха венчать невесту с его шапкой. Поэтому сказочный эпизод кражи девичьей рубашки у водоема целиком и полностью соответствует летописному свидетельству об обычае выбора девушек у водоемов, сохраняющемуся в ХII веке у некоторых славянских племен. Очевидно, что племена заключавшие массовые экспресс-браки находились в экстремальных условиях, например, неурожайного года или военной экспансии. А в условиях мира и изобилия народные свадьбы проводились с обязательным личным присутствием жениха и невесты и их родственников более развернуто, игрались в течение длительного периода времени. Сторонние же свидетели подобных браков (летописцы или их информаторы) не вникали во все обстоятельства народной традиции иных племен и воспринимали увиденное как единственно возможное, дикое, смешное.
Присутствие общей формулы в архаичных жанрах фольклора южных и восточных славян свидетельствует о том, что она (формула) возникла значительно ранее первой письменной фиксации в древнерусских летописях. Архаичность формулы подтверждает и факт описания возможности свободного выбора девушкой брачного партнера, что шло в разрез с общими тенденциями патриархального Средневековья. Замечательно, что в народных представлениях, отраженных в фольклоре, исполнение произнесенной клятвы было обязательным, но не нерушимом. То есть, если речь шла о браке, он должен был состоятся, но после выполнения основной задачи супружества – рождения потомства, женщина могла покинуть мужа, и это в целом тоже примета времени, предшествующего Средневековью с его окаменевшими догматами поведения замужних женщин.
Но вернемся к Довмонту, очевидно, что летописец вложил в уста князя весьма популярный у восточных и южных славян фольклоризм, и рассматриваемая формула не была придумана самим князем, но была народной. Три Псковские летописи в которых содержатся варианты сказания о Довмонте датируются XV – XVII веками, то есть летописцы не были очевидцами описываемых событий и слышать интересующую нас формулу из уст самого князя не могли. Возможно, он не произносил её, но реальные факты о Довмонте говорят нам о возможности наложения образа князя на образы фольклора. Например, он реально правил Псковом 33 года, что совпадает со сказочным числом для обозначения долгого времени – «тридцать лет и три года». Любовь псковичей к нему была так велика, что после смерти князь Довмонт стал почитаться местными жителями как святой
Факт того, что летописцы XV – XVII веков нашли уместным и возможным, вложить в уста князя, жившего в XIII веке рассматриваемые слова говорит о том, что в их представлении эта формула была не просто сказочной «фигурой речи», но живой и актуальной частью обычного народного права в области установления родства в терминах которого означались социально-общественные отношения.
Как отмечал С. Шабалов «зафиксированный в сказке, обрядовой песне или пословице обычай мог выступать в качестве нормы, на которую ориентировались в традиционной культуре» (3. с. 7. Предисловие). Например, независимыми свидетелями (иностранцами незнакомыми с русским фольклором) записаны слова Степана Разина при отправке за борт, в реку женщины-наложницы в качестве жертвы реке или водяному царю за помощь в приобретении богатств. Эти слова являются почти прямой цитатой из былины «Садко» в эпизоде, когда герой решает покинуть корабль среди моря в качестве добровольной жертвы для возможности вернуться домой кораблю с ценным грузом. То есть Разин былину знал и ориентировался в своих реальных поступках и словах на пример фольклорного источника.
Анализ текстов показал, что рассматриваемая клятвенная формула по данным самых архаичных жанров устного народного творчества восточных и южных славян (мифологических песен и волшебных сказок), а так же древнерусских письменных источников (летописи) применяется в ситуациях узаконивания свободного выбора брачного партнера (как мужчинами, так и женщинами), при заключении договора побратимства и посестримства, а так же усыновления («родные» и «названные» отец и сыновья).
Отметим, что ни в одном из многочисленных этнографических описаний разнообразных народных обрядов приемного родительства, побратимства / посестримства и заключения брака XIX – ХХ вв. у славянских народов подобная формула не встречается. И это вполне объяснимо. Выше мы неоднократно подчеркивали, что важным аспектом ситуации, в которой возможно произнесение рассматриваемой формулы является факт незнания и не видения одной из сторон другой стороны. В сказках и мифологических песнях это реальное не видение спрятавшегося героя / героини; в случае с Довмонтом – он до поры не ведом русским воинам, а они для него – не различимая масса ратников. В этнографии подобные ситуации «слепого выбора» родственников не описаны вовсе, но очевидно, что в многовековой период актуальности, например, жеребьевки для решения важных государственных вопросов, подобные ситуации могли иметь место.
Итак, после произнесения рассматриваемой формулы в виде утверждения, клятвы или заклятия не различимые друг для друга герои становятся родственниками, приемными отцами и сыновьями, братьями и сестрами, или женятся, то есть, перед нами устойчивое словосочетание, за которым следует изменение семейно- общественного положения фигурантов. В старину человек был очень внимателен к своему окружению, незнакомыми могли быть только сторонние, пришлые люди.
Зафиксированный в письменных источниках реальный или фольклорный факт произнесения пришлым князем Довмонтом рассматриваемой клятвенной формулы целиком и полностью согласуется с тем, что фольклорные персонажи, произносящие или слушающие аналогичные тексты тоже являются пришлыми . В этой связи обратимся к письменным источникам, сообщающим об общей раннесредневековой традиции призвания князей. Нас интересуют призвания князей - иноземцев славянскими племенами: иноземного купца и воина Само VII в.н.э.; правителей немецкой династии на Госпосветском поле словенским народом VII (?), IX - ХIV в.н.э, ;варяга Рюрика IX вв. на Руси.
Развернуто ритуал введения во власть зафиксирован только на словенском материале, выделив в нем значимые объекты и действия мы увидим поразительное сходство с значимыми объектами и действиями описанными древними эпическими заговорами восточных славян про море-окиян и остров Буян: вода (море – океан / река Глина ); суша у воды (остров Буян или берег морской / Госпосветское поле на берегу реки); белый камень (бел- горюч камень Алатырь / Княжеский камень ); престол (престол на камне / Воеводин каменный трон ); церковь (на камне / за рекой Глиной); сакральный персонаж на белом камне и престоле (старик, святые, девица, Богородица, змея / избранный правитель ); повороты на четыре стороны (говорящий заговор / посвящаемый во власть ); сакральный диалог участников (простого человека, говорящего заговор с сакральным персонажем на белом камне / посвящаемого во власть находящегося на белом камне с простым народом ); договор участников (исполнение или обещание исполнить просимое на благо человека / клятва правителя народу).
К сожалению, клятва и обещания словенскому народу избираемого правителя приведены в самых общих словах. У нас нет оснований сомневаться в том, что и Само, и Рюрик произносили публичные клятвы перед пригласившими их народами, их содержание можно только предполагать исходя из общих тенденций того времени, и некоторые из них таковы: «…история родственных отношений есть уже история общественных отношений, что особенно очевидно для родового строя» (14. с.27).
Есть предположение, что утерянный ныне источник ХV века с подробным описанием словенской церемонии введения призванного во власть на Госпосветском поле читал составитель Декларации о независимости США и использовал некоторые его положения в своем труде. Ознакомившись с этим документом, обнаруживаем единственную фразу, которую возможно отнести к реалиям Средневековья, и она отсылает нас к кровному родству: «Мы взывали к их (британцев) прирожденному чувству справедливости и великодушию и заклинали их, ради наших общих кровных уз, осудить эти притеснения, которые с неизбежностью должны были привести к разрыву наших связей и общения. Они также оставались глухими к голосу справедливости и общей крови. Поэтому мы вынуждены признать неотвратимость нашего разделения и рассматривать их, как мы рассматриваем и остальную часть человечества, в качестве врагов во время войны, друзей в мирное время».
То есть, не смотря на кровное родство и просьбы - заклинания, отношения разрываются, и родичи становятся чужими. Это является как бы «обратной калькой» рассмотренной выше ситуации и клятвенной формуле, после произнесения которой чужие люди становятся родными. Общим для Декларации и фольклорной формулы является и свободный выбор людей с кем строить или не строить отношения в дальнейшем.
Выводы:
1) рассмотренное устойчивое словосочетание [i]«если ты … (перечисление половозрастных групп людей), будь мне … / буду тебе… (перечисление родственных групп семьи и племени)» - есть традиционная формула клятвенного договора архаического права при изменении семейно- общественного статуса участников события.
2) варианты формулы «буду тебе/ вам…» допускают гипотетическую возможность произнесения подобной клятвы в раннем Средневековье при заключении общественных договоров призванных правителей со славянскими народами в VII- IX вв.
Апрель – октябрь 2020 г.
Литература
1. Великорусские сказки Пермской губернии. Сборник Д.К. Зеленина.М. 1991
2. Волжские сказки. Саратов 1993
3. Ефименко П.С. Народные юридические обычаи крестьян Архангельской губернии. М. 2009
4. Зеленин Д.К. Великорусские сказки Вятской губернии. С-Пб, 2002
5. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах. Том 2. М. 1957
6. Песни южных славян. М. 1976
7. Полное собрание русских летописей, т.V, 1851
8. Полное собрание русских сказок. Ранние собрания. Том 11. Иваново. 2015
9. Пропп В.Я. Морфология / Исторические корни волшебной сказки, М. 1998
10. Русские волшебные сказки Тункинской долины. Улан-Удэ. 2001
11. Русские сказки. М. 1993
12. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М. 1972
13. Сказки Заонежья. Петрозаводск. 1986
14. Трубачев О.Н. Труды по этимологии. Том 3.М. 2008
15. Украинские сказки и легенды. Симферополь. 1971
16. Чарадзейныя казкi у дзвюх частках. Частка II. Мiнск, 2003
