Как иверы изнутри разрушали советскую медицину

Как иверы изнутри разрушали советскую медицину

Ф. Г. Углов
ПОД БЕЛОЙ МАНТИЕЙ
Часть — 3. Спроси с себя строго

Я давно хорошо знал и уважал Михаила Андреевича, но за последнее время обстоятельства свели нас особенно близко. Когда я оставил Институт пульмонологии, для продолжения творческой работы мне была дана академическая группа и её нужно было прикрепить к какому-нибудь академическому центру. Михаил Андреевич радушно принял нас к себе. После этого, бывая много раз в его кабинете, я часто наблюдал, как к нему присылали на консультацию женщин из учреждений не только города, но и всей страны. Он никому не отказывал в совете. Если надо, брал в свой институт на обследование, обязательно добивался выяснения причин патологии и старался помочь.

Как врач-клиницист, как учёный он пользовался непререкаемым авторитетом, и институт под его руководством за десять лет расцвёл и приобрёл известность. К нему приезжали и зарубежные специалисты.

У Михаила Андреевича был заместитель по хозяйственной части. Говорили, что человек он очень склочный, но в институте поначалу с плохой стороны никак себя не проявлял, напротив, вникал во все дела, большие и малые, и производил впечатление рачительного хозяина.

Постепенно, однако, этот заместитель стал проворачивать комбинации, которые не нравились Михаилу Андреевичу; на замечания реагировал крайне болезненно, в кулуарах возбуждённо жаловался на директора, ставя себя вне критики. Видимо, сознание вседозволенности и безнаказанности укоренилось в нём достаточно прочно, и он, защищаясь, приступил к очередной… «операции на сердце» — написал клеветническое заявление на директора, бесцеремонно подтасовав факты, все смешав в одну кучу. Михаил Андреевич обвинялся, например, в барстве, в том, что ездил на дачу на директорской машине (кстати, у него тогда ремонтировалась городская квартира). Такие вот поступки и разбирали комиссия за комиссией. На «итоговом» собрании сотрудников устроили настоящее аутодафе. Нападающие были чрезвычайно активны, остальные «скромно» молчали. Михаил Андреевич перенёс эту экзекуцию очень тяжело. Узнав обо всём, я позвонил ему:

— Не расстраивайтесь, не стоит оно того. Отвлекитесь чем-нибудь.

— Ничем не могу заняться. Руки опустились. Такое оскорбление за пятьдесят пять лет безупречной работы! И момент юбилея…

Чувствуя по разговору, что Михаил Андреевич в угнетённом состоянии, я в первую же свободную минуту поехал к нему институт. Вхожу в вестибюль — он мне навстречу, совершенно убитый.

— Уже не директор, — тихо произнёс он. — Последние часы тут нахожусь. Даже из кабинета выселили.

— Вас что, уволили?

— Нет, сам ушёл, не мог больше выдержать. Прислали еще одну комиссию от местных организаций, с заранее готовым решением. Инспектор невежественный, и хотя якобы специально изучал работу института, или ничего не понял, или намеренно искажал очевидные вещи. Скорее всего — второе. вёл себя предельно грубо, вызывающе, кричал на тех моих коллег, кто требовал объективности. Секретарша, Ольга Николаевна, культурная и справедливая женщина, возмутилась: «А вы почему на меня кричите? Какое право вы имеете на меня кричать? Хотите что-то выяснить, спрашивайте, записывайте и ведите себя достойно…»

Я, как умел, попытался успокоить Михаила Андреевича:

— Не только у вас случилось такое. Многие через это проходили, и ничего, продолжали верой и правдой служить науке. Так сказать, сдавали экзамен на прочность. По себе знаю — экзамен жестокий. А вот кому и зачем он нужен? Удивительное дело: правильная и необходимая в своей основе установка — не оставлять без внимания «сигналы» и жалобы — нередко словно открывает шлюз для низкопробного сведения счётов. И выигрывают на первых порах те, кто не страдает от отсутствия сдерживающих центров, пускается во все тяжкие.

Михаил Андреевич перебил меня:

— Никак не пойму, откуда такая беда. Действует институт, все живут дружно, работают на совесть, с душой. И вдруг — взрыв изнутри. Какой-то деляга умудряется «скоротечно» мобилизовать себе сторонников…

— Нас подводит излишняя доверчивость, привычка мерить людей по своей мерке. Попался покладистый, удобный помощник — принимаем его за хорошего человека. Тянем не очень-то способного ученика — думаем, что хоть старательности выучим, по крайней мере привьём важные принципы, которым он будет следовать, а это уже немало. А на поверку выходит, что покладистость — не что иное, как подхалимство, которым до поры до времени удачно маскируют бездарность или духовное убожество. Взамен принципов воспитывается беспринципность, ибо наш ученик вошёл во вкус щедро оказываемой ему помощи, принимает её как должное, привыкает к незаслуженному успеху. Вот откуда тянется ниточка к его дальнейшим поступкам. Чтобы самоутвердиться, он не погнушается недозволенными средствами и не пропустит случая напасть на того, кто ему сделал больше добра.

— Наверное, вы правы, Фёдор Григорьевич. Ершистый сотрудник менее «удобен», но талантливый учёный, какой бы характер у него ни был, не унизится до бесчестья, не пойдёт окольными путями. Зачем ему это? Он и так талантлив.

— Меня задел за живое вопрос одного из членов комиссии, когда проверяющие наводнили и наш институт: «Как же так получается, что на вас пишут ваши же ученики? Что это? Неумение работать с ними или неумение выбирать учеников?» Сегодня я ответил бы на него так же, как ответил вам. А насчёт того, чтобы выбирать… Но ведь плохих-то единицы, а знаниями хочется оделять широко. Да и какие тесты кто может придумать, чтобы выявлять зреющее предательство?.. Это как в большой, слаженной семье: всех детей растят одинаково, с любовью, а среди них всё-таки формируется моральный урод. И родители не находят себе места от горя.

Мы сидели молча. Каждый размышлял о своём. Михаил Андреевич стал рассказывать о делах института, которые не успел довести до конца. Хотел он добиваться и улучшения системы подготовки врачей.

— Теперь уж… сил нет. Вы, Фёдор Григорьевич, не оставляйте эту проблему. Поезжайте в министерство, в академию — убеждайте, доказывайте!

На краткосрочные курсы усовершенствования врачей при нашем институте приехали медики из западных областей РСФСР и Карелии. Я поинтересовался, где они специализировались, прежде чем стали заведующими отделениями и главными хирургами. Только один из них закончил когда-то двухгодичную ординатуру при клинике. Остальные пробыли несколько лет больничными ординаторами, а потом их назначили на должность. А ведь они решают судьбу человека, поступающего к ним в отделение, оперируют больных, в свою очередь учат начинающих хирургов…

Не стоит ли нам в этом вопросе обратиться к разумному зарубежному опыту? В ряде развитых стран принята такая система: освоив программу медицинского факультета, врач обязан пройти трёх- или пятигодичную резидентуру. Всё это время он живёт вблизи больницы, дежурит там десять — пятнадцать раз в месяц, накапливая таким образом и теоретические, и практические знания. В конце срока резидентуры устраивается экзамен. Диплом выдают в зависимости от этого срока и эрудиции врача. Только тогда он имеет право работать по специальности, и особенно — в качестве заведующего отделением. Поступить в резидентуру довольно просто. Количество мест там равно количеству выпускников вузов, то есть было бы желание — двери открыты.

Нет, не удовлетворяет нас положение, что специализация начинается и заканчивается на седьмом курсе. По сути дела — это продлённое студенческое обучение, без серьёзного руководства. Некоторые в оправдание ссылаются на наличие у нас института усовершенствования врачей. Но разве можно при современных темпах развития науки овладеть ею за три-четыре месяца? Данный институт рассчитан на «шлифовку» уже зрелых специалистов

На мой взгляд, необходимо вновь ввести широкую сеть клинической ординатуры и аспирантуры, именно на этой базе готовить квалифицированное пополнение.

Подобные вопросы волновали и академика Петрова-Маслакова. Как настоящий учёный, он был патриотом, не замыкался в узких рамках своей науки — его близко занимали проблемы организации здравоохранения в стране.

С тех пор мы с ним встречались ещё не однажды, и я с сожалением замечал, как ему изменяли силы. Приглашал пройти у меня профилактическое лечение, но он отказывался:

— В мои годы уже не иметь здорового сердца.

Через несколько месяцев, когда возник острый приступ холецистита, Михаил Андреевич лёг на операцию. Перенёс её хорошо. Проснулся от наркоза. Заговорил. А через два часа скончался. Сдало сердце.

…Чем благороднее человек, чем выше он в интеллектуальном отношении, чем самоотверженнее трудится, чем больше добра делает людям, тем беззащитнее он оказывается порой перед лицом несправедливости, обиды и незаслуженных оскорблений. Очень точно об этом сказано в стихотворении Ю. Друниной:

Трое суток подряд уж не спит человек,
На запавших висках — ночью выпавший снег.
Человек независим, здоров и любим —
Почему он не спит, что за тучи над ним?
Человек оскорблён… Разве это беда?
Просто нервы искрят, как в грозу провода.
Зажигает он спичку за спичкой подряд,
Пожимая плечами, ему говорят:
Разве это беда? Ты назад оглянись!
Кто в твоих переплётах, старик, побывал,
Должен быть как металл, тугоплавкий металл.
Усмехнувшись и тронув нетающий снег.
Ничего не ответил седой человек…





И вот в момент тяжёлого заболевания, когда человек находится на грани между жизнью и смертью, стоит его обидеть, стоит ему ещё что-нибудь добавить, самую малость из человеческой низости, и жизнь его оборвётся… Особенно тяжело люди переживают моральные удары от тех, кому они сами отдавали много душевной теплоты.

Мой друг Павел Константинович Булавин, полный творческих сил и новых замыслов, неожиданно ушёл на пенсию. Это был один из выдающихся терапевтов нашего времени, много лет возглавлял кафедру терапии в медицинском институте, был преемником известного академика-терапевта.

Павел Константинович прошёл славный путь от врача на далекой периферии до заведующего кафедрой в одном из центральных вузов страны. Много лет он работал на Дальнем Востоке, был личным врачом и другом В. К. Блюхера и оставил там о себе очень хорошую память. Приехав в клинику на усовершенствование, он, благодаря большому практическому опыту, недюжинным способностям и прекрасным человеческим качествам, завоевал не только вершины медицинской науки, но и сердца всех честных людей, кто с ним работал. Пройдя по конкурсу на должность заведующего кафедрой, продолжал и развивал то научное направление, которое избрал ещё с первых лет своей врачебной деятельности. Насмотревшись на горе людей, страдающих бронхиальной астмой, он сам и его ученики много сделали для развития этого раздела науки. По существу, все основные положения, касающиеся этой болезни, были заложены Павлом Константиновичем и его школой. Он доказал, что в основе бронхиальной астмы лежит воспалительный процесс чаще всего в бронхолёгочном аппарате. Наряду с теоретическими изысканиями, он вместе со своими многочисленными учениками проводил большую лечебную деятельность, разработал стройную систему лечения этой тяжёлой и коварной болезни. В борьбе за приоритет русской науки большую роль сыграла его ценная монография, которая многие годы является настольным руководством для каждого врача, интересующегося патологией лёгких.

Павел Константинович был не только блестящим учёным, но и очень скромным человеком.

Сын профессора Булавина — Николай Павлович — рассказал мне, что происходило в клинике в последние годы, перед уходом отца на пенсию.

По рекомендации одного из коллег Павел Константинович в разное время принимает к себе в клинику двух энергичных молодых врачей, активных в научной работе. Первым пришёл Борис Михайлович Ладынников. Настойчивый и ловкий, он не отставал ни на шаг от шефа, пока тот не помог ему сделать и защитить диссертацию. Получив степень доктора, Борис Михайлович стал конфликтовать с заместителем заведующего кафедрой, рассчитывая занять его место. И, конечно, добился бы этого, если бы у него было в резерве какое-то время. Но в тот период времени с докторской степенью нельзя было занимать должность ассистента или доцента, и ему пришлось уйти в другой институт.

На смену ему вскоре пришёл другой, не менее активный любитель острот и шуток, всегда готовый к услугам. Лев Борисович Федунский. Он стремился быть полезным всем, начиная от профессора и кончая санитаркой, в чём превосходил Бориса Михайловича. При этом он проявлял не только невиданный энтузиазм в науке, но и любил общественную деятельность. Студентом был комсоргом, а на кафедре очень скоро стал парторгом. В клинику пришёл он аспирантом, но при первой же возможности все сотрудники, очарованные его обаянием, просили заведующего кафедрой провести его ассистентом, что и было сделано. Защитив кандидатскую диссертацию с помощью коллектива обожающих его сотрудников, он сразу же принялся за докторскую, взяв тему близкую к той, над которой трудился всю жизнь шеф, понимая что здесь ему будет гарантирована всесторонняя помощь. И Федунский без стеснения эксплуатировал Булавина, стараясь взять от него всё возможное.

В отпускное время он приезжал на дачу к своему учителю, жил у него неделями, питаясь и отдыхая на правах члена семьи, и в то же время использовал каждую минуту времени Булавина для помощи своей работе. Делал это он так нескромно и так часто, что Анна Васильевна, супруга профессора П. К. Булавина, не раз упрекала Федунского в том, что он и в отпускное время не даёт профессору отдохнуть хоть немного.

— Что вы так спешите со своей диссертацией? Вы ещё молоды, успеете всё сделать, а Павел Константинович так редко имеет возможность отдохнуть.

Лев Борисович мило улыбался, извинялся, но не отступал от своего, пользуясь расположением учителя, его мягким, добрым характером.

По мере того как время окончания диссертации приближалось, Лев Борисович постепенно стал показывать свой характер, правда сначала только перед равными. Перед шефом он продолжал угодничать, стараясь услужить ему во всех мелочах. Павлу Константиновичу стали поступать сигналы, что Лев Борисович вежлив только внешне, на самом деле он бывает груб и жесток с подчинёнными, равнодушен к больным.

Сделав свои диссертации на кроликах, он совсем не интересуется больными, которых не любит и не знает. Павел Константинович отмалчивался, всецело доверяя своему ученику, находясь под его гипнозом, не обращая внимания на предупреждения, старался поднять авторитет Федунского в глазах коллектива. В это время в клинику зачастил и Борис Михайлович. Вторым профессором в клинике была женщина, человек эрудированный и добрый, хороший клиницист, но уже в пенсионном возрасте. Федунский совместно с Борисом Михайловичем настойчиво советовали Булавину отправить её на заслуженный отдых, уверяя, что она совсем не помогает шефу, что ему нужен молодой, энергичный помощник. Ничего не подозревая, Павел Константинович полагал, что они оба достойные учёные, помогают ему советами.

Рядом с Павлом Константиновичем трудилась целая плеяда его учеников с кандидатскими и докторскими степенями, но он всё больше благоволил к Федунскому: как только тот защитил диссертацию, — сделал его своим первым помощником. Он даже взял его к себе в соавторство в работе, в которой Федунский не принимал почти никакого участия. Чтобы ещё больше поднять авторитет Федунского, Булавин разрешил ему совмещать работу в другом научно-исследовательском институте и даже сам ходатайствовал об этом. Булавин верил в своего ученика, полагая, что со временем это будет ему достойная смена.

В нашем разговоре с ним перед летними каникулами он с восторгом говорил о планах предстоящих работ, которые он собирался осуществить вместе со своим ближайшим помощником Львом Борисовичем.

И вдруг осенью мы узнаем, что Павел Константинович ушёл на пенсию и его место заведующего кафедрой сразу же занял профессор Федунский. Это было для всех совершенно неожиданно и, главное, не вызывалось никакой необходимостью, так как профессор П. К. Булавин был полон физических и интеллектуальных сил, активно работал по научной и лечебной линии и не собирался уходить на пенсию. Для всех сотрудников института это было полной неожиданностью, и никто не сомневался в том, что это дело рук его любимого ученика, который имел связи в районном и даже городском масштабе среди лиц, подобных ему самому, которые усиленно поддерживали «учёных», подобных Феликсу Балюку.

Павел Константинович, утвердив Федунского в должности профессора кафедры, предоставил своему заместителю неограниченные возможности проявить себя и в научной, и в лечебной деятельности.

Ближайшие приверженцы Льва Борисовича из числа учеников профессора Булавина почувствовали, за кем будущее, и стали поддерживать молодого профессора, усиленно распространяя версию, что он тут ни при чём.

Я позвонил Павлу Константиновичу и приехал его утешить. Он был сражён поступком своего ближайшего любимого ученика, для которого, как уверял Николай Павлович, он сделал больше, чем для родного сына. Булавин был растерян, расслаблен и не понимал, за что с ним поступили так грубо, без предупреждения, без его согласия. И, главное, кто это сделал?!

— Он перестал спать, почти ни с кем не говорит и всё о чем-то думает, — сообщает Анна Васильевна, жена Булавина.

— Ну, Федя, не ты один пострадал от своих учеников, — с горькой усмешкой сказал Булавин. — Меня мой лучший ученик продал, да как! Уже сколько дней прошло, а я всё ещё прийти в себя не могу. Не могу до сих пор поверить. Может, что-нибудь здесь не так? Я его чем-нибудь обидел?

И Павел Константинович некоторое время, не получая зарплаты, всё же по старой привычке приходил в клинику, чтобы продолжать руководство научной работой коллектива, беспокоился, чтобы научная работа не прерывалась и больные не страдали. Но с каждым разом Булавин возвращался домой всё мрачное и на расспросы жены не отвечал, стараясь не волновать Анну Васильевну, которая сама была не совсем здорова. Только иногда у него срывалось:

— Этот Федунский доведёт меня до могилы.

Но когда жена пыталась выяснить у него, что ещё происходит, он отмалчивался. Из клиники часто звонили, и каждый раз после телефонного разговора ему становилось хуже.

Однажды жена, поняв, что говорят из клиники, пришла на кухню, где стоял спаренный телефон, и, сняв трубку, услышала раздражённый голос Льва Борисовича. Этот тон ничего общего не имел с тем, который она знала в течение многих лет.

Раздражённый голос говорил:

— Вам надо уходить совсем из клиники; вы занимаете мой кабинет, а он мне нужен. Вы заняли телефон, который мне тоже нужен. Поймите, что вы стары, вам пора уже давно отдыхать, ваш приход в клинику только мешает делу, помощи от вас уже никакой.

Едва оправившись от изумления и возмущения, Анна Васильевна подошла к мужу и, нажав рычаг, отключила телефон.

— Зачем ты это делаешь? — заговорил Павел Константинович, с трудом выговаривая слова. — Пусть он до конца выскажется.

— Не надо его слушать, и так все ясно, а ты смотри, какой бледный, в тебе ни кровинки нет.

В тот же день Булавин слёг в постель и больше в клинику не пошёл. Он так и не поправился от нанесённого удара. Через месяц после ухода на пенсию Булавина не стало. И Анна Васильевна позднее мне говорила:

— Я очень жалею, что я раньше не прерывала разговоров Павла Константиновича с Федунским. Он как иезуит: специально, когда не слышит его коллектив, говорил такую грубость, зная отлично, как она травмирует сердце моего мужа. И он быстро добился своей цели.

Но Федунский напрасно старался скрыть своё общение с Булавиным и говорил с ним, когда никто из сотрудников не мог его услышать. Все всё видели и всё знали.

На гражданской панихиде Лев Борисович дрогнувшим голосом и со слезами на глазах уверял всех в своей любви к учителю. Но ему никто не верил. Тут же, на панихиде, стоящие в стороне сотрудники говорили между собой: «Проливает крокодиловы слёзы, а сам же преждевременно и свёл в могилу своего учителя!»

На этом деятельность Федунского не кончилась. Когда сын П. К. Булавина Николай Павлович обратился к Федунскому с просьбой о том, чтобы отца похоронили на кладбище, где покоятся многие учёные города, ему ответили, что «он не достоин»! Это было так несправедливо но отношению к этому крупному учёному. Булавин вынес на себе всю трудность организационной и лечебной работы в институте во время войны, внёс крупный вклад в развитие отечественной и мировой науки, воспитал целую плеяду учеников, подготовил тысячи врачей.

После смерти мужа, спустя какое-то время, Анна Васильевна позвонила в клинику и одному из врачей сказала, что очень плохо себя чувствует. Вечером приехал сам Лев Борисович с двумя своими приближёнными сотрудницами. Они осмотрели Анну Васильевну и сказали, что у неё все в порядке. Анна Васильевна, чувствуя себя все хуже, пошла в поликлинику и показалась своему участковому врачу, который сразу же выявил у неё опухоль в брюшной полости и направил к гинекологу. Там подтвердили диагноз и положили в клинику, где Анна Васильевна и была прооперирована.

Что же касается организации похорон Булавина, то Николай Павлович сам обратился в партийные организации, и его просьба была удовлетворена. Ещё раз Николаю Павловичу пришлось встретиться со Львом Борисовичем относительно памятника отцу.

Он знал, что сотрудники собирали деньги на памятник. Куда делись эти деньги, Федунский не мог объяснить. Прошло три года, сын на свои средства поставил монумент, достойный его знаменитого отца. И сейчас молодые сотрудники кафедры и института удивляются, почему на памятнике написано: «От жены и сына»? Почему памятник не от кафедры и не от института, которым Павел Константинович отдал много лет своей жизни, и куда девались их деньги?

Большинство учеников П. К. Булавина тяжело переживали утрату своего учителя. Им стало неинтересно работать. Новый шеф не может им дать ничего ни в научном, ни в практическом отношении. Им жаль больных. Профессор Федунский с важным видом восседает в кабинете своего учителя, на его кресле и за его телефоном, но былого паломничества больных как не бывало. И если раньше непрерывным потоком шли они в эту клинику и в этот кабинет со всей страны, сейчас никто не едет к новому профессору. Люди знают, что это бесполезно, что этот человек им не поможет.

Однако администрация им довольна. Все бумаги у него в порядке. Он умоет красиво говорить, употребляет много научных слов, которые хотя и но совсем понятны, потому что говорятся не к месту, но на менее эрудированных производят впечатление. И он процветает.

На днях мне позвонила Анна Васильевна и пожаловалась на недомогание. «В клинику мужа я не ходила и не пойду. Они скорей помогут мне уйти из жизни, чем полечат меня». Я послал к ней одного из своих опытных помощников, который организовал ей лечение на дому.

Последний звонок супруги покойного профессора П. К. Булавина произвёл на меня большое впечатление. В русском народе во все времена отношение к учителю почти сравнивается с отношением к родителям.

Наши предки в своих молитвах за близких людей просили за здоровье «родителей учителей, ведущих нас к познанию блага…». Т. е. учителя ставились рядом с родителями, и по отношению к учителю, так же, как по отношению к родителям, можно было безошибочно судить не только о нравственности этого человека, но и о его уме, воспитании и человеческом достоинстве.

И так жаль, что коллектив кафедры, который в течении десятилетия воспитывался на самых высоких принципах гуманизма, характерного для всей русской медицины, под влиянием одного человека, за короткий срок, забыл эти принципы и опустился до уровня, который не встретит одобрения со стороны любого честного человека.

Ф. Углов
ПОД БЕЛОЙ МАНТИЕЙ
Часть — 3. Спроси с себя строго


Категория: Здрава   Автор: Федор Григорьевич Углов

<
  • 477 комментариев
  • 0 публикаций
13 мая 2012 10:52 | #1
+1
  • Регистрация: 25.08.2009
 
Слечь от обиды - это проще всего. А ты попробуй не слечь. И доверчивость славян действительно наша беда. Пора уже получить иммунитет от этой заразы и не давать спуску таким "людям". Как говорят китайцы: "Что значит 1000 слов, когда нужна крепость руки".

<
  • 90 комментариев
  • 0 публикаций
13 мая 2012 23:31 | #2
+1
  • Регистрация: 19.09.2011
 
" Умирает старый еврей. По комнате бегает маленький внук. Вдруг умирающий чувствует запах готовящейся фаршированной рыбы. Подзывает внука и просит: - Спроси бабушку, нельзя ли мне небольшой кусочек рыбки? Внук убегает, возвращается и говорит: - Нет, бабушка сказала, что рыба - на поминки." jew

<
  • 75 комментариев
  • 1 публикация
15 мая 2012 11:12 | #3
+1
  • Регистрация: 18.01.2011
 
Радикальное средство против этого - заставлять "этих" жрать друг-друга. Создавать такие условия, чтобы их в коллективе было два, и сталкивать головами, применять против них их же тактику. Правдивая правда здесь не помогает. Как правило у них и на верху такие же покровители.

<
  • 29 комментариев
  • 0 публикаций
19 мая 2012 11:55 | #4
+1
  • Регистрация: 5.02.2012
 
Всё это правильно, но тут не общие слова нужны, а описание конкретных действий во время конкретных ситуаций. Ну, вот довольно действенный, на мой взгляд, пример, рассказанный мне одним знакомым. Я бы даже сказала, творческий подход к решению вопроса: на группу молодых людей на "железных конях", постоянно шумящую и, соответственно, мешающую спать добропорядочным гражданам, с крыши дома был сбрызнут из спринцовки раствор корня валерианы. Соответственно, были изрядно поцарапаны кошачьей братией не только мОлодцы, но и их "кони", за порчу коих от родителей тем мОлодцам досталось изрядно брани и тумаков.
И не пришлось ругаться с той разгулявшейся компанией, грозить им полицией, а то и вызывать наряд.
Под праздник Победы у меня под окнами сидела матерящаяся компания из вполне зрелых людей, а у меня, как на грех, валерьянки не было даже в таблетках! А ведь котов в нашем доме - пруд пруди!!! ))))))
Умение творчески решать любую проблему (сказала бы по-модному современному - креативно, но предпочитаю употреблять наши привычные и понятные слова, не заменяя их различными -измами) - вот что в себе надо бы взращивать, наряду с выработкой иммунитета против заразы, речь о которой идёт в этой статье. А то многие из нас на самом деле очень уж открыты этим уродам без души, совести и чести.

<
  • 10 комментариев
  • 0 публикаций
31 мая 2012 21:07 | #5
0
  • Регистрация: 19.07.2011
 
Elena Raduga. Интересная информация. Наверное есть ещё примеры.

<
  • 132 комментария
  • 5 публикаций
5 сентября 2016 13:34 | #6
0
  • Регистрация: 31.12.2014
 
habanasailor,
-----------------------------------------
Возможно. Но проще от них избавиться. Совсем и навсегда.


Добавление комментария

Имя:*
E-Mail:*
Комментарий:
  • sickbadbmaibqbrda
    esmdametlafuckzvvjewlol
    metallsdaiuctancgirl_dancezigaadolfsh
    bashboksdrovafriendsgrablidetixoroshiy
    braveoppaext_tomatoscaremailevgun_2guns
    gun_riflemarksmanmiasomeetingbelarimppizdec
    kazakpardonsuperstitionext_dont_mentbe-e-ethank_youtender
    air_kissdedn1hasarcastic_handugargoodyarilo
    bayanshokicon_wallregulationkoloper
Вопрос:
Напишите пропущенное слово: "Под ... камень вода не течет"
Ответ:*