Ивэнс. СМЕРТЬ В МОЛОКЕ (мальтийская лихорадка, микроб Банга и микроб Бруса)

Глава из книги "Борьба со смертью" / "Men against death". Автор Поль де Крюи
Тираж 25.000 экз. 1931 г.


— Эти микробы меня как будто особенно возненавидели с тех пор, как я сделала свое открытие, — говорила мне мисс Ивэнс.

Нельзя отрицать, что мисс Ивэнс установила родственную связь микробов Банга с микробами Бруса еще до того, как она начала работать в красном кирпичном доме на холме. Это замечательное открытие, — к сожалению, не замеченное корифеями мировой бактериологии,— она сделала, еще будучи ветеринарным бактериологом в институте при Департаменте земледелия США.

И это открытие с легкостью могло бы остаться теоретическим и бесполезным, если бы Мак-Кой не догадался взять Ивэнс на работу в свой бактериологический Институт.

В сущности, только там Ивэнс доказала, что микроб Банга — возбудитель инфекционного аборта у коров — может вызывать заболевания и даже смерть людей, точно так же, как его ближайший родственник — микроб Бруса, возбудитель мальтийской лихорадки.

В этом кирпичном доме, где устанавливают факты и не останавливаются перед выводами, Ивэнс получила возможность уличить в болезнетворности бациллу Банга, с невинным видом притаившуюся в молочных продуктах Европы и Америки. О, это было не так просто! Крупнейшие сельскохозяйственные тресты, вооружиившись псевдо-научнымн данными, все время ставили ей палки в колеса. Присутствие этих микробов Банга, мучивших людей болями в суставах, изнурявших их ночными потами, продолжительным жаром, обнаружилось в молоке отборных, много раз премированных коров. Это был скандал на весь мир...

И если эти микробы Банга оказались в молоке такого аристократического молочного скота, то было очевидно, что они просто кишели, в молоке «коровьего плебса» Европы и Америки.

Несомненно, Ивэнс нуждалась в поддержке этой лаборатории — почти единственной по своим традициям суровой честности и устрашающей точности. Только там могли исследователи выяснить причину болезни и найти средство против неё.

Следуя лучшим традициям кирпичного здания на холме, Ивэнс продолжала работать, хотя была тяжело больна. Конечно, ее открытие не изгнало немедленно зловредного микроба доктора Б. Банга из Америки. Но теперь уже многое известно (благодаря в первую очередь Ивэнс), и прежде чем я рискну выпить стакан молока, я могу застраховаться от опасности с помощью одного простого вопроса.

У нас нет лекарства от мальтийской перемежающейся лихорадки, но теперь оно уже не необходимо: этим простым вопросом мы всегда можем предохранить себя от заболевания.


Когда Ивэнс начинала свои изыскания, показавшие, что микроб д-ра Банга, обнаруженный им у датских коров, и возбудитель мальтийской лихорадки Бруса — близнецы, о мальтийской лихорадке почти никто не слыхал. А несомненно, что эта коварная болезнь уже давно распространена у нас. Она превращает детей в инвалидов, отрывает матерей от хозяйства, отцов от заработка. Тысячи людей, — по данным Уота Симпсона много тысяч, — заражены ею. Повсюду солидные врачи определяли ее, как тифоид, или грипп, или малярию, или далее туберкулез. Так ошибались далже самые модные и дорогие врачи. Некоторые маскировали свое невежество тем, что бормотали, тараща глаза: «нервное потрясение» или «переутомление».

В 1917 году Ивэнс была всего только хорошенькой девушкой, ничем не выделявшейся среди остальных молодых бактериологов, работавших в Вашингтонском сельскохозяйственном институте, и она понятия не имела о том, что в 1887 г. Давид Брус, англинский военный врач, во время своего медового месяца исследовал на Мальте селезенки солдат, погибших от мальтийской лихорадки. Не слыхала она и о том, что тридцать лет тому назад Мэри Брус ушла с теннисной площадки, чтобы помочь справиться с обезьянами своему усатому, как Гинденбург, мужу. Это было в те, уже забытые, дни, когда Брус и его жена по-любительски и неутомимо готовили питательные среды для еще не открытых микробов. Из покойницкой Брус приносил кусочки селезенки и из этих кусочков молодожены выделяли культуру возбудителей мальтийской лихорадки — шаровидных микробов, получивших, ввиду такой своей формы, научное название «кокков»...

Все это происходило еще до того, как Ивэнс (ее звали Алиса) появилась на свет в семье уэльского фермера. Она родилась в северной Пенсильвании, в холмистом треугольнике, вершинами которого служат города Тункхеннок, Хоп-Боттом и Мегунени.

Пока Алиса Ивэнс училась ходить по неровной почве северной Пенсильвании, Брусы доказали, что именно их кокки причиняют жителям Мальты боль в суставах, ослабляют их и даже — не слишком редко — убивают изнурительной лихорадкой.

До Ивэнс все дело сводилось к медицинскому курьезу на острове Мальта или, может быть, на всем средиземноморском побережье. И, конечно, этот курьез не имел никакого отношения к Ивэнс, когда она в 1917 г., в большом правительственном здании в Вашингтоне, изучала молоко, выдоенное в самых стерильных условиях из начисто вымытого вымени у самых породистых коров. На улицах в те дни гремели музыка и патриотическое «ура». Город наполняли краснощекие генералы, всюду пестрели иностранные мундиры, и все бессмысленно восхищались превосходительствами всех сортов, которые были покрыты медалями и клялись утвердить демократию во всем мире. Ивэнс была очень ничтожным колесиком в общем механизме.

Руководители Государственного сельскохозяйственного института, неизвестно из каких соображений, пожелали узнать, какие именно микробы содержатся в молоке коров, слишком аристократических, разумеется, для того, чтобы быть носителями болезнетворных бацилл.

Совершенно механически исследовала Ивэнс бесконечное количество проб молока. Пока не уставали глаза, рассматривала она в микроскоп ярко окрашенные бактерии, недостаточно вредные, чтобы заинтересовать кого-нибудь. Она работала с отчаяньем, свойственным девушкам-бактериологам. Что ее ожидало? В лучшем случае быть чернорабочей у какого-нибудь охотника за микробами, чей ум сможет использовать труды ее рук... И высшее счастье — увидеть среди тысяч печатных работ, выходящих из государственных институтов, статью за подписью «Такой-то и Алиса Ивэнс».

Так она сидела и считала безвредных бактерий в молоке этих сиятельных коров. Ни одному из бородатейших светил медицины и в голову не приходило, что это занятие имеет какое-нибудь отношение к мальтийской или вообще какой-либо лихорадке. Правда, в 1905 г. от одного из средиземноморских островов отошел пароход, название которого теперь уже забыто. Пароход был гржен карликовыми козами. У капитана, который пил много молока от этих коз, внезапно начались боли в суставах, типичные для мальтийской лихорадки. Именно на основании этого отнюдь не научного факта уважаемая и ученейшая английская «Комиссия по изучению мальтийской лихорадки» в полном составе пришла к неожиданному выводу, что мальтийская лихорадка передается только через козье молоко.

Но Ивэнс ничего об этом не знала. И кроме того, породистые коровы, молоко которых исследовала Ивэнс, не были козами и не происходили с острова Мальта. Эта лихорадка, протекающая «волнообразно» — с подъемами и падениями болей и изнуряющей испарины — не представляла никакого интереса для американцев. Если не говорить о нескольких случаях заболеваний в Техасе и Новой Мексике, среди испанских оборвышей, любителей козьего молока, эта болезнь вообще, не наблюдалась в Северной Америке.


Меньше чем за одни год доказала Ивэнс болезнетворностъ микробов Банга. Это было невероятно, неслыханно,—противоречило всем правилам бактериологии, ниспровергало законы ветеринарии, — словом, это было богохульством. Она продолжала выращивать, окрашивать, рассматривать в микроскоп стафилококки, шаровидные микробы, росшие гроздьями из ста девяноста двух проб молока от ста шестидесяти одной коровы из пяти самых отборных американских стад.

В Институте работали по принципу разделения труда. Специальностью Ивэнс были стафилококки, а кто-то другой за тем же столом изучал содержащиеся в том же молоке стрептококки. Это тоже шаровидные микробы, гораздо, впрочем, более романтичные, — они могут оказаться опасными. Но, в конце концов, никто не запрещал Ивэнс, помимо основной работы, изучать палочковидные микробы. Так-то вот и случилось, что, несмотря на строгое ограничение своих обязанностей, Ивэнс внезапно натолкнулась на вредоносные бациллы доктора Б. Банга (Дания).

Со стафилококками тоже было достаточно хлопот. Она обнаружила, что некоторые из них содержали пигмент цвета слоновой кости. Это отличало их от родственных ярко-оранжевых микробов, которые в свою очередь разнились от родственных же светло-желтых колоний. Совсем не входило в обязанности Ивэнс выяснять, смертоносны ли для кроликов эти пестрые колонии.

«Автор приносит свою глубокую благодарность доктору Джорджу М. Поттеру за помощь, оказанную им при впрыскиваниях животным и при их патолого-анатомических вскрытиях» — писала Ивэнс в своей не слишком значительной научной статье. Единственным утешением для Ивэнс была в то время установленная ею смертоносность для кроликов некоторых из этих пестрых микробов. Из этого факта Ивэнс сделала вывод, который покажется вам странным, если вы вспомните, как точно соблюдались все правила асептики при уходе за коровами, от которых она получала молоко.

«Публикуемые здесь данные как-будто подтверждают необходимость пастеризации идущего в пищу молока».

Это было несколько неожиданно! Смерть нескольких кроликов, последовавшая после впрыскивания им большого количества этих стафилококков, еще ничего не доказывала... Кролика можно убить чем угодно, если только впрыснуть побольше!

Но затем Ивэнс вдруг натолкнулась на несомненные бациллы Банга в молоке одной из таких аристократических коров. Она пошла к Эйхгорну, заведывающему патологическим отделом Института, чтобы он сам опознал такую опасную бациллу. Было хорошо известно, что бацилла Банга совершенно безопасна для людей, но неизбежно вызывает выкидыши у коров. Уже давно эта болезнь распространилась среди американского рогатого скота и являлась страшной угрозой молочному хозяйству Америки. Она не щадила и самых породистых коров. Даже у много раз премированных животных бывали выкидыши.

— Сравнивали ли вы когда-нибудь возбудителя мальтийской лихорадки с микробом Банга? — спросил Эйхгорн Ивэнс.

— Эйхгорн так и не сказал мне, зачем он задал этот вопрос, — рассказывала позже Ивэнс. В конце-концов, Эйхгорн не придавал особенно большого значения этому сравнению, иначе бы он давным давно сделал его сам. Кому, в самом деле, среди всех китов бактериологии приходило когда-нибудь в голову сравнить мальтийского кокка, который вызывает боль в костях и лихорадку у мальтийцев, пьющих козье молоко, с микробом Банга, вызывающим выкидыши у коров?

Даже старый доктор Банг, выдающийся специалист по болезням коров, никогда и не думал об этом. Если бы вы предложили такое сравнение сердитому Дэвиду Брусу, он наверное сверкнув бы на вас глазами и проворчал бы: «Дорррогой дррруг!..»

Даже Теобальд Смит, — первосвященник американских бактериологов, первый, обнаруживший бациллу Банга в свежем коровьем молоке, — не задумался над этим. Он не видел никакой возможности связать микроб Банга с мальтийской лихорадкой. Это одно уже должно было остановить Ивэнс. Если уж знаменитый Теобальд не находит возможным, то...

Действительно, Эйхгорн задал этот вопрос совершенно случайно. Разве не известно совершенно достоверно, что микроб Банга имеет форму палочки? А даже начинающие бактериологи знают, что микроб Бруса — кокк. Правда, были педанты, которые утверждали, что этот микроб Бруса иногда имеет форму очень короткой палочки, а иногда — очень вытянутого эллипса.


Итак, Ивэнс приступила к работе. Она выписала из американского музея естественных наук в Ныо-Йорке культуру возбудителя мальтийской лихорадки Дэвида Бруса и получила полную пробирку крошечных микробов, которые двадцать один год тому назад были выделены из тела человека, больного мальтийской лихорадкой. Она взяла пять культур этих же микробов из Института животноводства, где они тоже уже давно вели бесполезную жизнь, питаясь за счет государства желатином на мясном бульоне в бесконечном ряду пробирок, куда их поселили много лет назад неизвестно для чего. Это были уже совершенно домашние микробы, давно позабывшие о том, как их предки брали в плен, истязали, а нередко и убивали несчастных жителей Мальты.

Но посмотрите-ка, эти микробы мальтийской лихорадки и знаменитые бациллы д-ра Банга очень сходны между собой. Просто поразительно... Если вы сделаете два мазка из обеих культур, окрасите их одной и той же краской и потом будете по очереди рассматривать под микроскопом, то вы их непременно перепутаете и никогда не сможете сказать, в чем заключается разница между ними. Даже если вы будете очень честны, даже если вы отметите один препарат буквой А и другой буквой В. Посмотрите!..

Тогда у Ивэнс закипела кровь. Хотя такое выражение и кажется преувеличением при описании молодой и хорошенькой женщины, все же это было так. Она высеяла множество культур — на языке бактериологов oни называются штаммами¹ этого микроба Банга, — убивающего телят во чреве материнском, — на самые различные бактериологические среды. И бок о бок с ними — на всех этих средах выводила она колонии возбудителя мальтийской лихорадки — микроба Бруса.

Наблюдая рост этих двух видов микробов, никто не мог бы заметить между ними никаких различий. День за днем Ивэнс вынимала из термостата пробирки и с возрастающим волнением смотрела на колонии, росшие в молоке, на картошке, на поверхности питательного желе из агар-агара. ²

_______
¹Штамм — разводка, исходная культура микроорганизмов, с которой производится засев для повседневной работы. Прим. ред.

²Агар-агар — желеобразная питательная среда для культивирования микроорганизмов; приготовляется из сушеных водорослей. — Прим, ред.

Кто бы мог заметить разницу?

Собравшись с духом, Ивэнс отправилась к доктору Джону М. Беку, работавшему в отделе патологии Института животноводства. В отличие от Ивэнс, доктору Беку не только разрешалось, но даже вменялось в обязанность испытывать действие различных микробов на животных. Она не решилась прямо сказать, что ее привело к нему, но, заикаясь и как бы оправдываясь, намекнула, что, может быть, возбуждающий инфекцнонный аборт у коров микроб Банга и мальтийский микроб Бруса — одно и то же!

— Но этого не может быть!

— Это так!

— Так ли это?

К Беку она обратилась со странной просьбой: она бы хотела получить самок морских свинок, беременных самок. Бек дал ей восемь визжащих самок, похожих па бочонки, набитые маленькими морскими свинками. Со скрытой тревогой и затаенной надеждой смотрела Ивэнс, как ловкий Бек впрыснул четырем животным мальтийскую бациллу, а другим четырем — бациллу Банга, возбудителя инфекционного аборта у коров.

... В течение ближайших дней по три самки из каждой группы уже выкинули. Через пять дней после впрыскивания по одному животному из каждой группы было убито и из их органов сделан был высев на агаре. Через три или четыре дня на агаре появились типичные колонии, похожие на капли росы. Никаких различий между обоими штаммами заметить не удалось, хотя штаммы выращивались в течение нескольких недель.

Так сообщила Ивэнс о происшествии, буквально потрясшем ее. Микроб Банга и микроб Бруса—одно и то же; это несомненно, хотя идентичность их даже не снилась ни одному бактериологу. Ивэнс начинала понимать важность сделанного ею открытия... Американский молочный скот был заражен микробом Банга. Но идентичны ли они? Этого не может быть! Так ли это?

Она сама сомневалась, колебалась, не решалась поверить. И эта неуверенность привела ее к решающим экспериментам. Еще только она одна знала об этом открытии. Уяснят ли себе ветеринары, департамент здравоохранения и скотоводы значение этого открытия? Она вернулась к своему лабораторному столу.

Вот последний опыт, настоящий, решающий опыт, который сразу позволит решить вопрос об идентичности этих микробов. В штативе стоит ряд маленьких пробирок. В каждую из них Ивэнс наливает точно отмеренные равные количества сероватой, опалесцирующей¹ жидкости. Это физиологический раствор со взвешенными в нем миллионами кокков мальтийской лихорадки. Рядом стоит другая стойка с тем же числом маленьких пробирок, содержащих взвесь бацилл доктора Банга.

_______
¹Опалесценция — своеобразный мутный отлив жидкости, связанный, повидимому, с существованием незначительного осадка. — Прим. ред.

Во все эти пробирки Ивэнс вливает длинной пипеткой точно отмеренное количество сыворотки коровьей крови. Разбавляя сыворотку физиологическим раствором, Ивэнс от пробирки к пробирке — одинаково в обоих штативах — все уменьшает количество вводимой сыворотки. Корове, от которой была получена эта сыворотка, в течение долгого времени впрыскивали культуру микроба Банга. Поэтому сыворотка ее крови приобрела странную способность склеивать и осаждать взвешенные в физиологическом растворе микробы Банга. Именно микробы Банга, и никакие другие. Смешайте взвесь этих микробов с сывороткой крови иммунизированной ими коровы, и они осядут на дно пробирки в виде снежных хлопьев. Это изящный, точный, специфический метод...

Под вечер, когда уже институт опустел и в лаборатории было тихо, Ивэнс подошла к термостату, где стояли оба штатива. Она стояла перед ними, не веря своим глазам...

— Мне кажется, это был самый волнующий момент в моей жизни, — рассказывала Ивэнс много позже, — я была одна, все уже разошлись по домам.

Все было решено. Во всех пробирках обоих штативов произошли характерные изменения. Жидкость в ниx уже не была мутной от плавающих в ней микробов — она была прозрачной, а на дне всех пробирок, даже содержавших меньше 0,1% сыворотки от иммунизированной коровы, лежал белый осадок — микробы. В обоих штативах— в пробирках с микробами Банга и в пробирках с микробами Бруса.

Темноглазая женщина одну за другой встряхивала пробирки, и в прозрачной жидкости подымался крутящийся столб склеившихся в комки микробов — словно снежные хлопья.

Доказательство было получено!

Микробы Банга и микробы Бруса — близнецы. Это было установлено!

— В общих чертах я представляла себе, что это значит, — говорила много лет спустя Ивэнс, — я знала, что молочный скот заражен бациллами Банга по всей Америке. Я знала, что большая часть американского молока не пастеризуется.¹ Я доказала, что микроб Банга ничем не отличается от микроба мальтийской лихорадки и думала...

_______
¹Пастеризация — нагревание органических жидкостей с целью стерилизации (обезвреживания микробов) до температуры 55 — 70° С.— Прим. ред.

Но увы, Ивэнс была никому не известна, и ее имя не имело никакого научного веса. Поэтому она только осторожно написала: «В виду родственности обоих видов микробов и много раз описанного присутствия вирулентных штаммов Bacterium abortus в сыром молоке, — кажется странным, что в Америке не наблюдается болезни, сходной с мальтийской лихорадкой».

Как это часто бывает, медицинские круги Америки долго — шесть лет—не обращали внимания на открытие Ивэнс. А ведь это внезапно обнаруженное родство возбудителей мальтийской лихорадки у людей и возбудителей инфекционных выкидышей у коров было достаточно интересно. Но никто, за исключением немногих ученых, которых можно пересчитать на пальцах одной руки, не заинтересовался этим.

Правда, мудрый Людвиг Хектоен отвел статье Ивэнс почетное место в своем «Журнале инфекционных болезней». А усатый альпинист, уроженец Швейцарии К. Ф. Майер нашел, что ее данные совершенно правильны.

«Bacterium abortus» содержится в молоке всех ферм, торгующих в окрестностях Сан-Франциско» — многозначительно написал Майер.

— Но кроме Майера мне почти никто не верил, — рассказывала Ивэнс. И многие крупнейшие американские бактериологи, — да простится им, — просто отрицали правильность ее сообщения. Это было понятно: ведь если Ивэнс была права, то какой-нибудь более выдающийся ученый уже задолго до нее сделал бы это открытие. Так рассуждают ученые; и если бы наука не была столь олимпийской, в научных журналах существовал бы отдел юмористики для развлечения и поучения ученых.


Конечно, была некоторая видимость основания к сомнениям. Если эти микробы — близнецы, то почему же мальтийская лихорадка не распространена в Америке? Миллионы американцев пьют сырое молоко от зараженных коров. Американские врачи — самые дельные врачи в мире; почему же ни один из них до сих пор не наблюдал ни одного больного, зараженного микробами доктора Банга? Двое врачей в Миннезоте, Ларсон и Седжвик, получили положительную реакцию крови на бациллу Банга у женщин после выкидыша и у детей, пивших сырое молоко от зараженных коров. Но в крови у этих женщин и детей самого микроба Банга они не нашли — это наблюдение не имело никаких последствий.

Ивэнс не была доктором медицины, ни даже доктором философии. Она была просто мисс Ивэнс, — так что же удивительного, что ее скромные утверждения не были услышаны? Ни в одном из самых дорогих медицинских учреждений, руководимых лучшими бактериологами, оборудованных всевозможными приборами, — от электрокардиографа до особых щипчиков для вытаскивания горошин из носов маленьких девочек и заноз из пальцев маленьких мальчиков, — ни в одном из них ни врачи, ни ученые не наблюдали ни одного случая мальтийской лихорадки, вызванного микробом Банга. Разве этих соображений было недостаточно, чтобы остановить Ивэнс? И в самом деле, она колебалась четыре года.

Она начала сомневаться в установленных ею самой фактах. Она тщательно исследовала молоко зараженных коров, чтобы установить, какое количество этих бактерий переходит в молоко. Может быть, малочисленность их и приводит к тому, что при инфекции не наблюдается типичной клинической картины мальтийской лихорадки— нет ни жара, ни болей в костях, ни нзнуряющих ночных испарин.

И все-таки, все-таки?.. Ивэнс написала вторую статью, где объясняла, почему, несмотря на идентичность этих микробов, в Америке отсутствует мальтийская лихорадка. Ивэнс выказала большое упорство.— «С другой стороны, — писала она, — разве мы можем быть уверены, что болезни желез, или выкидыши, или болезни дыхательных путей не являются иногда следствием употребления в пищу сырого молока?»

И вот Ивэнс, все еще совершенно безвестная, пошла вместе со многими другими мелкими бактериологами работать лаборантом в госпиталь. Ей посчастливилось попасться на глаза Мак-Кою, этому образцовому директору института, который гораздо охотнее принимал участие в работах, чем ими руководил. Худощавый, высокий Мак-Кой был самым проницательным ценителем способностей окружавших его бактериологов. Ивэнс уже чуть было не приняла приглашение в одни из военных лазаретов, когда он сказал ей:

— Оставайтесь с нами, мисс Ивэнс, здесь вы можете быть так же полезны, работая с менингококками¹, как на любом фронте.

_______
¹Менингококки — микроорганизмы из группы кокков, вызывающие инфекционное воспаление мозговых оболочек. — Прим. ред.

Теперь Ивэнс могла брать кровь у животных, оперировать их, впрыскивать им самых изысканных микробов. В своем увлечении борьбой с менингококками, убивавшими солдат на фронте,... прежде чем они получали возможность погибнуть за демократию, несущую «спасение миру» — Ивэнс позабыла о своих близнецах.

И вот внезапно,—так это водится в научном мире,— она обнаружила, что стала мировой знаменитостью. На всех языках бактериологи с тарабарскими фамилиями из лабораторий Голландии, Австрии, Италии, Германии, Туниса... сообщали, что Ивэнс совершенно права: микробы Банга и Бруса идентичны. Америка продолжала молчать. Ивэнс не была доктором медицины и, следовательно, не могла работать в департаменте здравоохранения США, а если бы она даже и получила это звание,— ей бы все равно не дали там места, потому что она была женщиной. Вот она и оставалась ассистентом- бактериологом, погруженным в изучение менингита... до тех пор, пока в 1922 году произошел целый ряд встревоживших и рассердивших ее событий. Дело в том, что в разгар работы она стала себя плохо чувствовать, неизвестно почему. Никто как будто этого не замечал, кроме нее самой. Жаловаться ей не хотелось, она стеснялась этих закаленных борцов со смертью — сотрудников Института гигиены... У них существовал обычай не придавать значения заболеванию изучаемой болезнью. Гольдбергер и многие другие из сотрудников этой лаборатории даже впрыскивали себе изучаемые культуры микробов, чтобы опровергнуть своих научных противников.

Было очень досадно болеть, особенно когда навалилось столько работы. Несколько человек в Аризоне заболели, напившись козьего молока. Доктор Глизон Лейк был послан туда департаментом здравоохранения для расследования. Ивэнс, пользовавшейся репутацией специалиста по реакции крови на мальтийскую лихорадку, было предложено исследовать кровь этих людей, присланную предприимчивым Лейком. А самочувствие у нее было очень плохое.

По утрам она была здорова, но каждый вечер еле тащилась домой, в ознобе, усталая, как собака. Собиралась измерить себе температуру, но каждый раз забывала.

Однажды ей принесли посылку в лабораторию. Она равнодушно открыла ящик и вынула оттуда две пробирки. В письме, полученном с той же почтой, ее просили определить, что за микробы содержатся в присланных пробирках: bacterium abortus или micrococcus melitensis? Пробирки и письмо были от бактериолога Амоса и его ассистента Кифера, из знаменитого госпиталя Джона Хопкинса в Балтиморе. Надо думать, что в таком ученом учреждении люди могли бы это сами определить... Она себя так плохо чувствовала сегодня. Но Амос писал, что прочел обе ее старые работы об идентичности микробов Банга и Бруса!

Микробы, содержавшиеся в пробирках, были выделены из крови больного, уже много недель лежащего в больнице Джона Хопкинса.

Его кровь давала положительную реакцию и на микробы Банга и на микробы Бруса.

Его болезнь была таинственна... и к этой реакции крови они прибегли, как к последнему средству. Если бы все происходило на Мальте, каждый врач узнал бы мальтийскую лихорадку.

Но это была Америка, и больной клялся, что никогда не пил козьего молока и даже не подходил ни к одной козе. Признавался, однако, что очень любит сырое коровье молоко.

Пока она читала письмо, ее волнение все возрастало. Усталость прошла, в голове прояснилось, и, выстроив на столе длинный ряд пробирок, Ивэнс приступила к сложным реакциям, которые, как она ошибочно думала, должны были помочь ей различить эти два вида микробов. Прошло два дня. Недомогание Ивэнс все усиливалось, и она еле передвигалась от своего стола к термостату и центрифуге. Но теперь она была уверена, что... К счастью, ей было еще неизвестно, что микробы Банга и Бруса не простые, а сиамские блпзнецы, и что даже ее чувствительнейшие реакции не могут их различить. Но несомненно — микроб, вызвавший заболевание того несчастного, что лежал в госпитале Джона Хопкинса, - микроб Банга..


Ивэнс сама была тяжело больна, но все еще представляла собой амбулаторный случай, как это называют врачи, то-есть еще держалась на ногах. Поэтому она продолжала взбираться на холм, где помещался институт, и смотреть в микроскоп, точно так же, как делали это все работники этого института в тех случаях, когда им, в сущности, уже давно следовало лечь в постель. Конечно, не будучи врачом, она не могла отправиться на поиски больных мальтийской лихорадкой. Но были и другие возможности взять быка за рога.

Она взяла понемногу от сотен пробирок с кровью, присылавшихся по традиции в красное кирпичное здание для исследования на реакцию Вассермана¹. Из пятисот проверенных ею проб пять дали положительную реакцию на мальтийскую лихорадку. Из этих пяти — две (к счастью, она не знала, что и при ее сложнейших методах эти микробы неразличимы) свидетельствовали о заражении микробом Банга, а не Бруса.

_______
¹Вассермана реакция — метод, при помощи которого обнаруживаются особые свойства сифилитической сыворотки, дающие возможность поставить диагноз в тех случаях, когда в явной форме болезнь не проявляется. — Прим. ред. Подробнее

Хорошо... Если возбудитель коровьей болезни оказывается болезнетворным для людей, то возбудитель мальтийской лихорадки должен быть болезнетворным для коров. Она отправилась к своим старым друзьям в агрономический институт и дала им культуры микробов Бруса, выделенных из крови одного жителя Аризоны, который неосторожно пил козье молоко. Этот микроб вызвал такой жe выкидыш у коровы, как если бы она была заражена микробом Банга. Все экспериментальные данные показывали, что нет различия между теми и другими микробами. Ивэнс лихорадило, у нее болело все тело. Она сдалась...

На всемирном конгрессе по вопросам молочного хозяйства, состоявшемся в октябре 1923 г., в Сиракузах, ее смелый доклад... был прочитан кем-то другим, потому что Ивэнс перестала быть амбулаторным случаем и лежала в больнице.

На торжественном заседании солиднейших скотоводов было оглашено:

«Возникает вопрос, почему же в Америке, несмотря на употребление сырого молока, не наблюдается болезни, сходной с мальтийской лихорадкой?»

Скотоводы насторожились.

«Но ведь неизвестно, не является ли bacterium abortus возбудителем целого ряда легких заболеваний, распространенных в Америке, причина которых, особенно в случаях не очень высокой температуры, не выяснена».

Дальше эта молодая, никому до тех пор неизвестная женщина высказывалась еще решительней.

«Даже если нет никаких других оснований для пастеризации молока, все же было бы величайшей безответственностью продавать сырое молоко, содержащее bacterium abortus».

Они все, конечно, знали, что не только в Америке, но и по всему миру молочный скот заражен этим микробом Банга.

Вскоре после этого, когда Ивэнс почувствовала себя достаточно сильной, чтобы дотащиться до лаборатории, она узнала, что заболел её лаборант Пулер... Он возился с культурами микробов Банга и Бруса... Может быть... Она исследовала его кровь: нет, ничего. Но производя исследование крови Пулера, Ивэнс для контрольного опыта взяла свою кровь, которую она считала «нормальной».

Кровь Ивэнс дала положительную реакцию на мальтийскую лихорадку.

Так, совершенно случайно, она обнаружила, чем именно болела.


Она чувствовала себя то лучше, то хуже. Единственная женщина среди закаленных мужчин, работников Института, она скрывала от них свое недомогание, боялась, что они подумают: «Только женщина может так шуметь из-за пустяков!» Теперь, когда ее темные волосы начали седеть и ей приходилось покинуть поле битвы, появились первые признаки сенсации, начинался всеамериканский скандал по поводу мальтийской лихорадки. Какая-то ирония была в том, что толчок к объединению врачей и ветеринаров для совместной борьбы с мальтийской лихорадкой дал не какой-нибудь солидный врач или ветеринар, а Ивэнс, в сущности всего лишь лаборантка.

Я уверен, что она сама сознавала нелепость такого положения, как и случайность своего открытия. — «Словно два близнеца были взяты на воспитание различными семьями (ветеринарами и врачами!) и получили разные имена, — писала по этому поводу Ивэнс,— и в течение двадцати лет никто не замечал сходства между ними, потому что их видели всегда в разное время и в, разных местах».

Только и всего! Но теперь эти микробы (почувствовав к ней особую ненависть, как она говорила) — еле позволяли ей дышать, и ей пришлось волей-неволей уступить эту работу своим коллегам — мужчинам.

В Итакском университете работал молодой доктор — не медицины, а ветеринарии и философии, — Чарльз М. Карпентер. У него была наружность молодого профессора, но и с одеждой ломового извозчика не было бы в дисгармонии его лицо.

Он был прекрасным патологом и хорошо знал все детали потрясений, производимых микробом Банга в стельных коровах. Но самое главное — ему повезло. Молодой датчанин-студент, живший у Карпентера, внезапно заболел.

Все врачи Итаки диагностировали брюшной тиф, но исследование крови нe подтвердило этого диагноза; тогда врачи решили, что это миллнарный туберкулез¹ и приговорили студента к смерти. Карпентер, доктор философии и ветеринарии, по правилам не должен был даже и вмешиваться в это дело. Но он знал работу Ивэнс. Он взял на исследование к себе в лабораторию кровь больного юноши и обнаружил, что она дает положительную реакцию на микроб Банга. В награду за труды, Карпентер был жестоко высмеян всеми (кроме одного) врачами Итаки. Такой тяжелой болезнью не заражаются от коров...

________
¹Миллиарный туберкулез — форма процесса, при которой различные органы (часто несколько из них одновременно) содержат множественные очаги инфекционных изменений. — Прим. ред.

Но вот заболел второй студент, и ему день ото дня становилось хуже. Врачи предполагали стрептококковое заражение крови, но только не могли найти стрептококков! Снова Карпентер вмешался, и снова реакция крови оказалась положительной на микроб Банга. Но ведь это была всего только реакция крови...

Со свойственным ему упорством молодой ветеринар снова взял кровь из вен у обоих студентов и сделал из нее посевы на различных питательных бактериологических средах. Он выкармливал эти культуры с изобретательностью повара и нежностью матери.

Ужас, до чего нежизнеспособны микробы Банга, когда их переносят из животного организма на питательную среду! Эта нежизнеспособность даже служит их отличительным от других микробов признаком. На этот раз это действительно были микробы Банга! С исключительной настойчивостью, надоедая несчастным студентам, — хотя они были слишком тяжело больны, чтобы обращать на что-нибудь внимание, — Карпентер семь раз повторял посевы их крови. Не было никаких сомнений — оба юноши были заражены микробом, подведомственным не медицине, а ветеринарии.

Карпентер не задумывался над тем, что Ивэнс не имела докторского звания, а была просто мисс Ивэнс, и помчался в Вашингтон. Ивэнс принадлежал решающий голос в вопросах о микробах Банга. Потом он вернулся в Итаку с шумом и треском, что объяснялось избытком энергии, и немедленно начал исследовать, как заразились эти несчастные юноши.

Они заразились от лучших, премированных коров из окрестностей Итаки. Они не доили сами этих коров, имейте это в виду, и не резали их. Они только пили много сырого молока от этих коров. Тридцать дней подряд (мне кажется, он слишком много трудился над доказательством своей правоты, достаточно уже очевидной) Карпентер впрыскивал смешанное молоко от всего заподозренного стада морским свинкам. И каждый день это молоко кишело микробами Банга.

В ответ на утверждение американских врачей, что мальтийская лихорадка не встречается в Америке, Ивэнс высказала предположение, что вирулентность микроба Банга, при продолжительном пребывании его внутри животного организма, ослабевает. Но вот у Карпентера морские свинки умирали через месяц, а иногда и через две недели после впрыскивания зараженного молока. И обычно ни микроб Банга, ни его близнец, микроб Бруса, не бывают достаточно вирулентны, чтобы убивать морских свинок, не слишком восприимчивых животных.

А оба студента (оба —это особо важно) были почти при смерти.

Карпентер имел вид застенчивого, даже робкого человека. В самый короткий срок он откопал пять, десять, семнадцать случаев предположительно несуществующей болезни людей в Итаке, и врачи уже перестали над ним смеяться. В то время молоко в Итаке не пастеризовалось. Все заболевшие, — кроме одного, — пили сырое молоко от зараженных микробами Банга коров. Этим одним был бактериолог, возившийся с bacterium abortus в лаборатории.

Жители Итаки стали требовать пастеризованного молока. Карпентер доказал, что самые свирепые микробы Банга погибают в молоке от нагревания его в течение тридцати минут при температуре в 60° С.


Вы, вероятно, думаете, что эти события всколыхнули медицинские круги и что Ивэнс прославилась? Ничего такого не случилось. Я помню, как еще в 1927 г. среди скотоводов вся эта история обсуждалась не иначе, как многозначительным топотом. Считалось слишком опасным громко об этом говорить, а тем более публично или даже по радио.

Неудивительно, что представителям столь зависящей от спроса промышленности, как молочное хозяйство, не хотелось поверить, будто молоко, чуть ли не самый ценный из пищевых продуктов, опасно или даже смертоносно. Недоверие это было вполне естественно. И вокруг Карпентера зажужжали самые разнообразные возражения. Только микробы козы заразительны для человека.. Но никто из больных в Итако не подходил к козам и не пил козьего молока. Теобальд Смит, глава американской бактериологии, заинтересовался этим вопросом и сообщил, что по его мнению, если какой-нибудь вид bacterium abortus и заразителен для человека, то только тот вид, который вызывает выкидыши у свиней.

Надо сказать, в оправдание Карпентеру, что он продолжал свои исследования не потому, что не питал уважения к огромному авторитету Смита; просто Карпентер был независимым человеком и уважал факты. Не мог он пренебречь тем фактом, что все заболевшие мальтийской лихорадкой в Итаке не имели никакого соприкосновения со свиньями. В окрестностях Итаки свиньи не страдали инфекционными выкидышами. Заболевали не мясники и не фермеры. Нет, заболевали студенты, домашние хозяйки, профессора — звание, которое делает невероятным самую мысль о тесном общении со свиньями...

И все они пили сырое коровье молоко от зараженных коров.

Карпентер впрыснул стельным коровам, которые никогда не страдали инфекционным выкидышем, культуру микроба Банга, выделенную им из крови 5 больных людей. Все пять коров отелились до срока. Четыре теленка оказались мертворожденными. Карпентер продолжал отвечать на возражения экспериментами. Это был чудовищно медленный и трудный, но самый неприятный для его противников путь.

Безнадежной казалась кампания мисс Ивэнс и молодого ветеринара Карпентера против ста тысяч равнодушных врачей и обладающей миллионами долларов промышленности, которой было очень невыгодно сделанное Ивэнс открытие.

Помощь пришла из-за моря, с родины д-ра Б. Банга, из Дании, от никому неизвестного Мартина Кристенсена, сотрудника государственного серологического института в Копенгагене. Кристенсен начал свои исследования с крови людей, у которых врачи подозревали брюшной тиф. Такую кровь присылали в серологический институт отовсюду. Удивительно, как много было датчан, предположительно больных брюшным тифом и не оправдавших этого предположения... Кристенсен начал исследовать всю эту кровь не только на тиф, но и на присутствие палочки Банга.

В первый же год он обнаружил 500 случаев мальтийской лихорадки — число, значительно превышавшее количество больных тифом и паратифом во всей Данни.

В тот же год Карпентер открыл новую страшную возможность. В Нью-Йорке он выделил микробы доктора Банга из крови новорожденного младенца, появившегося на свет раньше положенного ему срока. Давно уже Ныо-Йоркский врач де-Форст обнаружил частые случаи преждевременных родов у крестьянок, в местностях, где молочный скот был заражен бациллами Банга. Сколько матерей во всей Америке теряли своих детей при преждевременных родах, вызванных этим микробом Банта, проникавшим в женский организм из сырого молока зараженных коров!

Но вот пришли зловещие новости от Кристенсена. Восемь датчанок были, беременны, когда заболели мальтийской лихорадкой. Семеро из них потеряли своих детей при преждевременных родах.

Теперь волнующие события понеслись с такой быстротой, что невозможно изложить их в хронологическом порядке. В Иова прилежный исследователь А. В. Харди обнаружил множество случаев мальтийской лихорадки среди жителей маленьких городков — фермеров, торговцев мясом. Над ним все еще смеялись, но уже не так громко, как раньше. Смеялись не только скотоводы, но и просто люди, честно думавшие, что молоко совершенно незачем пастеризовать. «И в конце концов, если даже и заболеешь этой лихорадкой, то она не многим хуже сильного насморка», — рассуждал один торговец скотом.

— Нет утверждения, более далекого от истины, — говорил Харди. В Иова он наблюдал случаи заболевания мальтийской лихорадкой, длившейся три с половиной, а иногда и десять месяцев.

— Уверяю вас, — говорил Харди, — что совсем не нужно видеть много таких больных, чтобы убедиться, какая это мучительная, бесконечная, доводящая до отчаяния болезнь. Совершенно необходимо принять все меры, чтобы предупредить ее распространение.

— Да ведь она не смертельна! — Но она может быть смертельной!—Харди начал разыскивать случаи этой болезни, окончившиеся смертью, — два, три, четыре — и вот сообщение еще о несколько умерших в Канзасе. Эта часть работы Харди укрепила позиции консерваторов, отрицавших мальтийскую лихорадку. Многие из обнаруженных Харди больных оказались крестьянами, торговцами мясом, которые развозили, кололи, продавали свиней, иногда зараженных. Заражение через свиней стало знаменем этих мракобесов. Незначительность несчастных людей, не торговавших свиньями, но только пивших сырое зараженное молоко, служила им поддержкой.

Но вот еще новые сведения из Индианы. Крупнейший хирург Саузбенда заболел осенью 1927 года. У него болела голова — лоб и затылок; он не мог ни есть, ни спать и все ночи лежал в испарине, томимый странным нервным страхом. Иногда ему казалось, что он уже здоров, и он шел на операцию, но внезапно усталость гнала его обратно в постель. Он был очень известным хирургом, и его лечили лучшие врачи Саузбенда.

Как раз в то же время тринадцать других (менее выдающихся) жителей Саузбенда заболели точно таким же образом. У них врачи определили, среди прочих болезней, скрытый нарыв (2 случая), ревматизм, сифилис, воспаление желчного пузыря (по два случая), тифоид и туберкулез (по два случая). Больные, в соответвии с поставленными диагнозами, лечились, все — одинаково безрезультатно. Что ж, тем хуже для них.

До что делать с выдающимся хирургом?

Цвет медицинского сословия собирался на консилиум у его постели. Врачи изощрялись в тонкостях диагностики, прибегали ко всем методам исследования, доступным медицине, словом, причиняли выдающемуся хирургу немало неприятностей.

В конце концов испытали его кровь на присутствие инфекции Банга.

Да, он пил много сливок и непастеризованного молока от коров из зарегистрированного стада. Это стадо состояло из 21 коровы. Три из них оказались зараженными микробом Банга. И у тринадцати человек, якобы больных туберкулезом, сифилисом и т. д., а также у еще двадцати таинственных больных, разысканных шустрыми врачами Саузбенда, — Джордано и Сенсенихом, — обнаружилась положительная реакция крови на инфекцию Банга. Никто из них не торговал свиньями и не разводил их. Но все они пили сырое молоко!

Кроме выдающегося хирурга, еще один известный в Саузбенде врач, тоже любитель сырого молока, заболел мальтийской лихорадкой. Дело стало уже серьезным, и произошло то, что в газете носило бы заголовок «Медики, наконец, проснулись».

Начиная с 1929 г. городской совет издал постановление об обязательной пастеризации всего молока в Саузбенде. Жителям Саузбенда подвезло в том отношении, что такие выдающиеся люди, как эти два врача (которым очень не повезло), тоже пили сырое молоко. Но ведь Америка — огромная страна, а повезло только жителям Саузбенда...


Обойдя всю Америку, микроб Банга вернулся в красный кирпичный дом на холме, но не к Ивэнс, а к Эдди Френсису. Френсис, Гольдбергер и Джордж Мак-Кой, директор института, — это три мушкетера, ветераны бактериологии, вдохновившие на подвиг Спенсера своим хладнокровием в борьбе со смертью. Когда мисс Ивэнс впервые появилась у них в институте, Френсис не придавал, мягко выражаясь, особого значения всей этой истории с идентичностью микробов Банга и Бруса. Такое пренебрежение совсем не означало неуважение к Ивэнс (хотя Френсис вообще невысокого мнения о женской учености). Это просто врожденное недоверие ко всему, чего он сам не видел.


Было очень забавно слушать Френсиса, наблюдая его за работой в забросанной бумагами, совершенно не гигиеничной комнатке старого Института гигиены. Он жестикулировал, покатывался со смеху и до того морщил свое круглое лицо, что глаза превращались в щелки. Он пристально глядел на собеседника через эти щелки и нечестиво, даже бесстыдно издевался над каким-нибудь новым открытием того или иного знаменитейшего ученого. Они не работают руками. Ученые слишком много думают. Все мы слишком мало работаем руками. Таков Эдди Френсис. Себя он обвинял напрасно. Голыми руками он открыл ранее неизвестную, широко распространенную таинственную болезнь — туляремию,¹ «кроличью лихорадку». И так как он работал без перчаток, то заразился этой страшной болезнью. Почти без сознания, изнуренный мучительными болями, он продолжал работать как ни в чем нс бывало. Ни малейшей ошибки не оказалось в этой его работе. Она стала классической раньше, чем он ее закончил.

________
¹ Туляремия — инфекционное заболевание кроликов; иногда заболевают ею люди. — Прим. ред.

Он сделал большой, по его мнению, комплимент Ивэнс, когда в 1926 году осторожно и сдержанно, жестикулируя и качая головой, сказал мне: «Дааа... мне кажется... нет... то-есть, я хочу сказать, может быть, она действительно открыла нечто значительное...»

В январе 1925 года странная эпидемия распространилась среди студентов Эрльхемского колледжа в Ричмонде— городе штата Индиана. Как всегда, этим больным ставили самые разнообразные диагнозы, — до тех Пор, пока врач колледжа, Мэриэм Фарбер (женщина), не послала кровь пяти таких больных в Вашингтон Эдди Френсису. Она запросила его, не кроличья ли у них лихорадка (туляремия).

Френсис открывал новые случаи заболевания своей любимой кроличьей лихорадкои с той же гордостью, с какой индеец вешает новые скальпы на свой пояс. В своей неприбранной комнате он исследовал присланную ему кровь. Нет, это была совсем не туляремия, — но кровь этих студентов давала несомненно положительную реакцию на инфекцию Банга.

Эпидемия все разрасталась. Один за другим заболевали студенты и студентки колледжа, а вот уже слегла прачка, что, разумеется... «менее интересно». После короткого обмена письмами с женщиной-врачом Мэриэм Фарбер, Френсис увидел, что они стоят перед экспериментом, поставленным самой природой. Такие эксперименты бывают часто показательнее придуманных самыми изобретательными учеными.

Все студенты и студентки (и прачка тоже) пили молоко от знаменитых, зарегистрированных коров из стада, принадлежащего Эрльхемскому колледжу. Этими коровами колледж гордился чуть ли не больше, чем заслуженной репутацией первоклассного учебного заведения. Они пили это молоко сырым, не пастеризованным. Бактериологические исследования сейчас же показали, что чрезвычайно питательное молоко нескольких коров из этого стада, за которым так тщательно ухаживали, содержало микробы Банга. Фарбер выдержала жестокий бой с администрацией колледжа, и после того, как заболел двадцать восьмой студент, эпидемия была ликвидирована... пастеризацией всего молока, употреблявшегося в колледже.

В негигиенической комнатушке Института гигиены Френсис, засучив рукава, — он всегда работал голыми руками, — взялся за исследование этой болезни. Он раздобыл вирулентные штаммы, выделенные из крови больных людей, и микробы Банга, выделенные из молока коров. Он отлично знал, что мракобесы были неподалеку и готовы были снова напустить туман, несмотря на события в Итаке, Саузбенде, Эрльхеме и т. д.

Среди них были чудовищно ученые бактериологи, которые когда-то предлагали впрыскивать коровам живых микробов Банга, как предохранительную вакцину от инфекционных выкидышей.

Среди них были владельцы предприятий молочной промышленности, которые справедливо гордились постоянными проверками молока на tbc, гордились своими работниками, тщательно мывшими руки перед доением, гордились дезинфицированием вымени у коров, водопроводом в стойлах. Молоко от коров, за которыми так тщательно ухаживали, можно было не кипятить, и следовательно, продавать дороже.

Среди них были чудаки, верившие, что сырое молоко полезнее, чем нагретое до невысокой температуры, необходимой для уничтожения микробов Банга.

И по всей стране абсолютно честные фермеры, искренно считавшие пастеризацию ненужной, продавали огромные количества сырого молока.

Все эти люди были бы очень рады, если бы обнаружилась вредность свиных микробов Банга и невинность — коровьих.

После всего уже сделанного и сказанного было всего важнее выработать метод, который позволил бы в лабораторных условиях достоверно различать свиные микробы Банга от коровьих.

Френсиса совсем не интересовала теоретическая сторона вопроса; он просто хотел знать, находятся ли в коровьем молоко микробы Банга или Бруса (свиные или коровьи штаммы) и могут ли они, проникая вместе с молоком в человеческий организм, вызывать мальтийскую лихорадку.


Он начал работать в августе 1928 г., а 4 ноября того же года его начало около пяти часов дня лихорадить, у него разболелась грудь, появился сухой кашель, невралгические боли в глазах и передней части головы, а 13 ноября он помог своим лаборантам выудить микроб Банга из своей собственной крови. Зимой мальтийская лихорадка просто донимала его. Всю зиму проходил он на костылях, одна нога у него почернела, и в марте он лег на операционный стол.

Весной 1929 г. он вернулся на работу пополневший, загоревший. — я никогда не видел его таким цветущим,— но он работал только утром. После полудня он чувствовал странную усталость.

— Видишь, — говорил он смеясь, — эта чёртова лихорадка все еще не оставляет меня в покое.

Многие считают, что работники в красном кирпичном здании вечно заражаются всеми болезнями, которые они изучают, только из-за грубо-небрежной работы. Некоторые говорят даже, — мы не будем выяснять, что их к этому побуждает, — что эти молодцы просто хвастают своим удальством.

Мне кажется, что дело в самозабвенной любознательности, в стремительности, с которой они врываются в каждую новую тайну. Френсис говорит, что работать в резиновых перчатках чертовски кропотливо.

Френсиса ужасно раздражала неясность этой истории с мальтийской лихорадкой. До, после и во время своей собственной болезни — со странной таинственностью он сидел в своей грязной комнатке и развенчивал один за другим сложнейшие методы, которые, якобы, позволяли отличать микроб Бруса от свиного и коровьего микробов Банга.

В конце концов он нашел нечто, с успехом заменившее неопределенные и сложные методы.

Коровий микроб Банга с большим трудом прорастает на питательных средах вне животного организма. Прорастание начинается только в присутствии углекислоты.

Свиной микроб Банга непривередлив и растет легко без углекислоты.

Микробы Бруса, найденные у коз, свиней или людей, тоже не капризничают и растут без углекислоты. Вот особенности, с помощью которых легко отличить микробы Банга от микробов Бруса.

Но свиные микробы Банга иногда поселяются в коровах и попадают в молоко.

Френсис из крови больных выделил культуру коровьего микроба Банга, идентичную культуре, выделенной из молока, которое они пили.

А в крови несчастного, погибшего от мальтийской лихорадки в Иове, он обнаружил оба вида микроба Банга. Один несомненно коровий штамм прорастал только в присутствии углекислоты, второй — рос легко и, следовательно, был либо свиным микробом Банга, либо микробом Бруса.

Но какое это имеет знамение, если все три вида микробов живут в коровах и попадают в молоко?


Разумеется, эти микробы особенно озлились на Ивэнс, заварившую всю эту кашу. Семь лет мучили они ее, отняли семь лучших лет жизни и превратили ее в инвалида. Но все равно, она уже не была непризнанной пророчицей. Она получила заслуженную (хотя и не прибыльную) награду — была избрана председателем Американского общества бактериологов. Теперь она могла свободно выступать на заседашгях — и говорила прямо, что если учесть всех больных, у которых неправильно диагностированы те или иные болезни и которые в действительности болели мальтийской лихорадкой, то…

Точность, с которой оправдывались эти ее слова, должна была развеселить ее и заставить ее забыть хоть на миг мучивших ее микробов Бруса. В 1929 г. случаи мальтийской лихорадки были зарегистрированы во всех штатах Америки. Число зарегистрированных случаев в 1926 году измерялось несколькими десятками, в 1929 г. — оно превышало тысячу.

Разумеется, Ивэнс уже давно закончила свою часть работы и теперь все зависит от общества — хочет оно или не хочет болеть мальтийской лихорадкой. Уот Симпсон и врачи в Дэйтоне показали, чего можно достигнуть в борьбе с этой болезнью. Уот — патологоанатом при одной из дэйтонских больниц, и его всегда чрезвычайно раздражает, что люди продолжают страдать от болезней, существование которых не имеет никаких оправданий. Это странное чувство он внушил некоторым дэйтонским врачам. В несколько месяцев Симпсон и вдохновленные им врачи обнаружили более семидесяти случаев мальтийской лихорадки в Дэйтоне и его окрестностях.

В самое короткое время Симпсон и лучшие врачи Дэйтона научились диагносгпгровать мальтийскую лихорадку, так, же, как, например, корь и свинку. Врачи ставили диагноз на основании своих наблюдении и здравого смысла, а потом посылали Симпсону кровь на исследование.

Симпсон с группой энтузиастов, его сотрудников, слишком скромных, чтобы именоваться учеными, показали на большом материале, что эта свирепая лихорадка поражает только любителей сырого молока, оставляя в покое всех остальных людей.

Полтора года тому назад в Дэйтоне и его окрестностях начали пастеризовать почти все молоко, включая также и молоко от самых породистых, премированных коров.

С тех пор там не было ни одного случая мальтийской лихорадки.

Конечно, Симпсон и эти дэйтонские врачи — чудаки, может быть даже фанатики, и едва ли в тридцати американских городах применяется пастеризация.

Большинство живет по старинке, утешаясь мыслью, будто для того, чтобы заразиться мальтийской лихорадкой, нужно выпить огромное количество сырого молока.

Распространено также чрезвычайно научное мнение, будто существуют восприимчивые и невосприимчивые к мальтийской лихорадке любители сырого молока.

К сожалению, до тех пор, пока вы не заболеете, вы никогда не можете сказать с уверенностью, к какой из этих двух групп вы принадлежите.

Нет ничего глупее здоровых людей, закутанных в пледы, с перчатками на руках и под зонтиком. Но существуют меры предосторожности, одновременно и простые и разумные.

Я не хочу умирать и хочу быть здоровым, поэтому, прежде чем выпить стакан молока, я всегда спрашиваю:

— Это молоко пастеризовано?

"Борьба со смертью" / "Men against death"
Автор Поль де Крюи
Тираж 25.000 экз. 1931 г.