Бантинг, нашедший инсулин. Сахарный диабет

Разве не безумие со стороны борцов со смертью сдаваться в бою только потому, что в их распоряжении нет богато оборудованных лабораторий и неограниченного количества обезьян и морских свинок? Бантинг был молодым хирургом, был неизвестен в ученом мире и работал в помещении, которое только из вежливости можно было назвать лабораторной. Но недостаток в подопытных животных он возмещал силой воли и упорством.

Первое, что поражает в Бантинге, как и в Семмельвейсе, — это его простота и обезоруживающая честность. Как и у Семмельвейса, у Бантинга не было ни богато оборудованной лаборатории, ни средств на покупку собак, — ничего, что помогло бы ему сделать его глубокое открытие, и так же, как Семмельвейс, канадец Бантинг и не думал сдаваться в борьбе с человеческими страданиями, несмотря на неудачу крупнейших физиологов, пытавшихся выделить инсулин, несмотря на уверенность некоторых теоретиков, что это вообще невозможно.

Открытие инсулина только чуть-чуть опоздало для спасения моего отца. Поэтому я всю жизнь с благоговением относился к Бантингу и его волшебному лекарству. Я называю инсулин волшебным, потому что принимающие его диабетики — среди них мог быть и мой отец— часто живут дольше не страдающих диабетом людей. Это, конечно, выдвигает Бантинга в первые ряды современных борцов со смертью.

Мой отец — тень крепкого прежде человека — умер от диабета в 1917 г. Это случилось всего за четыре года. Как можно было этого избежать, вы узнаете дальше.

Незадолго до смерти впалые щеки сделали его похожим на собственный его дагерротип¹, старый и выцветший, снятый с него в юности. В эти весенние дни он большей частью лежал без сознания. Однажды он посмотрел на меня внезапно прояснившимся взглядом и спросил: «Поль, что такое смерть?»

___________
¹Дагерр— изобретатель фотографии. Первые фотографические снимки назывались дагерротипами. — Прим. пер.

Вот почему меня так захватывают события, разыгравшиеся в несколько жарких ночей 1921 года в Торонто.

Кто же был Бантинг, которому удалось это чудо?



Конечно, Бантинг даже и не пытался найти инсулин. Диабет — внутренняя болезнь, а Бантинг никогда и не помышлял в эти тяжелые для него послевоенные дни о какой-либо другой деятельности, кроме хирургической. Огромное количество точных, сложных ученых теорий, объясняющих, каким образом убивает нас сахарная болезнь, было построено физиологами и биохимиками. Бантинг не имел о них представления, ибо никогда не собирался быть специалистом по диабету. Он не был блестящ, только упорен. С войны он вернулся с глубокой уродливой раной на руке. «Я сохраню руку»— ответил он хирургам, признавшим ампутацию необходимой для спасения его жизни.

Он сохранил ее.

Некоторое время он работал врачом в детской больнице в Торонто. Потом — стал практикующим хирургом в маленьком городке штата Онтарио — Лондоне. Прождав своего первого пациента двадцать восемь дней подряд и установив, что за месяц практики он заработал только четыре доллара, он взял место преподавателя в медицинской школе Западного Онтарио не из научного честолюбия, а для заработка. Он должен был работать там во вторую половину дня.

Он внимательно относился к преподавательской работе и ночь за ночью просиживал в своей комнатушке, готовясь к лекциям следующего дня, пока в ночь на 30 октября 1920 года, в эту необыкновенную ночь…

Этой ночью он упрямо, по-крестьянски, ворочал в голове странную мысль о том, что если бы у нас не было поджелудочной железы, мы бы все погибли от диабета. Конечно, давным давно, еще студентом, он узнал, как велико значение поджелудочной железы для пищеварения, как энергично работает этот настоящий маленький ферментный завод, изливающий через проток, ведущий в кишечник, тот таинственный сок, который растворяет сахар, расщепляет жир и белок, чтобы мы могли пользоваться ими.

В эту ночь, Бантинг сидел, согнувшись над книгами, и думал о том, как немец Минковский вырезал у собаки поджелудочную железу. Несчастное животное после этого с невероятной быстротой худело, и все труднее становилось утолить его жажду и голод. Потом собака уже лежала, и у нее только хватало сил дотянуться до воды, которая немедленно выделялась в виде мочи с высоким содержанием сахара... Меньше чем в десять дней собака погибла от сахарной болезни.

Это должно заинтересовать студентов! Бантинг рылся в джунглях литературы о поджелудочной железе, разыскивая сведения о том, как немецкий ученый Лангерганс обнаружил в этой замечательной железе странные маленькие островки, группки клеток, сильно отличающихся от ферментных клеток, вырабатывающих панкреатический сок¹. Эти островки Лангерганса не имеют выводных протоков; для чего же служат эти островки?

____________
¹Панкреатический сок—сок, вырабатываемый поджелудочной железой (по-латыни pancreas). — Прим, ред.

Бантинг охотно сказал бы студентам, что именно эти неизвестного назначения клетки Лангерганса предохраняют нас от диабета. Можно так перевязать у собаки выводящий проток поджелудочной железы, что ни одна капля панкреатического сока не будет вытекать оттуда, и собака не заболеет диабетом. Но если вырезать всю железу...

Давно, уже давно пора кончать ночную работу. А студентам завтра утром он скажет: американский ученый Опай исследовал поджелудочные железы погибших от сахарной болезни людей и нашел, что в них клетки Лангерганса имеют вид ненормальный, патологический.

Может быть, они вырабатывают гормон? Не выделяют ли в здоровом состоянии эти клетки в нашу кровь продукт внутренней секреции,¹ нечто таинственное, какой-то «X», который помогает всем клеткам нашего организма сжигать часть сахара, дающего им энергию? Но никто не находил еще этого спасительного «X».

___________
¹Железы внутренней секреции, — некоторые органы в теле животного и человека (щитовидная железа, надпочечник, часть поджелудочной железы и др.), выделяющие вещество (так называемый гормон), непосредственно поступающее в омывающие эти органы кровеносные сосуды. Железы внутренней секреции этим отличаются от обычных желез (печени, слюнных и т. д.), секрет (выделение) которых поступает в выводные протоки. Гормоны играют чрезвычайно важную роль в ряде отправлений организма. Железы внутренней секреции часто называют регуляторами человеческого тела. — Прим. ред.

В эту октябрьскую ночь 1920 года Бантинг читает о том, как десятки ученых долгие годы безуспешно искали этот таинственный «X». В следующий вечер Бантинг снова за своим столом. Он уже подготовился к лекции. В Европе и Америке миллионы людей болеют диабетом, тысячи из них умирают. Дети, внезапно пораженные им, превращаются в чахлых карликов и гибнут. Молодые мужчины и женщины в цвете лет, мучимые жаждой, которую они не могут утолить, и голодом, которого не могут насытить, гибнут медленней, чем дети, наблюдая, как их жизнь изливается в потоках сахара.

Чего они могут ждать от Бантинга? Он первый рассмеялся бы, если бы ему сказали, что через час...

Он совершенно убежден, — и охотно рассказал бы об этом своим студентам, — что у этих осужденных людей таинственно заболевают Лангергансовы островки поджелудочной железы. Но кто может их вылечить?

Можно продлить жизнь этих несчастных детей на несколько дней, жизнь взрослых больных — на несколько месяцев, посадив их на диету Гильпа-Аллена¹, которая, в сущности, является вежливым синонимом медленного умирания. Вот и все.

__________
¹Гельпа-Аллена диета — особая диета для диабетиков, чрезвычайно бедная углеводами. — Прим. Ред.



Уже давно пора спать. Лениво перелистывает он полученный сегодня выпуск журнала «Хирургия, акушерство, гинекология». Хм, хм... смотри-ка! Новая работа о поджелудочной железе и сахарной болезни. Забавное совпадение! Работа Моисея Барона... Кто же такой этот Моисей Барон? Посмотрим...

Бантинг склоняется над страницами, и больше не существуют для него ни студенты, ни его маленькая, медленно растущая хирургическая практика. Работа Барона... Здесь есть нечто, чорт возьми!

«При желчных камнях, закупоривающих выводной проток поджелудочной железы, клетки, вырабатывающие панкреатический сок, сморщиваются, дегенерируют, умирают. Но клетки островков Лангерганса остаются совершенно здоровыми».

Бантинг погрузился в чтение. Честное слово, у этих больных при жизни не наблюдается никаких признаков диабета. И смотрите — то же и у собак! Так пишет Барон. Если перевязать им выводной проток поджелудочной железы и зашить рану, собаки продолжают жить, как ни в чем не бывало. Если спустя некоторое время исследовать их поджелудочную железу, то обнаруживается, что ферментные клетки дегенерировали, но клетки островков Лангерганса совершенно здоровы, — совсем как у людей с желчными камнями. И собаки не заболевают диабетом...

Бантинг уже не старательный хирург и не жалкий преподаватель. Он идет спать, но в голове у него смятенье. Он лежит... его мозг работает. Мозг у него болит от усилия, которое он позже тонко определил как «усилие перекинуть мост между двумя отдельными идеями». Он не может заснуть. Его мозг напряжен, как при попытке восстановить внезапно ускользнувшее из памяти имя или давно слышанную мелодию.

Вот что мучило его:

Как для лечения больных диабетом собак, лишенных поджелудочной железы, использовать островки Лангерганса из дегенерированной поджелудочной железы собаки, у которой выводной проток этой железы перевязан?

В два часа почн он облегченно вздохнул, встал, зажег свет и нацарапал в записной книжке:

«Перевязать у собаки выводной проток поджелудочной железы, подождать шесть-восемь недель, пока наступит дегенерация, вырезать и экстрагировать».

Он лег спать. На следующее утро он уже знал, что не рожден быть хирургом.



Бантинг в кабинете Макледа, профессора Физиологического отдела Медицинского института в Торонто. Он подыскивает слова. Он пришел убедить профессора. Но все, что у него есть, это три короткие фразы в записной книжке, жгучая уверенность, план действий. Но слова? Нет, не у Бантинга.

Какой контраст! Бантинг — деревенский хирург; Маклед — крупнейший в Северной Америке специалист по углеводному обмену. Это почти смешно. Бантинг похож на изобретателя, объясняющего свое изобретение, не имея чертежей.

Маклед был человеком важным и занятым. Что, в сущности, привело к нему доктора Бантинга? В чем его план?


Бантинг подыскивает научные выражения. Вот, если перевязать проток... выводной проток поджелудочной железы... у собаки... Клетки, вырабатывающие панкреатический сок... эти клетки... дегенерируют... клетки островков останутся здоровыми, и тогда...

Профессор Маклед хотел знать, доказана ли эта дегенерация клеток после перевязки протока достоверно, точно, научно. Не собирается же Бантинг, — ведь он, в конце концов, не ученый, — посвятить годы на изучение анатомии, физиологии поджелудочной железы. И знаком ли он с биохимией крови? И с клинической картиной диабета?

Бантинг стоял перед Макледом, как когда-то перед хирургами, собиравшимися ампутировать ему руку... Да, хорошо, разве профессор Маклед еще не понял, о чем речь? Нужно создать такую дегенерированную, с перевязанным протоком поджелудочную железу. Выработка панкреатического сока в ней прекратилась. Клетки Лангерганса в ней не повреждены. Нет панкреатического сока, разрушающего их. В них и находится этот гормон, этот «X», продукт внутренней секреции, необходимый для сжигания сахара. И тогда...

Но откуда, все же, доктор Бантинг знает, что в поджелудочной железе происходит внутренняя секреция? Не может ли здоровая поджелудочная железа каким-нибудь иным способом предупреждать диабет? Не может ли эта железа изменять состав крови, удаляя из крови яды, препятствующие сгоранию сахара в организме? Там может не быть никакого «X», это не необходимо!

Профессор Маклед еще немного развил это предложение и в самое короткое время привел к абсурду навязчивую идею Бантинга.

Профессор Маклед был занятым человеком, но Бантинг мялся, кланялся, переступал с ноги на ногу — и не сдавался.

Но откуда Бантинг знает, что ферменты поджелудочной железы вредят клеткам Лангерганса? Если это не так, к чему перевязывать проток?

Бантинг чувствует, что это так. Он повторяет, — он чувствует.

Слов нет, большая заслуга профессора Макледа — терпение, с которым он выслушивал эти фанатические научные предложения. Но, наконец, он задает Бантингу вопрос, на который тому уже совершенно нечего ответить.

Как может Бантинг надеяться добиться того, что не удалось крупнейшим физиологам мира?

Да, но Бантинг чувствует...

Хорошо, чего же хочет Бантинг? Конкретно!

— Я бы хотел иметь собак и ассистента на восемь недель, — ответил Бантинг.

Профессор Маклед будет славен вовеки тем, что он дал Бантингу ровно столько, сколько тот попросил, — ни больше, ни меньше!



Бантинг хотел бросить практику, преподавание, отрезать все пути к отступлению, — так говорил он своему старому учителю, знаменитому хирургу Старру. Но и Старр, и его друзья Галли и Робертсон, и великодушный темноглазый В. Е. Гсндерсон — все считали, что отказываться от уже начатой карьеры хирурга— это, мягко выражаясь, безумие. Они считали, что если он, вернувшись в Лондон (Онтарио), закончит там учебный год, то остынет к этой дикой идее. И они советовали ему вернуться. «Вот я и вернулся», — рассказывал Бантинг.

Но он не только не остыл к этой идее, а, наоборот, увлекался ею все сильнее. Всю зиму эта мысль наполняла его, жгла.

У него не было ни животных, ни пробирок, никакого подобия лаборатории. Поэтому он читал и читал о диабете и о поджелудочной железе и о глубоких ошибках самых выдающихся ученых, кормивших поджелудочной железой больных диабетом или впрыскивавших им вытяжки из этой железы. Такое лечение не имело никакого смысла. Навязчивая идея все больше разжигала его. Он совершенно не заботился о расширении своей практики. Когда у него глаза уставали от чтения, он садился писать картины, не имея ни представления о том, как это делается, ни какого-нибудь опытного человека, который мог бы его поучить. Писал маслом, но акварельными кисточками, потому что никогда не видел никаких других... Но писал картины.

10 мая 1921 года. Вот, наконец, он научный работник. Он сидит в жалкой, мрачной норе Медицинского института в Торонто, — частное лицо, без званья, без всякого вознаграждения. Он продал свою обстановку и инструменты. О, этого хватит на жизнь, пока...

Это было просто смешно. Он стоял перед лабораторным столом, он, не поставивший в жизни ни одного опыта и твердо убежденный, что им уже полностью раскрыта тайна сахарной болезни. Стол составлял всю его лабораторию, потому что остальная часть этой отвратительной комнаты была занята под учебную химическую лабораторию. Здесь стоял Бантинг, и в его распоряжении было все, что обещал ему Маклед: десять собак и восемь недель, в течение которых он должен ответить на сложнейший медицинский вопрос. II ассистентом у него был не доктор, а студент-медик, двадцати одного года.

Предполагалось, что этот ассистент, мистер Чарльз X. Бест, — большой специалист по количественному определению сахара в крови и моче. Он должен был определять этот сахар у собак, у которых Бантинг собирался вызвать диабет. В биохимии крови и мочи Бест смыслил несколько больше Бантинга, потому что Бантинг в ней просто почти ничего не смыслил. У Беста были светлые волосы, широко открытые голубые глаза, свежее лицо. Ничего общего с угрюмой наружностью Бантинга. Вероятно, его самым ценным качеством было полное, — как и у Бантинга, — непонимание безумия этой безнадежной затеи с десятью собаками и восемью неделями.

Началось с неудачи.

Они немедленно перевязали проток поджелудочной железы у нескольких из десяти собак, предоставленных Бантингу Макледом. Здесь Бантинг был в своей стихии. Четыре года работы у знаменитого Старра сделали из него ловкого хирурга, и эти довольно сложные операции были закончены с успехом. Все собаки быстро оправились.

6 июля, когда истекло уже семь недель и было зверски жарко... К этому времени поджелудочные железы с перевязанными протоками должны были уже дегенерировать. Клетки, вырабатывающие панкреатический сок, должны были уже погибнуть. Уцелевшие клетки островков Лангерганса молено было уже вводить лишенным поджелудочной железы, умирающим от диабета собакам. Такие животные уже были приготовлены...

Увы! Вот лежат на столе под наркозом собаки с пе- ревязанным протоком поджелудочной железы, и у обеих эта железа находится в совершенно нормальном состоянии. Какая неудача! И осталась всего одна неделя...

Но препятствия только разяшгают Бантинга. Склонив голову над вскрытыми телами животных, не отрывая глаз от лезвия ножа, он быстро, уверенной рукой обнажает протоки, которые, как будто, так туго перевязал. ..

Вот дурень! Он перевязал их слишком туго! Образовалась гангрена, началось отделение яшдкости, и, естественным путем, образовался новый проток, — отверстие в стенке старого протока.

А осталась только одна неделя...

Со всех ног бросились Бантинг и Бест по узкой длинной винтовой лестнице в чердачную комнатку, служившую им операционной. Там не было окон. Маленькое отверстие в потолке пропускало больше тепловых, чем световых лучей. Там, задыхаясь от запаха эфира, прооперировали они остальных собак, а пот так и струился у них по лицам.

Оказалось, что дело не так плохо. У некоторых собак уже трудно было найти поджелудочную железу,— так сильно была она атрофирована. Чтобы удвоить, утроить шансы на успех, Бантинг дополнительно перевязал им протоки, наложив лигатуру¹ не одинаково туго в различных местах. Потом они зашили операционные раны и снова стали ждать, изнемогая от июльской жары.

__________
¹Лигатура—перевязка какого-либо участка тела (чаще всего сосуда). — Прим. ред.


Вот наконец возможность проверить навязчивую идею. 10 часов утра 27 июля. Восьминедельный срок, предоставленный Бантингу, уже истек. Бесту перестали платить жалованье, и он вынужден брать взаймы у Бантинга. Никакими тракторами нельзя было уже оторвать Бантинга от его маленького черного стола. Несколько недель тому назад, как только началась работа, Маклед уехал в Европу. И снова мы должны отметить заслугу профессора Макледа — он не написал, чтобы по окончании 8 недель Бантингу не давали продолжать работу. Он оставил его в покое, не больше.

В пасмурный жаркий день на столе лежала истощенная жалкая собака.. За девять дней до того Бантинг вырезал ей поджелудочную железу и каждый день брал у нее из вен шприцем кровь, а Бест помещал эту темную кровь в колориметр¹ и отмечал все нараставшее количество сахара. Собака уже с трудом вставала, она еле шевелила хвостом, когда они подходили к ней. Все время испытывала страшную жажду и была голодна, как волк, что точно соответствовало картине тяжелого диабета у людей. Лишенный поджелудочной железы организм не мог сжигать сахар.

_____________
¹Колориметр — прибор, позволяющий судить о сравнительной силе окраски раствора. — Прим. ред.

Накануне они дали ей сахарной воды, но ни капли глюкозы¹ не осталось внутри организма для поддержания истощенных тканей. Весь сахар вышел в потоках мочи.

__________
¹Глюкоза — виноградный сахар, один пз простейших углеводов. Заключает в себе значительное количество потенциальной энергии. — Прим. ред.

Этим утром, 27 июля, она доживала последние минуты. Глаза у нее остекленели, и она еле могла поднять голову. Тут же рядом лежала другая собака, бодрая, здоровая. Несколько недель назад Бантинг оперировал ее и перевязал ей выводной проток поджелудочной железы. И вот...

Тошнотворный запах хлорофрома. Бантинг быстро вскрывает живот этой здоровой собаке, ищет, находит, осторожно вытягивает то, что уцелело от поджелудочной железы. Так!

Все в порядке... Сильнейшая дегенерация, размер железы не больше пальца. Теперь только и слышно, что слабое дыхание больной собаки, односложные восклицания Бантинга и Беста и звон стали. И вот, остатки того, что было когда-то поджелудочной железой, заморожены и лежат на ступке.

Бест разрезает их, растирает пестиком, разбавляет физиологическим раствором,¹ фильтрует через бумагу, подогревает до температуры тела, набирает в шприц. Готово...

_____________
¹Физиологический раствор — раствор хлористого натрия в воде, концентрация которого равна концентрации солей в крови; для человека 0,9 г на 100 куб. см жидкости. Особые свойства раствора делают его незаменимым в целом ряде физиологических экспериментов и при различных медицинских процедурах. — Прим. ред.

Бантинг наклоняется над шеей больной, осужденной на смерть собаки. Блеск стекла и металла, и жидкость, приготовленная из замороженной, атрофированной после перевязки выводного протока поджелудочной железы входит в яремную вену¹ вздыхающей от диабета собаки.

_____________
¹Крупная вена, проходящая на шее. — Прим. ред.

Час проходит, как минута. Бест выпрямляется. Он стоял, согнувшись над колориметром и, как одержимый, все измерял и измерял количество сахара в крови больной диабетом собаки.

— Фред, — говорит Бест,—сахара стало меньше! Уже только 0,1.

Это почти не больше содержания сахара в крови у совершенно здоровых собак.

Наверху, в собачнике, Фред Бантинг не нуждался в измерениях Беста, чтобы убедиться в фантастике происходящего. Собака, которая не могла уже даже дотянуться до воды, чтобы смочить свой пересохший зев, подняла голову и взглянула на Бантинга. Бантинг не отрываясь смотрел, как она села. Через час она уже стояла— этот час показался мигом сиявшему от неистового счастья Бантингу. Собака посмотрела на него, помахала хвостом. По всем правилам науки она должна была уже околеть, а вот она ходит. Покачиваясь, — но ходит.

Вверх и вниз, вверх и вниз по узкой винтовой лестнице, обливаясь потом и не замечая этого, носится Бест с мочой этой необычайной собаки к своему химическому столу. Вчера, как обычно, вся сахарная вода, которую они давали, вытекала из нее. Сегодня ее организм снова может потреблять сахар. Это невероятно! В течение следующих пяти часов количество свободного сахара в ее моче упало... почти в семьдесят пять раз относительно вчерашнего его количества. Наверху Бантинг— один, в жаре, наблюдает за собакой, которая смотрит на него благодарно и машет хвостом.

... На следующий день собака околела.



И разве можно было надеяться на продление чуда? Ведь они ввели в лишенную поджелудочной железы собаку ничтожную часть вырезанной у другой собаки железы с перевязанным выводным протоком. Ну? Бантинг косится на Беста и не решается высказать то, что они оба думают: сколькими собаками надо пожертвовать, чтобы хоть немного продлить жизнь одной больной диабетом собаки? Ведь практически это совершенно не применимо!

И потом, быть может, это не чудесное выздоровление, а только случай. Бантинг смотрит на Беста — и они снова поднимаются по винтовой лестнице, мечтатели, безумцы, пионеры. Ничто не может их остановить. Нет, это не было случайностью, вот 4 августа уже и другая погибавшая от диабета собака, как библейский Лазарь, встала с одра смерти. Но, увы...

Проклятье, безнадежность, бессмысленность дальнейших попыток! Во-первых, возвращение собаки к жизни — мрачная шутка, длящаяся всего несколько часов. И во-вторых: продлить чудо можно, только повторяя впрыскивания вытяжки из дегенерированных поджелудочных желёз других собак. Вот в этом и заключалась бессмыслица.

Чтобы в течение трех дней поддержать жизнь этой спасенной ими 4 августа собаки, они должны были убить двух здоровых собак, использовать обе их атрофированные поджелудочные железы. Это же нелепость!

Все три дня Бантинг не спал. Он пробовал чем-нибудь заменить впрыскивания экстракта поджелудочной железы: приготовлял вытяжки из печени, потом из селезенки — оба экстракта оказались одинаково бесполезными. Нет, это просто великолепно, до чего правильной оказалась мысль, озарившая Бантинга октябрьской ночью 1920 года. Все эти три дня были сменой надежды и отчаянья для несчастной околевавшей собаки. Весь второй день бегали Бантинг и Бест от лабораторного стола на раскаленный чердак и обратно. У них был небольшой запас экстракта из поджелудочной железы. В полночь собаке стало хуже, и тогда работа закипела. Это было замечательно. В полночь, в час, в два, в три часа ночи — дозу за дозой вводили они в яремную вену собаки. Ей становилось все лучше и лучше. В четыре часа, в утренних сумерках, когда просыпались петухи, они ввели ей последнюю порцию экстракта—все, что у них оставалось. В семь часов утра Бантинг и Бест смотрели воспаленными глазами на химическую пробу Беста, показывавшую, что моча собаки не содержала ни капли следа сахара.

... Но на следующий день она околела!

Уже давно они превысили число 10, число собак, которым думал сначала удовольствоваться Бантинг для доказательства правильности, своей идеи. Маклед все еще был в Европе и не имел ни малейшего понятия о том, что делает Бантинг. Он и не воображал, что в это время в его собственной лаборатории происходит самая волнующая во всей истории науки авантюра, героями которой являются сын фермера, деревенский хирург, и студент-медик четвертого курса. Бантинг не мог попросить еще собак у Макледа. «Но мы достали собак»,— рассказывал Бантинг.

19 августа, 3 часа утра. Бантинг сидит одиноко на чердаке. «Я сидел и наблюдал симптомы умирания у собаки № 92», — рассказывал он. Собака № 92 была их любимицей, ей позволяли бегать по лаборатории, а теперь она издыхала. Восемь дней уже они поддерживали ее живой, здоровой, с небольшим количеством сахара в крови, почти без сахара в моче. Несмотря на отсутствие поджелудочной железы, она весело бегала по лаборатории, как будто призрак смерти не витал над ней. И вот она издыхала.

— Я любил эту собаку, — рассказывал Бантинг.

Они взяли пять дегенерированных поджелудочных желез у пяти собак, чтобы сохранять ей жизнь всего восемь дней. Что могло быть нелепее, ужаснее? Но она так помогала ему! Она вскакивала на стол и лежала спокойно на боку, пока Бантинг брал у нее кровь для химических определений Беста. Рискнув ее жизнью, они доказали, что впрыскивания вытяжки из недегенерированной поджелудочной железы бесполезны. С ней же они поставили опыты, из которых вытекало, что спасительные сахаросжигающие свойства экстракта поджелудочной железы увеличивались, если для экстрагированья применялась кислота, вместо спирта. Она столько раз чудесно воскресала после впрыскивания ей экстракта дегенерированной поджелудочной железы, что Бантинг уже с полной уверенностью видел в нем спасительный «X». Он даже придумал уже название этому таинственному веществу из Лангергансовых островков дегенерированной поджелудочной железы: «Айлетин»¹ — вот имя, которое оно должно было получить, и не получило.

_________
¹Айлет (Islet) — по-англпйекп значит «островок». — Прим, ред.

А теперь собака № 92 издыхала, и у них не было ни капли экстракта. Бантинг сидел в горьком раздумьи.

Зачем продолжать эту жестокую игру? Айлетин существовал реально. Он не был плодом его безумной фантазии. Айлетин возвращал издыхающим от диабета собакам способность потреблять сахар, возвращал им жизнь. Но он был почти бесценен, дороже самых редких драгоценных камней, а на свете существовали миллионы больных диабетом, нуждающихся в нем, сотни тысяч умирали от недостатка его.

«И вдруг меня осенило», — рассказывал Бантинг.

На следующее утро Бест уже наркотизировал совершенно здоровую собаку, у которой никогда не был перевязан взводной проток поджелудочной железы. Бантинг торопливо оперирует собаку. Бест собирает жидкость из ее двенадцатиперстной кишки. Им нужен секретин, вещество, вырабатываемое стенками тонких кишок, которое, поступая через кровь в поджелудочную железу, заставляет ее производить панкреатический сок. Так или иначе, Бантинг должен избавиться от этого панкреатического сока, разрушающего спасительный айлетин. Четыре часа подряд слабо дышит собака под наркозом, а Бантинг впрыскивает ей ее собственный секретин до тех пор, пока панкреатический сок не перестает вытекать из выводного протока истощенной секретином поджелудочной железы. Тогда они поспешно вырезают ее, замораживают, растирают.

Скорее на чердак, где в клетке, при последнем издыхании, лежит собака № 92!

Уже семь часов вечера. Еще одно впрыскиванье. Ее остекленевшие глаза прояснились, и теперь, когда Бантинг открывает дверцы клетки, она вскакивает, вертится вокруг него, кладет лапы на колени этому жестокому и ласковому хозяину, который так часто обрекал ее на смерть, так часто ее спасал.

«Я никогда не забуду радости, с которой я открывал ее клетку», — рассказывал Бантинг.

Но снова... нелепо, неприменимо. Нельзя истощать сложной операцией поджелудочные железы живых собак, или коров, или свиней для миллионов больных людей, чьи жизни изливаются из их тел потоками сахара. Этот способ научен, изящен, но... бесполезен. Бантинг тряхнул головой. Он не теряет надежды.

И почему бы ему не надеяться? Собака № 92 продолжала жить. Это было великолепное достижение: двадцать дней она прожила без поджелудочной железы. Потом она околела, наконец, приведя Бантинга в отчаянье. В нем не было ничего от настоящего академического холодного ученого. Не только головой, но всем телом и душой отдавался он работе. Он строил бессмысленные планы, измышлял неосуществимые опыты, только чтобы поддержать искру жизни в собаке. Вдруг, в три часа ночи, осенила его идея преодоления трудности, и он схватился за нее и рванулся вперед. Кто мог остановить его?


Уже ноябрь... И наконец Бантинг у цели. Облетели все деревья, кроме белого дуба и бука. Наступила холодная зима в Онтарио, и теперь уже Бантинг и Бест нашли верный способ добывать в неограниченном количестве спасительный экстракт поджелудочной железы, айлетин.

Маклед вернулся из Европы, но он был занят своими собственными экспериментами, не имевшими ничего общего с диабетом. Бантинг остался без гроша, Бест тоже, и, почти дойдя до цели, они имели вид потерпевших неудачу.

К ним на помощь пришел профессор В. Е. Гендерсон. Он предоставил Бантингу место преподавателя при своей фармакологической кафедре, но Бантинг был освобожден от преподавания и просто получал деньги на поддержание своей жизни, необходимой для дальнейших экспериментов.

Какими сложными, какими глупыми казались им в ноябре их летние опыты! Теперь они сохраняли как угодно долго и совершенно здоровыми лишенных поджелудочной железы диабетических собак с помощью поджелудочной железы нерожденных телят.

Это оказалось совсем просто. Как Бантинг сразу не догадался? Однажды ночыо, когда он уже почти отчаялся, ему попалась в руки старая работа ученого Лагена о поджелудочной железе новорожденных детей. Эти железы богаты клетками островков Лангерганса, но клетки, вырабатывающие панкреатический сок, слабо в них развиты.

Бантинг — одинокий филин — внимательно просмотрел эту статью. Как-то сверхъестественно удачлив был Бантинг именно при ночных своих чтениях.

Разумеется, то, что правильно для новорожденных младенцев, правильно и для новорожденных животных, еще более правильно для зародышей: незадолго до рождения у них поджелудочные железы должны состоять почти исключительно из островков Лангерганса. С этой новой идеей Бантинг рано утром явился к профессору Гендерсону.

— Но где вы будете доставать нерожденных щенят, Бантинг? — спросил Гендерсон.

Практически неприменимо и это. Случать и ждать...

Нет, им некогда. Бантинг — сын фермера, он знал толк в скотоводстве. Он знал, что коров часто посылают на случку до того, как резать. Тогда они становятся жирнее. В следующий полдень Бантинг и Бест вернулись с бойни с поджелудочными железами девяти трех-и четырехмесячных зародышей телят. Все шло великолепно, точно так, как он предполагал. Экстракт из этих желез мгновенно снизил опасно высокое содержание сахара в крови первой же больной диабетом собаки, на которой они его испробовали. Теперь заботы были позади. Он словно набрел на золотые россыпи айлетина, новые идеи так и кипели у него в голове.

Вот уже и от телячьих зародышей они перестали зависеть, так как нашли, что могут пользоваться большими поджелудочными железами взрослых, только что убитых телят и из них добывать этот драгоценный айлетин, если только применять для экстрагирования не физиологический раствор, а кислый спирт. Кислый спирт лишал активности вредоносный панкреатический сок и экстрагировал готовый к употреблению айлетин.

Это было так просто! Почему все исследователи пробираются сквозь джунгли неизвестного с закрытыми глазами? Но ведь все задачи очень просты, после того как они решены.

Вот уже январь 1922 г., и белая с черным, похожая на шотландскую овчарку, сука № 33 прожила 70 дней после того, как у нее была вырезана поджелудочная железа. Уже шестьдесят дней тому назад ей полагалось бы издохнуть.

Как не открыл Бантинг сразу этого простого способа обезвреживать панкреатический сок кислым спиртом? Известно, что нет ничего сложнее простоты.

На дворе стоял январь. И эта собака, помесь шотландской овчарки, тяжело больная прожила в семь раз дольше, чем ей полагалось по всем правилам науки.



Джо Джилкрист одновременно с Бантингом поступил на медицинский факультет, а раньше, когда они были мальчиками, Бантинги и Джилкристы вместе праздновали День Благодарения. Внезапно, во время войны, Джо заболел диабетом. Все эти пять лет он худел, в моче у него почти постоянно был сахар, и все сильнее от него пахло ацетоном.

Доктор Джилкрист знал, что значит диабет в его возрасте. От природы жизнерадостный, под влиянием тяжелой болезни он впал в мрачное отчаянье. Из последних сил занимался он практикой — очень незначительной — в Торонто, чтобы как-нибудь прокормить свою мать. Из последних сил тащился он на прогулку, чтобы заставить свой больной организм сжигать сахар, а не перерабатывать жир в ацетон. Он применял ужасную, голодную диету доктора Аллена, последнее, почти безнадежное средство для молодых диабетиков. Количество пищи по этой диете не насытило бы и младенца; его было слишком мало, чтобы поддержать жизнь, но слишком достаточно, чтобы ее оборвать. В 1921 году он случайно встретил Бантинга.

— Может быть, очень скоро у меня будет кое-что для тебя, — сказал ему Бантинг.

Наступил октябрь, и Джилкрист заболел воспалением легких — одной из тех инфекций, которых больше всего боятся диабетики. Эта болезнь настолько ухудшила его состояние, что он не мог съесть и ста граммов углеводов в день, без того чтобы в его моче не показался сахар. Его жизнь висела на волоске, он не мог работать и знал, что одного или, самое большое, двух настоящих обедов было бы достаточно, чтобы убить его. Если бы он только утолил — не больше! — непрестанно терзавший его голод, наступила бы кома¹, и он бы уже больше не очнулся.

__________
¹Кома (или коматозное состояние) — бессознательное состояние, напоминающее глубокий сон. Наступает при сахарном мочеизнурении, как результат отравления центральной нервной системы продуктами неправильно идущего углеводного обмена веществ. Лечение комы сводятся к немедленному введению в организм инсулина.— Прим. ред.

Пожалуй, это было бы лучше всего. Разве не легче умереть без сознания, не понимая, что это конец?

Но Джилкрист продолжал жить, хотя... Кто мог бы упрекнуть его, если бы он убил себя? Кто мог бы упрекнуть его в том, что он недостаточно надеялся на Фреда Бантинга? Бантинг был ему известен как прилежный работник, но отнюдь не гений. И кто же был Бантинг для Джилкриста? Товарищ по футболу, а ведь нет пророка в своем отечестве...

Но вот уже Бантинг перешел от собак к людям. Прежде всего, он впрыснул айлетин себе, потом своему помощнику, Чарли Бесту, чтобы убедиться, что такое спасительное для собак вещество совершенно безвредно для людей. Потом он впрыснул этот новый «X» нескольким очень тяжелым диабетикам в Главном госпитале в Торонто. Разнеслись фантастические слухи. Тогда Бантинг поехал в Коннетикут, в Нью-Хевен, и прочел там перед медицинским советом университета доклад об этом странном веществе и поразительном его действии на диабетических собак. Хотя он и заикался при докладе и не успел всего рассказать, — ему дали недостаточно времени, в этот день еще предстояло много важных научных докладов — все же слухи об айлетине распространились в медицинских кругах и даже среди больных...

Вот наконец 11 февраля 1922 г. Джилкрист сидит в лаборатории вместе с Фредом Бантингом и Чарли Бестом. Он — их подопытное животное, и состояние его почти не лучше, чем у собаки с вырезанной поджелудочной железой. Заставит ли этот новый айлетин сжигать сахар в организме Джо? Они дали ему съесть тридцать грамм чистой глюкозы, после чего велели ему дышать в спирометр так глубоко, как только ему позволяла еле тлевшая в нем жизнь. Будет ли его тело сжигать сахар, которым они его накормили, вместо того чтобы пожирать само себя, сжигая свои жиры и протеины? «Не идет», — говорит Бантинг, глядя на газометр. — «Дыхательный коэфициент 0,7», — сообщает Бест.

Джилкрист видел такие изменения у собак. Он понимает, что значат эти мрачные цифры, так же хорошо, как Бантинг и Бест.

Быстрым ударом иглы они впрыснули ему айлетин. Они ждут.

Час, два часа — и никаких изменений. Количество углекислоты не увеличивается: организм Джо не сжигает сахара, которым его накормили.

Бантинг был в полном отчаянии и едва решался смотреть на Джо. Он отправился на вокзал и уехал к своим. Это было бегство. Старая история — то, что отлично помогает собакам, совершенно бесполезно для людей.

Бантинг уехал слишком рано. Бест убедил Джо остаться. «Давайте, впрыснем еще раз», — сказал он ему. И когда после второго впрыскивания Джо дохнул в спирометр, — он заметил, как это ни странно, что ему легче дышать. Он почувствовал, что у него снова есть легкие, и он начал сильно дуть, как дуют деревенские парни, измеряющие силу своих легких на ярмарочных пневмометрах. Потом он спросил:

— Чарли, это сделало со мной ваше впрыскивание?

Внезапно, впервые за много месяцев, в голове у него прояснилось, и ноги утратили свою страшную тяжесть. Он поспешил домой, позвонил по телефону Бантингам и просил их рассказать Фреду, как только тот приедет, что случилось, пока он садился в поезд. Дома он поужинал. Впервые за несколько лет съел настоящий ужин. После ужина он взял с собой двух своих маленьких двоюродных братьев и пошел с ними гулять. «И я никогда этого не забуду, — рассказывал Джилкрист, — никогда...»

«Все оборачивались на меня. Я гулял, улыбаясь во весь рот. Я тащил за собой двух мальчишек и улыбался».

На следующее утро ноги у него снова отяжелели. Но это неважно, он вернется в лабораторию, ему снова впрыснут айлетин!

... Ему не могли снова впрыснуть айлетин. У Бантинга и Беста айлетина больше не было!..



Это были тяжелые дни для Бантинга, хотя, казалось бы, теперь должен был наступить поворот к лучшему. Профессор Маклед убедился, что этот молодой человек с его легкомысленными планами добился того, что не удавалось величайшим физиологам мира. Разумеется, Маклед гордился тем, что дал Бантингу первых десять собак и ассистента на восемь недель. Теперь Маклед прервал свою собственную работу и вместе со всеми своими ассистентами занялся изучением этого спасительного айлетина Бантинга и Беста. Прежде всего, Маклед настоял, чтобы название «айлетин» было изменено на «инсулин» — этого, вероятно, требовало уважение к латыни или еще что-нибудь, — не знаю. Маклед и его ассистенты работали с устрашающей энергией, уточняя открытие Бантинга и Беста, которое те сделали лишь в общих чертах. Маклед знал толк в настоящей науке... Но Бантинг не интересовался такими мелочами. Он был озабочен спасением безнадежно-больных людей, хлынувших в Торонто за айлетином. После его короткого, косноязычного доклада, прочитанного в Нью-Хавене перед научным ареопагом, разнеслись слухи об айлетине, и больные сбегались к нему. Было тяжело отвечать матери, умоляющей о спасении привезенной вялой иссохшей дочурки: «Мы очень сожалеем, но...»

Началась страшная суматоха. Все хотели изучать инсулин. Вернулся из отпуска д-р Коллин, и Бантинг показал ему, как они добывали свой айлетин, экстрагируя его из поджелудочной железы слабым и потом очищая его самым крепким спиртом. Коллин начал сам частным образом работать и как будто нашел способ получать инсулин настолько чистый, что он был совершенно безвреден для людей. Требовалось огромное количество инсулина для всех этих умиравших людей, надеявшихся, прибегавших к ним и находивших у них только койку, на которой им предоставлялось умирать.

Маклед уже официально посадил Коллина за производство чистого инсулина в большом масштабе. Бантинг и Бест оказались в этот момент просто лишними. К несчастью для Коллина, его способ, дававший прекрасные результаты в лаборатории, оказался непригодным в качестве метода массового производства. Для Бантинга это было трудное время. Он был без работы. Он совершенно прожился и нуждался в деньгах. Больные люди возвращались из Торонто под бременем жесточайшего разочарования. Жизнь бедняги Джо Джилкриста висела на волоске.

Профессор Маклед выступил перед Американским физиологическим обществом — самой ученой организацией американской медицины, такой ученой организацией, что она даже, да простится нам это выражение, несколько заплесневела. Профессор Маклед сообщил важные новости. Он имел огромный успех.

— Предлагаю Обществу выразить профессору Макледу и его сотрудникам единодушное восхищение его превосходными результатами, — сказал Будиэт из Чикаго.

— Мы все поздравляем профессора Макледа и его сотрудников с их замечательным открытием, — сказал д-р Аллен, знаменитейший из специалистов по диабету. Это Аллен усовершенствовал голодную диэту д-ра Гельпа.

Аллен в Рокфеллеровском институте, на собаках, научно доказал, что Гельпа был прав. С неограниченным количеством собак, в богатейшей лаборатории мира, где вам не воспрепятствуют за неделю разбить столько стеклянной посуды, сколько Бантинг и Бест употребили за все время их работы, — Аллен доказал, что голодание может немного продлить жизнь диабетикам. Со стороны Аллена было благородно поздравить Макледа. Аллен сам пытался снижать содержание сахара в крови впрыскиванием экстракта из поджелудочной железы. «Но эти опыты оказались неубедительными, потому что экстракт был чрезвычайно ядовит, так что состояние животных, которым он вводился, не улучшалось, а, наоборот, заметно ухудшалось», — признался Аллен.

— Я приношу Обществу глубокую благодарность от имени моих сотрудников и от своего, — ответил Маклед.

Тем временем Бантинг и Бест остались уже совсем без инсулина. Джо Джилкрист не знал, сколько еще выдержит волосок, на котором висела его жизнь. Больные, волоча ноги, возвращались домой — умирать. Тогда Бест снова показал себя верным помощником Бантинга.

Коннаутская лаборатория дала Бантингу и Бесту денег на собак, кроликов, химические вещества и на покупку неограниченного количества поджелудочных желез. С обычною для них поспешностью они начали работу, на которой сорвался Коллин.

— Я был «подопытным человеком», самым главным кроликом у Фреда и Чарли, — рассказывал впоследствии Джо Джилкрист. Каждая новая порция инсулина, постепенно делавшегося менее ядовитым и более концентрированным, была испробована на Джо. Бест в Коннаутской лаборатории наблюдал за изготовлением инсулина.

Все это было не так просто. В январе Коллин нашел, что инсулин — палка о двух концах, и придумал остроумный способ измерять его вредоносность. Он впрыскивал инсулин здоровым кроликам, и у них заметно понижалось количество сахара в крови. В конце концов этого сахара становилось так мало, что наступала кома, страшные судороги и смерть. Доза, необходимая для смертельного исхода, служила стандартной единицей, с которой они и сравнивали действие каждого нового препарата. «Подопытным человеком» для таких проб служил Джилкрист.

Бантинг н Джилкрист в Инвалидном госпитале в Торонто на канадских ветеранах показывали настоящие чудеса. Они давали инсулин только самым безнадежным диабетикам, и немедленно эти бедняги снова вступали в ожесточенный бой с нависшей над ними смертью. Они называли Джо Джилкриста не «доктором», а «капитаном».

Однажды, сделав себе впрыскивание из нового препарата инсулина, Джо начал сильно потеть, хотя в комнате было холодно. У него подогнулись колени. Он не соображал, что делает, не мог подыскать нужных слов. Ему стало страшно. Он рассказывал потом, что чувствовал себя, как несчастный кролик, которому ввели слишком большую дозу инсулина и который мечется в испуге и как безумный прыгает на столы и скамьи.

Джо спасся, применив простой способ профессора Гендерсона. Гендерсон рассказал когда-то Бантингу, что впрыскнванье небольших доз сахара мгновенно повышает слишком снизившееся количество сахара в крови у кроликов, буквально воскрешая их.

Джо и его ветераны были целой стаей подопытных кроликов — в эти первые дни мая и июня 1922 года, когда инсулин был еще необработан и опасен. От абсцессов,¹ образовавшихся после впрыскиваний, руки, бедра, ноги у них были покрыты шрамами, и можно было поклясться, что на них не осталось места для нового укола. Но они жили. Они не должны были больше голодать; силы вернулись к ним, и они перестали быть жалкими объектами государственной благотворительности.

____________
¹Абсцесс — нарыв. — Прим. ред.

— Сегодня мы себя прекрасно чувствуем, господин капитан, — рапортовали они Джо.

Они получили снова возможность работать, зарабатывать себе пропитание, быть людьми. И они только смеялись над страшным жжением и болями, сопровождавшими впрыскивание этого инсулина первых дней.

А Бест все трудился над тем, чтобы сделать инсулин безопасным и безболезненным.

— Мы совершенно не были ни мучениками, ни героями,— говорил Джилкрист, — мы все знали, что мы умираем. В таком положении пробуешь все, что угодно.

Из этой покрытой шрамами команды Джо Джилкриста — экспериментальных кроликов инвалидного госпиталя в Торонто — с 1922 г. до сего дня ни один не умер от диабета. Некоторые из них умерли, но от других причин.

Недавно, поздней ночыо, я сидел и болтал со здоровым Джо Джилкристом. Мне было жутковато. Девять лет назад, в тяжелое для Бантинга лето 1921 года, Джо был вечно голодным мешком костей. С 1922 года он должен был не существовать. И вот он сидит, энергичный врач, успешно работающий, смеющийся, уверенный, что у него столько же шансов на долгую жизнь, как и у любого другого человека. И все это от двух маленьких впрыскиваний бантинговского «X», которые он делает каждый день. Словно я говорил с выходцем из гроба...

Май 1922 года. Едва год прошел со времени первых, неуклюжих опытов Бантинга и Беста за маленьким черным столом на тесном, жарком чердаке. Теперь Бантинг, Джилкрист, Кемпбелл, Флетчер и другие врачи в Торонто начали почти воскрешать людей могущественным инсулином, который день и ночь добывал для них неутомимый Чарли Бест. До тех пор больше шестидесяти процентов диабетиков убивала кома. Так погибали все больные диабетом дети. Тела их уже не могли сжигать углеводов, и источником энергии для них служил жир. Расходование жира сопровождалось образованием ацетона, окислявшего кровь, отчего и наступала кома.

Теперь эти дети оживали, как ожила когда-то знаменитая собака № 92. Просто не верилось!

Приходили больные, терявшие в моче до двух тысяч калорий, иногда и больше, в виде сахара и кислот. Они приходили, задыхаясь; несмотря на голод, — их рвало, стоило им только что-нибудь съесть; несмотря на жажду, — они не могли удержать в себе ни капли жидкости, когда пили. Они все время мерзли. Их больные поджелудочные железы не могли больше превращать пищу в гликоген — животный крахмал, который, после его переработки печенью и мышцами в сахар, сгорая, служит источником энергии живого организма. За неимением сахара, тела этих несчастных поглощают собственные ткани, занимаются чудовищным самопожираннем. Глаза у них делаются как кисель. Кожа превращается в сухой пергамент. Мышцы — тают. И наконец — кома, милосердный конец. До мая 1922 года почти ни один диабетик не приходил в себя после комы, чтобы рассказать, что он испытал... Ни один — до тех пор, пока Бантинг и его помощники не начали вводить им инсулин. Тогда внезапное дрожанье век, торопливое бормотанье: «Где я?»

Бантинг и его помощники возвратили жизнь восьми из первых двенадцати впавших в коматозное состояние.

И не только жизнь они возвратили им, но и силы, и здоровье.

Есть ли еще во всей истории борьбы со смертью такое волшебное средство, которое почти одинаково хорошо помогает и при последних судорогах, и в самом начале болезни?

Теперь смерть после комы необязательна для диабетиков. В 1927 г. у бостонского врача Джослина из 1241 больных диабетом умерло 43 человека, причем ни один из них не умер от комы.

И в другом отношении инсулин Бантинга отменил законы развития диабета. Раньше, до Бантинга, дети умирали неизбежно. Чем старше был больной, тем менее безнадежно было его положение. Теперь развитие диабета подчинено общему закону жизни. Джослин утверждает, что нет пределов — кроме предела человеческой жизни вообще — сроку жизни больного диабетом ребенка. По всей Америке продолжают умирать диабетики от комы, но в этом Фред Бантинг не виноват. Виноваты плохие врачи. «Я думаю, что множество смертей не имеет другой причины, кроме недостатка знаний у врачей»,— сказал Джослин.

У хороших врачей пациенты уже не должны умирать от диабета. Их убивает враг стариков — артериосклероз.¹ Джослии думает, что диабет, благодаря Бантингу, сможет помочь раскрыть тайну затвердевания человеческих артерий.

__________
¹Артериосклероз — возрастное хроническое заболевание артерий, выражающееся в отложении на их стенках некоторых веществ (так называемые липоиды — холестерин). Сужение стенки сосудов ведет к целому ряду тяжелых болезненных явлений. — Прим. ред.

Диабет начинается при избытке жира, и диабетики обречены на смерть от избытка жира, потому что при слишком жирной пище—жир проникает в кровь и заносится в артерии. Так смотрит на это Джослин.

Если Джослин может предотвращать гибель диабетиков от затвердевания артерий диетой с небольшим количеством жиров, — какие выводы должны из этого сделать те из нас, которые не страдают диабетом, но стоят пред страшнейшей из всех угроз — старостью?

Вот к чему должны привести в конце концов забытые эксперименты Бантинга: диабетики, сохраняющие здоровье с помощью инсулина и точной, правильной диеты, должны научить нас всех иначе расходовать жизнь. Бантинг, конечно, улыбнулся бы своей медленной крестьянской улыбкой, если бы в те трудные дни ему сказали, что этот «X», за которым он так гнался, увеличит средний возраст страдающих диабетом пациентов доктора Джослина на десять лет по сравнению со средним возрастом всех жителей Массачузетса.

Конечно, инсулин не лекарство, потому что страдающие тяжелой формой диабета должны, пользуясь инсулином, регулировать его действие правильным количеством пищи. Но многое могут постепенно уменьшать его дозы, и это имеет такой вид, как будто, избавившись от груза больной поджелудочной железы, организм способен оправиться.

«Впрыскиванья инсулина младенцы переносят лучше детей среднего возраста, дети — лучше юношей», — утверждает Джослин.

Воспоминания возвращают меня к последним дням моего отца, умиравшего под веселый стрекот кузнечиков, такой же веселый, как в это майское утро, когда я пишу. Он охотно бы впрыскивал себе дважды в день инсулин.

И вот я сижу перед этим простым и честным Фредом Бантингом, похожим больше на фермера, чем на почтенного ученого.

Сотни тысяч спасенных Фредом Бантингом смягчают мою боль о том, что он родился немного слишком поздно, чтобы вернуть силы и жизнь моему отцу.

Недавно я имел честь провести вечер в общество чрезвычайно ученых исследователей. Мы уютно сидели и научно сплетничали.

Двое из них насмешливо улыбнулись, когда я назвал имя Бантинга, об открытии которого говорил, пожалуй, слишком восторженно.

Они считали, что инсулин открыт, в сущности, не только Бантингом; а когда я их припер к стене фактами, они сказали, что если это действительно сделал Бантинг, то ему просто повезло, и такого второго открытия он уже не сделает.

А кто сделает?