Тихая позвякивающая мелодия наполнила комнату. Словно тоненькая-тоненькая струйка лесного ручейка переливалась не через камушек даже, а через прутик палый, через травинку...

С Ильинского холма виден почти весь город, его деревянные и кирпичные дома, сады, белые и красные колокольни, церкви и в самом центре бывший кафедральный собор. Взбирается городок на высокие холмы, у подножия которых вьется река Тверца и к самой ее воде склоняются кряжистые вековые ветлы.

В тот яркий день Всемирного фестиваля молодежи и студентов над Москвой-рекой плыла духовая музыка. На празднике народных искусств в шатрах-павильонах, выстроенных вдоль набережной Центрального парка культуры и отдыха имени Горького, показывали свое умение молодые народные мастера из всех республик страны.

Красное на Волге раскинулось на взгорье открыто, просторно, в некотором отдалении от реки. Мощные купы вековых деревьев почти скрывали белый шатер церкви. А тени облаков пятнали луга и хлебные поля вокруг села, а дальше темнели синие лесные дали.

Василий Александрович, пряча улыбку под щетинкой седых усов, извлекал из старого дубового книжного шкафа свои работы — фигурки лесоруба, пахаря, пряхи, конармейца, героев карело-финского эпоса «Калевала»... Все они были сделаны тонких берестяных ленточек, которые мастер называл лычками.

Трудно даже сказать, когда закладывались традиции этого древнего художественного ремесла — то ли в VIII, то ли в X веках. Юоста — это деталь праздничного убранства: пояс, лента, перевязь, тесемка, а самое точное осмысление — опояска. Это символ благодарности, уважения и любви, которым так широко пользуются литовцы и на свадебной церемонии, и на общенародных праздниках, и в будни, встречая дорогих гостей, поздравляя их с торжественными датами в жизни.

Речка Шемокса, приток Северной Двины, не спеша течет мимо березовых рощ и еловых перелесков по зеленым заливным лугам. Переливаются солнечные блики на спокойной воде, отражаются в ней высокие травы над сонными заводями. Смотрятся в эти глубокие зеркальные омуты потемневшие от времени крепкие избы деревень с резными коньками на крышах, кружевными наличниками на окнах. Здешние жители испокон веков владели столярным и плотничьим мастерством. Но особую славу им принесло умение вырезать из бересты украшающий орнамент. Шемогодские резчики, в совершенстве владея прорезной техникой, создавали из берестяной коры тончайшее кружево.

«Настоящим кузнецом станешь тогда, когда сумеешь выковать розу», — говорил старик в деревенской кузне на берегу речки Странницы. Леонид запомнил эти слова. Но немало воды утекло с тех пор, пока он стал ковать розы.

Береза стояла на прогалине леса. Была она неказистой, и, если бы не особые приметы, различимые лишь при внимательном цепком взгляде, лесовод Багаев принял бы ее за обычную повислую.

В избах, привезенных в Кижи из разных деревень Заонежья, пахло теплом давней жизни: дымом березовых дров, сухими грибами. В одной из них я увидела заонежские вышивки. Гостевые полотенца, подзоры, скатерти, расшитые белыми и красными нитками, висели на стенах, лежали на столах.

Молодого художника производственного объединения «Гжель» Валентина Розанова я встретила в маленькой заводской мастерской. Он нехотя оторвался от работы: ему явно было жаль терять время на разговоры...

Иссиня-черная бахрома облаков висела над стеной леса. За окнами автобуса плыли березы, стройные и высокие. Стаями неслись желтые листья. Внезапно лес кончился, и по обе стороны шоссе открылось вспаханное поле, а впереди зазеленела пойма реки. Автобус остановился у поворота. Справа, километрах в трех, виднелась деревня и белый собор с колокольней на угоре. Издали казалось, будто он стремится рвануть вверх, в небеса.

Впервые я увидела Иоанну Рудаускене на ежегодной ярмарке в Шяуляе. В тот день, солнечный и чистый, открытая эстрада городского парка была отдана народным мастерам — резчикам по дереву, плетельщикам, гончарам, ткачам, шлифовщикам янтаря, вышивальщицам, кузнецам...

В зимнем молочном свете деревня выглядела уснувшей. Под кряжистыми березами редко стояли дома из буроватого кирпича, вытянутые вдоль фасада. Рядом поленницы свежих дров, заготовленные на долгую зиму и утонувшие в снегу изгороди огородов. На улице ни души.

Ранний весенний вечер влажной синевой окутывал берега Сухоны. В своем нижнем течении перед впадением в Двину она широка и спокойна. Ее высокие берега из красной глины местами словно срезаны ножом на всю их большую высоту. И хвойные леса, подступающие к самой кромке берега, глядятся в зеркальную гладь реки.

Неблизок путь от Оренбурга до районного центра Саракташ, старинного «гнездовья» пуховязальщиц, и оттуда до села Желтого, где живут и работают известные мастера этого промысла. Зимняя степь, как пуховый платок, стелется за окном автобуса, наводя на размышления об истоках оренбургского промысла и его истории.

Этот город заинтересовал меня давно. С той самой студенческой поры, когда в квартире университетского преподавателя я увидела старинный поднос, овальный, с тонким прорезным, словно кружевным, бортиком. В блестящей темно-синей глубине нежно светился, нет, плыл букет желтых и белых роз. Помню, долго не могла отвести глаз от живых, как мне казалось, цветов.

Разузнав адрес Поветкина, я отправилась в старинную, некогда торговую часть Новгорода на другом берегу Волхова. Дорога шла по краю городского парка. На откосах средневекового рва, окружающего кремль, уже цвел желтый донник, а в кряжистых ветлах еще заливались соловьи. В это синее июньское утро солнце ярко играло на золотом куполе Софийского собора.

Книга посвящена народным мастерам-энтузиастам, воссоздающим старинные ремесла и вдохнувшим в них новую жизнь. Рассказывается и о плетении из лозы, и об искусстве вышивки и росписи по металлу, и о многих других народных промыслах, продолжающих жить и сегодня. Издание обращено к молодежи, не только помогает видеть прекрасное в жизни, в труде, в плодах человеческой деятельности, но и побуждает к творчеству, к желанию продолжать и развивать народные традиции. Книга иллюстрирована и рассчитана на широкий круг читателей.